Наследник Магнитной горы - Волынская Илона - Страница 38

• Предыдущая
• 38/65
• Следующая

Сосны расступились… прямо за редеющими ветвями он увидел озаренный лунным светом тракт. Густая тайга вставала по обе стороны дороги, но само белое сияющее полотно было отлично утоптанным и широким. Такой тракт наверняка ведет к обжитым местам! Может, он сумеет добраться туда и… найти Донгар Кайгала! Но… в какую сторону? Хакмар шагнул вперед… под ногой хрупнуло. Мальчишка опустил глаза…

Снег под прикрытием деревьев был весь истоптан бесчисленными гигантскими следами с четкими отпечатками когтей. А вокруг, присыпанные снегом, будто их закапывало животное, валялись странные деревяшки. Хакмар наклонился, стряхивая снег ладонью. Искореженный обломок не слишком походил на упряжь дедовых коней, но чутье мастера не оставляло сомнений – перед ним именно деталь упряжи! А вот это… не иначе как наконечник копья! Хакмар принялся лихорадочно разгребать снег… Какой странный обломок – кость, что ли…

Обломок выпал из руки Хакмара. Кость была человеческой. А на ней – отпечатки громадных зубов!

Хакмар испуганно огляделся, прислушиваясь, не содрогается ли земля от шагов. Он понял, куда его привели местные духи! Тут ездят люди. Постоянно. И здесь же, у дороги, прячутся мэнквы. Потом твари просто прикапывают уцелевшие обломки и… объедки – и некому предупредить новых путников, что караулит их на дороге!

Хакмар стиснул кулаки. Мэнкв, по чьим следам он шел, как оголодает, тоже заявится сюда, к любимой кормушке! Наверняка эти твари чуют, когда приближается пожива! А что, если пока мэнкв устраивает засаду на людей – Хакмар устроит засаду на самого людоеда?

Мальчишка вытащил привязанный к мешку старенький лук. В луках он понимал – в дедовом ауыле хорошо учили. И стрелял тоже неплохо. Но не из такого же барахла! Он натянул тетиву и сморщился, как если бы ему в рот запихали пучок черемши. Мэнква можно убить только в сердце – а что обычная стрела для их толстой шкуры? И он же не охотник! Он цивилизованный человек, мастер, ну, или почти мастер! Глупо рассчитывать, что он сможет пристрелить чудище, с которым не справились местные.

Хакмар еще раз повертел лук, положил его плашмя на ладонь, поднял на уровень глаз. Прищурился, будто целился из этой странной позиции.

– Все верно, – медленно произнес он. – Я мастер. И должен не соревноваться с людьми леса, а думать, как мастер!

Он оглядел деревья уже совсем другим взглядом. Неподходящее место, неподходящее время, и замерзшие ветви – совсем ни к какому Эрлику материал! Но если разогреть… Он с сомнением ощупал рукоять меча – интересно, осталась ли в нем хоть пара Голубых искр. Но даже если и нет – он что-нибудь придумает! Пока он еще жив, он – Хакмар, мастер Магнитной горы!

Губы мальчишки растянулись в медленной зловещей ухмылке. Где-то там, вдалеке, ехали путники. И да простит его Высокое Небо, но Хакмар не предупредит ничего не подозревающих людей о засаде. Он поступит совсем, совсем по-другому!

Вымотанные, едва живые олени с трудом переставляли ноги. Они еще налегали на постромки саней, но казалось, каждый следующий рывок будет последним – животные с полным безразличием опустятся на утоптанный наст дороги, и их уже ничем не поднимешь. Ни лаской, ни битьем.

На крохотном, едва заметном подъеме олени встали, тяжело мотая рогатыми головами. Обозники – десяток хмурых мужиков в доспехах из вареной рыбьей кожи и при оружии – молча, без обычных для такого дела подбадривающих криков и возгласов навалились на задники саней. Обоз снова стронулся с места – олени покорно пошли, с усталой обреченностью переставляя ноги. Вооруженные мужики опять двинулись рядом, напряженно вглядываясь в тянущиеся по обеим обочинам непроницаемые темные стены деревьев. В сани никто не садился – разве что поверх плотно увязанных тюков, сбившись в испуганную кучку, пристроилось несколько ребятишек. На остальных обозников дети не походили совсем – у них не было ни прилаженного дорожного снаряжения, ни даже обуви. Двое мальчишек кутались в слишком большую, похоже, отданную им кем-то из взрослых малицу, один обмотал шкурой босые ноги. Их собственная одежда была изодрана и заляпана кровью, а на личиках застыл ужас, словно этим детям пришлось повидать нечто невообразимое.

