Ярость и страсть - Корнилова Наталья Геннадьевна - Страница 77

• Предыдущая
• 77/79
• Следующая

— Слушаю… Да, это полковник Семенчук, а кто говорит?.. Кто?! — Он сразу потерял голос и прохрипел:

— Виноват, товарищ генерал-лейтенант… Что происходит? Ничего, все по плану… Но я только выполнял приказ товарища Петренко… Есть, все понял… Кто? Да, она здесь, и парень тоже. С ними все нормально… Передаю…

Постаревший сразу на два десятка лет, бледный и осунувшийся, он протянул мне трубку и отвернулся. Я растерянно поднесла её к уху и, озадаченная, только и смогла выговорить:

— Алло.

Голос, который я затем услышала, показался мне милее всех голосов рая, он спасительным бальзамом пролился на мою измождённую душу, и я чуть не потеряла сознания от радости. Это был голос моего босса, как всегда, деловой и ясный.

— Мария, ты жива?

— Да. — Слезы потекли по моим щекам.

— Где там Захар?

— Он рядом, но у него заняты руки, он не может взять трубку.

— Его что, распяли уже?

— Хуже. Что с нами будет?

— Ничего, вас отпустят. Слушай меня внимательно. Никому ничего не рассказывай, пока не увидишь меня. Все очень серьёзно. К вам уже вылетели два скоростных вертолёта. Постарайся сделать так, чтобы Захар не умер… Он мой лучший друг. Теперь передай трубку майору, с ним тут поговорить хотят.

Я протянула телефон недоумевающему майору, тот послушно схватил его и доложился:

— Майор Витин слушает! — Лицо его сразу вытянулось. С минуту он что-то выслушивал, а потом пробормотал:

— Есть, товарищ генерал-лейтенант!

Отдав трубку капитану, он закрыл глаза, с шумом втянул в себя воздух, и вдруг его прорвало:

— Ну что, полковник, мудак плешивый, допрыгался?! — проревел он так, что тот аж подпрыгнул на мне. — Капитан, освободите нас, я хочу лично арестовать то дерьмо, что сверху лежит. Не спускайте с него глаз.

— Но как же… — растерялся тот, забегав вокруг нас, — я гранат не вижу…

— Молодые люди, я извиняюсь, — начал было майор, но мы и сами уже все поняли, а Захар сказал:

— Только не нужно извиняться. Сейчас мы отвяжем шнурки от пальцев. Лежите спокойно, а то взорвёмся.

— А мы и так взорвёмся, — зловеще произнёс вдруг полковник, и я с ужасом увидела, как он вставил палец в чеку выглядывающей из-под бронежилета гранаты, за которую был привязан мой шнурок. — Никому не двигаться без моей команды. Малейшее движение, и я подорву всех.

— Он за чеку держится! — крикнула я. — И, по-моему, не шутит!

— Она права, я не шучу, — процедил тот и крикнул солдатам:

— Отойдите все на хрен на сто шагов!

Капитан вопросительно посмотрел на майора, тот, бедный, воспрявший было духом, снова поник, в который раз прощаясь с жизнью, и пробормотал:

— Делайте, что он говорит.

Солдаты с офицером отбежали в сторону. Полковник медленно начал подниматься с меня, я покорно поволоклась за ним, выставив связанные руки с верёвкой, чтобы та не натягивалась. Теперь мне стало страшно, детские игры на свежем воздухе закончились, и началась взрослая игра с большими ставками, величиною в жизнь.

— Выкиньте все оружие! — бросил он хмуро. — И не вздумайте шутить со мной, я настроен серьёзно, мне теперь тоже терять нечего. Я взорву себя и девчонку.

Майор послушно отбросил ненужный автомат, а Захар выкинул пистолет и гранаты.

— Теперь ты достань из сумочки пушку и передай мне. Только медленно и держи пистолет за ствол.

Делать было нечего, я повиновалась и передала полковнику пистолет. Одну руку он держал на чеке, а в другой был незаряжённый автомат. Он повесил мне его на плечо и усмехнулся:

— Держи, будешь комаров от меня отпугивать. Так, теперь, голуби, будем действовать по разработанному вами плану. Сейчас сядем в машину и поедем к вертолёту. Я понял, что вы двое — важные птицы, поэтому у меня есть шанс купить себе жизнь.

Подойдя к ним, он отпустил свою чеку и взялся за середину шнурка, соединявшего палец Захара и гранату на спине майора.

— Теперь вы все у меня в руках, — злорадно проговорил он. — Вставайте и не спешите. Одной «лимонки» хватит на нас всех.

— Это самые поганые сутки в моей жизни, — пробормотал майор, поднимаясь.

