Хадамаха, Брат Медведя - Кащеев Кирилл - Страница 11
- Предыдущая
- 11/86
- Следующая
– Не приглашаю, однако, – обеспокоенно глядя на сундук, согласился чукча. – Спрашиваю, зачем пришла, стражника? Обратно иди. Нечего тебе делать у бедного честного чукчи! – и погладил рукоять ножа на поясе.
Хадамаха отметил, что нож у бедного чукчи совсем не из дешевых – настоящая южная сталь, заточенная в толщину волоска.
– А не стражник я вовсе! – снова расплываясь в радостной улыбке, сообщил Хадамаха, словно в подтверждение своих слов похлопывая себя по груди стражницкой куртки с гербом.
Выражение лица чукчи стало даже не похоронным, а вовсе как у покойника, помершего от глубокой и непреодолимой печали над несовершенством Среднего мира и кромешной глупостью его обитателей. Простодушно глядящий на него Хадамаха почувствовал, что надо дать какие-то разъяснения.
– Игрок я! В каменный мяч играю, за команду городской стражи! Это я самого Содани завалил! – тон Хадамахи был полон совершенно детского хвастовства. – Да ты не видел, наверное… – с сочувственным презрением к человеку, не попавшему на тот знаменательный матч, протянул он.
– Как не видел – видел я все! – немедленно вскинулся обиженный чукча. – Да чукча, если хочешь знать, в самом первом ряду сидел! – Тут он сообразил, что имеет дело с игроком, отлично знающим, что два первых ряда предназначаются исключительно для жриц, и неохотно исправился. – Ну ладно, в третьем!
«Даже если в пятом – места там как половина оленя стоят!» – мысленно сказал Хадамаха.
– Видел все отлично! И тебя видел. Только не думал, что ты мальчишка совсем, больно уж здоровый! – в тоскливых глазах чукчи впервые мелькнула искорка интереса. – В следующий раз тоже Содани выбьешь? – осведомился он, вытаскивая из-под груды шкур свиток писчей бересты и торопливо царапая в нем палочкой для письма.
Хадамаха моментально вспомнил, как дядя говорил, что все ставки на игру в каменный мяч держат именно чукчи. Кроме тех, конечно, которые держат гекчи. И еще одной, самой большой доли, принадлежащей Храму.
– А выбью! – все тем же хвастливым детским тоном вскричал Хадамаха. – Что мне тот Содани – вы его-то видели? А на меня поглядите! – и он демонстративно напружинил руки. Чукча неопределенно покачал головой, косясь то на раздувшиеся до толщины старого древесного ствола мускулы Хадамахи, то на его радостную физиономию три раза стукнутого головой об лавку младенца. – Под площадку закатаю! Только мне бы оленя! – опуская руки, неожиданно жалобно закончил Хадамаха.
Чукча медленно поднял на него глаза от своих записей.
– Сверху потоптаться?
– На ком? – приоткрыв рот, уставился на чукчу Хадамаха.
– На Содани! – рявкнул чукча, кажется, полностью уверившийся, что Хадамахи не стоит опасаться. – Зачем тебе олень, мальчик-стражник?
– Так ездить же! – глядя на чукчу как на полного дурня, возмутился Хадамаха. – Не на плечах же носить! А у вас береста на рынке висит – олени дешевые!
Чукча снова погрустнел:
– Нету оленей, парень, вот как есть – нету! – и он развел руками, бросив невольный горестный взгляд на котелок. – А береста та давно, еще до того, как мэнквы пришли, висит. Планы у чукчи большие были, разбогатеть чукча решил – в разных городах оленьи лавки открыть, там оленями торговать, здесь оленями торговать, хорошими оленями, самыми дешевыми оленями на Сивире. Только разве ж есть удача на Средней земле для бедного чукчи? Город закрыли, не ушли… ай-ой, не пришли олени, убытки, одни убытки, а сколько ж они жрут, те олени, сколько ж они жрут… Ай-ой, мэнквы оленей жрут, мэнквы, потому и не идут олени, нечем торговать бедному чукче, совсем нечем… – Ухватив себя за голову, чукча принялся раскачиваться совсем как недавно потерявший своего белого порша Ягун-ыки.
