Кровь слепа - Уилсон Роберт Чарльз - Страница 28

• Предыдущая
• 28/93
• Следующая

Но через двадцать минут все были в сборе. Сестра Консуэло привезла Матиаса, а к Рикардо присоединилось семейство, у которого он собирался гостить. Отец семейства, не теряя времени, сразу же призвал на помощь первого попавшегося ему охранника, чтобы тот доложил в местную полицию. О мальчике объявили по радио. Обыскали стоянки машин, туалеты, все магазины торгового центра. На десять минут были прерваны все сеансы в детских кинозалах, чтобы осмотреть помещение. Поиски распространили и на улицу, охватили и стадион. Сообщили и на городскую радиостанцию.

Только после того, как угасла последняя надежда, а Консуэло, в который раз обойдя весь маршрут, уверилась, что мальчика своего видит только в воображении, в отупелый мозг ее пришла догадка позвонить Хавьеру. Мобильник его был отключен.

Рамиреса звонок Консуэло застал еще возле компьютера.

— Но Хавьера сейчас здесь нет… — начал было он.

— Где он? — быстро прервала его Консуэло. — Оба его мобильника — служебный и личный — выключены.

— Он сегодня не в Севилье.

— Так где же он, Хосе Луис? Мне необходимо с ним поговорить! Это срочно!

— Сообщить вам больше сказанного, Консуэло, мы не можем.

— А передать ему сообщение можете?

— В настоящее время — нет.

— Уму непостижимо! — воскликнула она. — Да чем же, черт возьми, он так занят?

— Этого я вам сказать не могу.

— Но передать ему, по крайней мере, сообщение, как только он станет доступен, вы сможете?

— Разумеется.

— Передайте ему, что мой младший сын Дарио… что он…

— Что он — что, Консуэло?

Слово не выговаривалось. Все в ней сопротивлялось этому слову. Она не желала впускать его в сознание, и оно спряталось в темном закоулке, где-то в утробе, хранилище самых жутких материнских страхов. Но сейчас оно вырвалось, выговорилось с тошнотворной четкостью:

— Он пропал.

Портье отеля «Браунс», одиннадцать элегантных соединенных корпусов которого располагались в самом центре района Мэйфер, имел наметанный глаз и зорко оценивал каждого, но ощущалось это только теми, кто не отвечал взыскательным требованиям портье. С Фальконом он говорил безукоризненно вежливо, но суховатость этой вежливости тот почувствовал лишь тогда, когда за его спиной возникла другая фигура — человека, несомненно, известного, хотя имени его Фалькон припомнить не мог. Вот с этим посетителем портье был вежлив по-настоящему, преувеличенно, карикатурно вежлив. Так или иначе, Фалькона заставили ждать лишь по одной-единственной причине: его не по сезону легкий и неуместный осенью костюм наглядно свидетельствовал, что к числу «подходящих» клиентов он не принадлежит.

В конце концов позвонили в номер Якобу. Фалькон был вынужден дважды повторить свою фамилию, по-видимому ассоциировавшуюся у портье с соколиной охотой ^[10] и вызывавшую у него желание направить ее владельца куда-то к черной лестнице и входу для прислуги. Затем последовала пауза, во время которой портье слушал, после чего Фалькон испытал на себе, что такое истинно британское гостеприимство.

Якоб обнял его, выйдя к нему навстречу в коридор. Приложив палец к губам, он сделал знак Фалькону войти, а когда тот вошел, запер дверь. Судя по всему, здесь же остановился и Абдулла, которого сейчас в номере не было. Все еще прижимая палец к губам, Якоб жестами велел Фалькону раздеться, потом прошел в ванную и, сняв там полотенце и встряхнув его, расстелил на постели. Фалькон разделся до трусов. Якоб жестом показал, что снять надо и трусы.

Они прошли в ванную. Света Якоб не зажигал. Он отвернул краны и закрыл дверь. Потом он тщательно осмотрел уши Фалькона и череп под волосами, заставил того принять душ и вымыть голову. Взяв пачку сигарет, он присел на биде, пока Фалькон вытирался полотенцем.

— Сейчас приходится быть особо осмотрительным, — сказал Якоб. — Ведь существуют жучки размером с заусенец.

— Хорошо, что ты мне еще доверяешь.

— Ты не представляешь, какие меры предосторожности мне теперь приходится принимать.

— Не понимаю, что происходит, Якоб. У меня такое чувство, словно я то радостно плещусь где-нибудь на мелководье, а то вдруг меня относит на глубину и шарахает о рифы. Я теряюсь в догадках, кто мне друг, а кто враг.