Вдоль обоза – от задних саней к головным – быстрым шагом двигался кряжистый молодой воин. Оленя он держал в поводу, даже не помышляя сесть в седло – сильные ноги рогатого скакуна все еще дрожали, а с удил падала пена. Бока оленя были забрызганы темной запекшейся кровью.

Воин подошел к наваленной на передних санях неопрятной куче мехов и тихо позвал:

– Дядя! Ну как вы, дядя?

Куча зашевелилась – сперва появилась старческая, вся в узловатых венах и мозолях рука, потом шкура откинулась, и седоусый старик в обшитой железными пластинами куртке из тюленя медленно и натужно уселся.

– Как-как, – проворчал он в ответ. – Как непрожеванный кусок медвежатины, вот как! – Он невольно прикоснулся к туго перетянутому полосками бересты боку и болезненно сморщился.

– Олени уже падают, дядя, – виновато пробормотал молодой воин.

Лицо старика стало жестким:

– Движение не прекращать! Лучше быть уставшим, чем мертвым.

Молодой воин обернулся, вглядываясь в белую ленту дороги:

– Думаешь – погонятся мэнквы? Вроде подранили мы их.

Старик снова сморщился:

– Только разозлили. Еще и меня, почитай, прям изо рта вынули. Опять же ребятишки… – Его взгляд остановился на жмущихся к тюкам детях.

– Они в том пауыле сколько народу пожрали, твари! Мало им? – хмуро бросил молодой воин.

Перед его глазами все еще стояла недавняя дикая картина – внизу, под идущей через холм дорогой, озаренный луной пауыль таежных хант-манов. Посредине, старательно жуя во все четыре глотки, топтался довольный мэнкв. Его трехголовый приятель сорвал крышу с приземистого, наполовину вкопанного в землю бревенчатого дома и шарил внутри здоровенной лапой. На трех его лицах – похожих на людские и в то же время совершенно нечеловеческих – выражение радостного предвкушения, как у мальчишки, шарящего в туеске с сушеной ягодой. Потом страшный визг – и, ухваченная за косы, в лапе мэнква повисла девчонка. Воин и сам не помнил, как рванул из чехла копье, как швырнул своего оленя в бешеный галоп и, перескакивая через раскиданные обломки и неподвижные людские тела, ринулся на чудище! Дальше – человеческие крики и рев тварей, взмахи когтистой лапы, копье, сломавшееся от удара в толстую шкуру, забегающие в тыл людоедам товарищи, дядя с мечом в руках, снова дядя – громадная лапища второго мэнква волочет старика к раззявленной пасти, а он все рубит и рубит эту лапу… Потом они бежали. На снегу остались лежать четверо товарищей, он волок шатающегося и все норовящего упасть дядю, а на руках воинов, судорожно цепляясь за шеи, сидели несколько уцелевших детишек, из тех, что во время боя успели повытаскивать из-под лавок да из полуразрушенных амбаров.

Хрипящие олени обоза рвались из жил, пытаясь уйти от гонящихся за ними мэнквов. Потом твари отстали – все-таки воинам удалось изрядно издырявить копьями их шкуры. Но все понимали, что скоро обозленные великаны появятся вновь.

А у девчушки, что он отбил у людоеда, теперь даже как звать не узнаешь. Она только смотрит и молчит, смотрит и молчит.

– Потому сразу и не гонятся, что хватит с них пока, – наставительно сообщил старик. – Отяжелели от жратвы, да и раны зализать надо – а как управятся, так по следу нашему и побегут. Нет у них, у мэнквов, привычки – недоеденное оставлять. А до детского мяса они самые лакомые.

Молодой снова тоскливо огляделся:

– И не спрячешься, и не отсидишься – унюхают. – Его взгляд остановился на санях и выбивающихся из сил оленях.

– Даже думать не моги – сани бросить! – старик заметил этот взгляд, и его голос стал тяжелым, как упавшая сосна. – Это я вам всем как ваш воевода приказываю! Хоть один из вас живой останется, а обоз до крепости довести. У нас там все, кто из окрестных стойбищ да пауылей уцелел! Не привезем еды – кого мэнквы не дожрали, сами друг друга пожрут!

• Предыдущая
• 38/65
• Следующая