В голове у Хадамахи как метель взвихрилась. Оленьи лавки по всему Сивиру… Город закрыли, и олени не пришли… Или чукча все-таки сказал – не ушли? Тысяцкий говорил – непонятно, на что и воровать тех оленей, ведь в Сюр-гуде их продать невозможно! Разве что на мясо – Хадамаха бросил быстрый взгляд на котелок. А если не в Сюр-гуде? Если в другом городе? Но все равно – остаются еще несмываемые номерные знаки под хвостом, по которым краденого оленя можно отыскать хоть на краю Сивира! Дело явно не сходилось, но где-то в желудке все равно тихо ворчал радостный охотничий азарт, подсказывая Хадамахе, что добыча близко, совсем близко…
– Ай, беда какая! Ай, расстройство какое! – в тон чукче гулко запричитал Хадамаха.
Чукча осекся, будто поперхнувшись, и опасливо покосился на завывающего мальчишку:
– Какое расстройство?
– Тойону нашему расстройство, – неловко поднимаясь, будто собрался уходить, грустно сообщил Хадамаха. – Это ж он меня послал. Пойди, говорит, узнай, сколько там дешевых оленей и хватит ли на всю нашу команду, на всех десятерых человек, – Хадамаха принялся тщательно загибать пальцы, – …да на запасных пятерку, да на меня – на него, в смысле, на тойона. А то ведь денег-то у нас немного, а ехать-то на чем-то надо!
– Куда ехать? – не понимая, куда в их городе игрокам в каменный мяч нельзя дойти пешком, а надо обязательно ехать на оленях, осведомился чукча.
– Так на соревнования же! – вскричал Хадамаха. – Разве я не сказал – мы едем на соревнования! В Хант-Манск! – казалось, он сейчас запрыгает от радости, прошибая головой низко нависающий потолок на костяных распорках.
– Нет, – медленно сказал чукча. – Ты мне не сказал… что вы собираетесь выехать из города!
Мешанина запахов вспыхнула быстро и резко, как каменный мяч, летящий в голову! Сидящего напротив человека просто захлестнули чувства. Главным было острое, торжествующее ощущение неслыханной удачи, рядом с ней робко теплилась надежда и, толкаясь боками, беспокойно шевелились подозрительность и опасение.
– А мэнквы как же? Не боитесь, что сожрут? – поинтересовался чукча.
– Что нам мэнквы – мы сами кого хошь сожрем! – с той же детской хвастливостью откликнулся Хадамаха. – Каждый по игровому камню к седлу – прорвемся!
По лбу чукчи скатилась крупная капля пота, и Хадамаха невольно задергал носом – запахи резко усилились. Сам он тоже чувствовал ни с чем не сравнимое возбуждение – охота! Самая настоящая охота! Если сейчас его попросят остаться, значит, он и впрямь выследил свою дичь!
Парень печально кивнул чукче и повернулся к выходу.
– Эй, погоди! – торопливо окликнул его хозяин.
Хадамаха на мгновение прикрыл глаза и бесшумно выдохнул – есть! Но когда он обернулся, лицо его не выражало ровным счетом ничего.
– Слушай, парень… – чукча замялся, явно подбирая слова, чтоб не спугнуть явившуюся в его лавку удачу. – Ты… Ты не торопись… Рилькэиль есть будешь?
Хадамаха невольно сглотнул слюну. Бабушка их с дядькой разносолами не баловала, да Хадамаха был не из переборчивых: кусок оленины на тарелку – и ладно, лишь бы большой кусок! Но все-таки настоящий рилькэиль – когда все содержимое оленьего желудка тщательно выскребается в котелок, да приправляется кровью и жиром, да варится… Эх, такое он в последний раз ел еще дома. У мамы!
– Эх-хе-хе, славный был олешка! – чукча медленно, с бесконечно сожалеющим видом наполнял миску Хадамахи. А потом так же скорбно – словно каждая ложка была шагом к неминуемому разорению – принялся наливать свою.
«Эге, а пожалуй, он не мне еды жалеет! – смекнул Хадамаха. – Пожалуй, он теперь жалеет, что вообще этого оленя варил! Думает, что поторопился. Выходит, двадцать оленей им уже не найти – на одного меньше стало! И выходит – чукча-то совсем в отчаянии!»
– Благодарствую за приглашение, не могу, однако! Тороплюсь сильно – оленей искать надо! Нам же это… через… – Хадамаха, прищурившись, поглядел на воткнутую в поставец временную свечу и, мучительно морщась, как от непосильной умственной работы, зашевелил губами и пальцами, подсчитывая: – Уезжать через двадцать свечей, во!
– Так скоро? – чукча аж подпрыгнул. Лицо его отразило последний быстрый всплеск чувств – сомнения, раздумья и, наконец, твердую решимость. Чукча отложил ложку и выпрямился:
- Предыдущая
- 11/86
- Следующая