— Вначале — о доверии, — сказал Якоб. Лицо его было холодно и невозмутимо. — Ты говорил с Пабло.

— Ты сообщил мне, что Абдулла находится в Марокко, в лагере боевиков.

— Но ты говорил с Пабло, — повторил Якоб, обвиняюще наставив перст в голую грудь Фалькона. — Вот почему тебя и несет на рифы. Ситуация теперь вышла из-под контроля. Теперь контролируют все они — НРЦ, МИ-5, МИ-6, возможно, совместно с ЦРУ. А если б ты не растрепал все Пабло, все оставалось бы только в нашем ведении, нас двоих.

— Я недостаточно опытен в такого рода вещах, чтобы скрыть перевербовку Абдуллы от Пабло и не попросить у него совета, — сказал Фалькон. — Наш мадридский разговор убедил меня в том, что правду ты открываешь мне с оглядкой и весьма экономно, чтоб не сказать большего. Я решил, что доверять мне перестал ты, почему и обратился к Пабло, который и подтвердил, что ты солгал мне, Якоб.

— Он мой сын, — сказал Якоб и закурил. — Тебе этого не понять.

— Ты передавал мне сведения не для того, чтобы мы могли контролировать ситуацию, а таким образом, чтобы ситуацию контролировал ты, — сказал Фалькон. — А меня ты оставлял блуждать в потемках. Ведь кровь — не вода. Ты с самого начала мне это твердил.

— Единственно, для чего я это делал, — это чтобы защитить его.

— И вот теперь он беззащитен, правда же? — сказал Фалькон и, откинув голову, прислонил ее к бачку. — Ведь ты же знал, что в конце концов до меня дойдет и то, что ты встретился с Абдуллой в Лондоне и что, значит, в Мадриде ты говорил мне неправду. Моя беседа с Пабло открыла мне глаза чуть раньше, вот и все. А сейчас самое необходимое — это восстановить доверие. Я способен понять, в каком состоянии ты находился в Мадриде. Способен понять и твою осторожность, и твой параноидальный страх.

— Способен? — насмешливо протянул Якоб. — Я вот до тех пор, пока не испытал на собственной шкуре, даже и представить себе не мог, каково это. А ты, значит, понимаешь? Даже со стороны? Браво, Хавьер!

— Сейчас мы говорим с тобой, и я счастлив, что слышу прежнего Якоба.

— Якоб давно уже не тот, что прежде, — заметил Якоб, покуривая.

— Полагаю, что это не так, — сказал Фалькон. — Но мне придется дать НРЦ ответы на некоторые вопросы. Ты знал, что рано или поздно это произойдет. Нельзя было пять раз за последние три месяца ускользать от МИ-5, не ожидая, что тебя допросят. Нельзя сообщать мне, что твой сын завербован МИБГ, не объясняя, каким образом это произошло. Спецслужбы следят за тобой и задаются вопросом: кто он такой, Якоб Диури? В каких он отношениях с турецким предпринимателем из Денизли, с которым встречался на берлинской ярмарке? Связан ли он с активистами лондонской ячейки МИБГ, о которой нам сообщили французы? Кто тот неизвестный, что поселился в его доме в Рабате? И вопросы эти возникли вовсе не в результате моей беседы с Пабло. Они возникли потому, что ты ведешь себя как… индивидуалист.

— Да, это очень верное описание ситуации, в которой я очутился, — сказал Якоб. — Я как золотая рыбка в аквариуме. Все глазеют на меня, а мне некуда деться, негде укрыться. Я под колпаком как у моих «друзей» из НРЦ, так и моих «врагов» в МИБГ. Чего же удивляться, что я стал действовать в одиночку, что я не так прозрачен, как тебе бы хотелось?

— Может, ты и в аквариуме, но укрываться ты все же исхитряешься, — сказал Фалькон. — И теперь мне приходится объяснять, каким образом мой «необученный» агент мог ускользать от опытных профессионалов из МИ-5 пять раз за последние три месяца, причем ускользать на их территории, а в первый раз — всего через месяц после вербовки. Они знают, что ты тренирован, а я знаю, что тренировал тебя не НРЦ. Так кто же этим занимался? Если мы хотим помочь Абдулле, то нам надо опираться на наших людей. Ведь это МИБГ планирует дать ему задание, грозящее твоему сыну возможной гибелью, — МИБГ, а не МИ-5 или НРЦ!

• Предыдущая
• 28/93
• Следующая