Секретные поручения - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 9

• Предыдущая
• 9/108
• Следующая

Потому Родион Байдак совершенно спокоен. Взять, к примеру, того же Петренко — и преподавателя зарубежной литературы доцента Лидию Николаевну Певзнер, чью кафедру в июне — июле ждет плановое сокращение. Лидии Николаевне пятьдесят шесть, у нее артрит, тахикардия и острый хронический идеализм. Если ее турнут с работы, вряд ли она сможет открыть кооператив или хотя бы устроиться на курсы бухгалтеров.

«Сердце, сердце! Грозным строем встали беды пред тобой. Ободрись и встреть их грудью, и ударим на врагов!..» Весь этот древнегреческий пыл, весь этот темперамент — херня и говно, Лидия Николаевна только в теории знает, что это такое. Она загнется через год после увольнения, точно. Пойдет стеклотару собирать в Кировском сквере, будет предлагать выпивохам пластмассовые стаканчики. И презервативы… Нет-нет, конечно, Лидия не захочет увольняться.

Нет. Она мысленно заставит злостного прогульщика Родика выпить чашу с ядовитой цикутой, после чего поставит ему жирный «зачт». Возможно, процитирует вслух что-нибудь саркастическое из Архилоха, сверкнет глазами, тонко улыбнется. Никто ничего, конечно, не поймет — и никто не обидится.

— …Что? — переспросил Сергей.

— Ашот говорит, у Цигулихи на большой губе кольцо золотое, — смеялся Родик. Он несколько раз значительно подмигнул Сергею.

— А чего смеешься? Чего мигаешь, глупый? — кипятился Ашот. — У меня лобок до сих пор в синяках, говорю тебе! Показать?

Он быстро спустил брюки и трусы, словно боясь, что скажут: да пошел ты, не надо.

— Смотри, глупый ты человек!

Там было черно от шерсти. Если бы даже кожа у Ашота была ультрамариновой в желтую полоску — все равно не разглядеть за волосами. Родик взял банку с вишней и опрокинул ее в трусы Ашоту. Ашот инстинктивно захлопнул трусы, на ткани проступили пунцовые пятна, ягоды с мягким стуком посыпались из брючин на пол.

— Ты почему это делаешь, а?

Родик катался по дивану. Короткие, соломенного цвета волосы растрепались, бесцветные глаза выкатились из орбит и налились слезами.

У Ашота глаза как маслины, сейчас они потускнели, будто долго лежали на тарелке и рассол совершенно высох, он шумно задышал и собрал пальцы рук щепотью, покачивая ими при каждом слове.

— Разве я тебя обижал, Родион? Не-ет. Разве я тебе давал повод так поступать?

Нет! Разве ты меня больше не уважаешь? — горестно причитал он.

Байдак перестал смеяться и протянул ему стакан.

— Пей. Я не хотел.

Ашот выпил, снял трусы, стал выковыривать оттуда ягоды. Несколько вишен он бросил в рот.

— Я чистый, — сказал он гордо. — От меня никогда плохо не пахнет.

И показал на свой член. Сергей подумал, что не будет пить из одного стакана с Ашотом.

А через минуту все-таки выпил — потому что ему позарез нужно поговорить с Родиком; а если с Родиком не пить, то и разговаривать не о чем. И сидеть с ним в одной комнате тоже необязательно. На свет из-за спинки дивана появилась еще одна бутылка.

— У меня проблемы, Родик, — повторил Сергей после третьей.

— Я понял, — сказал тот серьезно. И тут же налил четвертую. В дверь постучались.

Ашот оделся и пошел спросить, кто там; споткнулся на вишне, чуть не упал. За дверью была Салманова, она сдавала зарубежку по высокой протекции Ашота, а Лидия Николаевна ее хладнокровно зарубила. Салманова плакала и возмущалась. Ей подали полный стакан.

— Ты дура, — сказал Ашот. — Тебе было ясно сказано: четвертый билет, уголок два раза проколот иголкой. Где были твои глаза, Салманова?

— Четвертый взяли до меня! — пискнула Салманова. — Какая-то зараза схватила!.. Я как идиотка всю ночь читала этого припыленного Зюскинда, его «Контрабас» — до сих пор во рту гадко, а кто-то — раз! И получил зачет за мой счет!

Сергей выпил еще стакан, взял сигарету, прикурил. Выходило, что это он зараза и он получил зачет за счет несчастной Салмановой. Значит, и перед ней он виноват.

В пустом желудке заурчало, в голове разгонялась звонкая безудержная карусель.