— Ничего, в аду будут деньки и похлеще! — Плешивый засмеялся и повёл нас, покорно семенящих за ним на верёвочках, к микроавтобусу.

И в этот момент из-за леса на большой скорости вылетели два вертолёта сине-белой окраски.

— О, мои коллеги летят! — весело проговорил плешивый. — Жаль, что не смогу с ними поздороваться. Залезайте в машину, живо!

С великими предосторожностями мы залезли в салон и только тут обнаружили, что нет водителя.

— Как поедем, полковник? — усмехнулся Захар. — Сдавался бы ты лучше, ей-Богу. Ты же почти ничего ещё не сделал…

— Заткнись! — зло оборвал его тот, глядя на садящиеся в ста метрах от автобуса вертолёты. — Откуда тебе знать, сопляк, что я сделал, а что нет!

— Насколько мне известно, вы только помогали своему непосредственному начальнику, генералу Петренко. Так что главная ответственность ляжет на него. Он ведь заместитель руководителя финансовой службы ФСБ, не так ли? Это он, а не вы, присвоил себе средства, конфискованные у одной известной финансовой пирамиды, арестованной по его же наводке. Сколько там, бишь, около миллиона «зелёных»? Вы пройдёте по делу лишь как мелкая сошка, полковник…

— Ты слишком много знаешь! — оборвал его полковник. — Но тебе не известно, что эту фирму нашёл и подставил я. Я сам сначала навёл на неё налоговую полицию, а потом повернул все так, будто бы там замешана иностранная разведка. Это для того, чтобы дело вместе с деньгами в качестве вещественных доказательств передали в ФСБ. Петренко только команды отдавал, чтобы мне подчинялись такие болваны, как ты, майор, а всю работу проделал я. Я был и есть самый главный, понял, сосунок! А ты говоришь: пешка… Думаешь, Петренко станет меня прикрывать? — Он скривился. — Твари они все, хапуги и подонки! Сами нажрались, а как другим, так сразу жалко стало? Ненавижу всю эту мразь!

— Так я не понял, — вскинулся задетый за живое майор, — что ж это получается? Мои бойцы тут целые сутки на организованную преступность пахали-корячились, интересы мафии, понимаешь, отстаивали с оружием в руках и за государственный счёт, а после всего этого меня ещё и оскорбляют?! Да я тебя…

— Успокойтесь, майор, — сказал Захар, — вас ведь никто не винит, вы действительно выполняли приказ. Отдохнёте пару лет на Севере, а там, глядишь, и в отставку…

Из вертолётов уже высадились какие-то люди в гражданском и теперь разговаривали с капитаном, тревожно поглядывая в нашу сторону.

— Если сейчас они не пропустят меня к вертолёту, — процедил полковник, засовывая палец и в свою чеку и управляя уже сразу двумя гранатами, — мы все взлетим на воздух.

— А поговорить с ними можно? — Голос Захара дрогнул.

— Никаких разговоров! Знаю я эти базары, сам такой же спец. Заткнитесь все…

Мы заткнулись и стали со страхом смотреть в окно на то, как развиваются события на поле. Сейчас в руках тех людей была наша судьба. Только бы они не стали препятствовать полковнику и не начали штурм автобуса. Полковник был уже на пределе, глаза его горели безумием, губы дрожали, руки тряслись, и я боялась, как бы от этой трясучки чека случайно не выскочила из запала. Пистолет он бросил на пол и схватился за шнур ещё одной рукой. Даже я ничего не могла сделать в этой ситуации и сидела, подавленная, с бесполезным автоматом на коленях. Стоит мне пошевелиться или даже просто чихнуть, как плешивый сорвётся и все полетит в тартарары. Он сидел лицом к нам на переднем сиденье салона, а мы все втроём расположились рядом на расстоянии вытянутой руки; шнуры были внатяжку, и от малейшего движения кого-либо из нас та или другая чека могла выскочить. Дверь автобуса была закрыта, и выбраться наружу за четыре секунды, пока горит запал, никто бы не успел. Так мы и сидели, связанные, наедине с сумасшедшим плешивым полковником, который для нас олицетворял теперь глупую и неотвратимую смерть.

На поляне началось какое-то движение, солдаты забегали, а люди в чёрном махали руками и что-то им кричали. Сейчас все решится: быть нам всем или не быть. Стрелки наших судеб, соединённые таким страшным образом, замерли на одном месте, и от того, пойдут они дальше или нет, зависело, смогу я сегодня отругать Валентину за непослушание или не смогу. Напряжение в салоне достигло предела, мы все истекали потом, уже не могли разговаривать, и только сердца бешено рвались из тел да путались мысли, отказываясь воспринимать происходящее.

• Предыдущая
• 77/79
• Следующая