Ашот кормил Салманову с рук раздавленными вишнями, которые минуту назад достал из своих трусов.

— Вот, кушай, Салманова, — ворковал он, — и не бери в голову. Все будет нормально.

— Она меня обозвала при всех куриными мозгами — Лидия, представляешь?

— Послезавтра у нее вторая группа, пойдешь и сдашь вместе с ними. И все дела.

Они зашептались о чем-то. Родик Байдак поднялся, включил единственную рабочую камеру, навел ее на лицо Салмановой. Большой монитор ожил. Жующий рот крупным планом, маленькие прозрачные усики над верхней губой, пятно сока в уголке.

Салманова высунула свернутый трубочкой красный язык; он был похож на собачий член, под ним виднелись синие прожилки и тонкая вертикальная перепонка.

— Родь, у меня проблемы, слышь? — повторил Сергей в двадцатый раз.

— Да, Серый, — спокойно ответил Байдак и кивнул на монитор. — На спор: догадаешься по губам, о чем они договариваются?

Догадаться было нетрудно. Сергей с Родиком выпили еще по полному стакану и вышли на улицу, оставив Ашота и Салманову готовиться к послезавтрашнему зачету по зарубежной литературе.

В тенистом дворе университета, через высокую арку — парковка. По какой-то непонятной и совершенно логически непостижимой закономерности класс машин находился в обратно пропорциональной зависимости от социального положения их владельцев. У профессоров вообще не было личного транспорта, несколько потрепанных «единиц», «шестерок» и «троек» принадлежали доцентуре, хозяином разукрашенной двадцать четвертой «Волги» являлся Ашот. На «восьмерках», «девятках» и даже престижнейших «девяносто девятых» катались студенты. Имелись тут несколько видавших виды иномарок: два «Пассат-универсала», убитый «БМВ» — «тройка», «двухсотый» «мере» с проржавевшим кузовом.

И ярким пятном настоящего заграничного великолепия выделялась красавица «Ланча-тема» цвета вишни-скороспелки. Родику пригнали ее из Италии, прямо с завода, весь капот и багажник были в беловатой консервирующей смазке — будто только-только с конвейера. Двадцать две тысячи долларов. Отец Родика, Дмитрий Павлович, чуть инфаркт не получил, неделю шипел: как смел так засвечиваться, сукин сын?! Потом еще неделю не разговаривал. Но времена уже наступали вольготные, безответные, и однажды утречком сам Байдак-старший уселся за руль иностранной красавицы и поехал на работу — рисануться перед сослуживцами.

Сергей тоже считался на курсе блатным: его отец раньше возглавлял одну из госснабовских оптовых баз и уверенно распределял дефицит. Конечно, меховые шапки, дубленки и авторезина — это не квартиры, но все же возможности у него имелись немалые. Правда, пару лет назад случились большие неприятности, и папахен чуть не загремел на скамью подсудимых, но обошлось: даже из номенклатурной обоймы не выпал и пересел в кресло начальника горкоммунхоза.

Связи у него остались, да и деньги еще водились. Хотя вишневой «Ланчи» у Сергея не было, он ездил на обычной «пятерке», но ведь далеко не каждый студяга имеет свои колеса. Правда, тачка старенькая, механик сказал, что ходовую до наступления зимы надо будет обязательно поменять.

Когда Родька пиликнул дистанционным пультом и замки «Ланчи» четко отщелкнулись, Серега испытал легкий укол зависти. Тут игрушка из каталога, сто шестьдесят лошадиных сил, кожаный салон, мощная стереосистема, кондиционер, а где-то там, во временном металлическом гараже — сраненький «ВАЗ-2105» с размудоханной ходовой частью. Несправедливо.

— Я не хотел никому рассказывать… — бормотал Сергей, глядя на мигающий цифрами дисплей бортового компьютера. — Это в самом деле… большая проблема. Я прямо… до сих пор не могу прочухаться, хожу и думаю как на автопилоте. Пойду поссать — и забываю, зачем шел. Понимаешь меня, Родь?

— Конечно, — доброжелательно ответил Родик.

Они сидели в его машине, пили пиво. За открытым окном — косые штрихи дождя.

Откуда взялось пиво, Сергей не помнил, и как пошел дождь — не помнил тоже. Его развезло, карусель раскрутилась на всю катушку, вот-вот мозги пропеллером воспарят над черепной коробкой. Бессонная ночь дает о себе знать. Ночка…

• Предыдущая
• 9/108
• Следующая