Привести в исполнение - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 48
- Предыдущая
- 48/61
- Следующая
– Снимите повязки, я сказал! – повысил голос прокурор, и Валера понял, что это именно он должен снимать черные зловещие ленты, черт его знает, как они расстегиваются. Но ему не понадобилось ничего делать.
– Есть, товарищ прокурор! – рапортнул Шитов и мигом сорвал повязки, будто делал это уже много раз.
– Имя, фамилия, место и год рождения…
Григорьев выполнял обязательную часть будто по принуждению, спеша закончить тягостную процедуру, его преемник, напротив, – смаковал ситуацию, допрашивал со вкусом и основательно, как начинающий следователь полностью изобличенного вора.
– В Верховный Совет республики ходатайство подавали?
Кисляев кивнул.
– Не слышу! – громыхнул прокурор.
– П-п-подавал…
– Ответ знаете?
Осужденный кивнул и заревел.
– Отказали там, отказали…
– А Президенту ходатайство подавали? – Голос прокурора приобрел скорбную торжественность, ибо ему предстояло объявить судьбу осужденного Кисляева.
– Тоже подавал, сразу же…
– Ответ знаете?
Вопрос был обязательным, хотя и лишним, ответ лежал в кожаной прокурорской папке, и его содержания осужденный не знал, хотя о смысле, безусловно, догадывался: если бы ходатайство удовлетворили, ему бы объявили под расписку в тюрьме да перевели из блока смертников в общий корпус.
– Нет, не знаю…
Кисляев затряс головой и заревел еще сильнее.
И тут прокурор выкинул удивительный номер – встал и, торжественно чеканя фразы, металлическим голосом произнес:
– Именем Союза Советских Социалистических Республик за совершение тягчайших преступлений вам в помиловании отказано! Приговор будет приведен в исполнение немедленно! – И совсем неожиданно брякнул:
– Вопросы, жалобы, заявления есть?
Очевидно, он привык спрашивать так при проверках тюрем и колоний, вот и всплыла в памяти затверженная казенная формулировка, да и застряла костью в горле.
Потому что с того момента, как пришел последний отказ, а особенно с той минуты, когда «Финал» забрал осужденного из особого блока, уже и не понятно, кто он такой есть: мертвый человек или живой мертвец… Юридически он лишен жизни, вычеркнут из числа граждан, никаких прав у него не осталось и обязанность единственная – получить пулю в затылок, одно слово – объект исполнения. Оттого и протягивают его спешно через необходимую официальную процедуру, чтобы вдруг "вопросы, жалобы, заявления… ". И стоят первый, второй и третий номера, ждут чего-то, и объект задергался обнадеженно:
– Есть, есть жалоба! Я не согласен! У меня и заявление есть – не я, другие убивали! Я вам всевсе расскажу, отвезите обратно…
У объекта началась икота, тело била крупная редкая дрожь.
Столбом стоял прокурор, не двигались Попов и Шитов, непонимающе смотрел Буренко, Ромов делал какие-то знаки и, округлив глаза, бесшумно складывал губы в неразборчивые слова.
– Привести приговор в исполнение! – Резкая команда Викентьева прервала затянувшуюся немую сцену.
Попов с Шитовым рывком развернули осужденного, втащили в комнату с засыпанным опилками полом, Сергеев синхронно вошел следом, поднял к стриженому затылку штатный «ПМ» и выстрелил. В замкнутом пространстве грохот мощного патрона ударил в барабанные перепонки. Объект рвануло вперед. Попов выпустил его руку, а Шитов – нет, поэтому тело крутнулось и упало прямо на ноги сержанту. Тот брезгливо отпрыгнул.
Попов механически фиксировал происходящее. Викентьев в проеме двери, прокурор, опустившийся наконец на свое место, половина головы и плечо Ивана Алексеевича… И, наконец, труп, глядя на который невозможно поверить, что попадание в голову девятимиллиметровой пули можно имитировать на живом человеке.
– Давай убирать, – Сергеев задрал синюю арестантскую куртку на простреленный череп, не так ловко, как Наполеон, но достаточно сноровисто и быстро. – Доктор, смотреть будете?
Буренко покосился на прокурора; нехотя подошел, тронул обтянутую рукавом руку. По инструкции он должен проверять реакцию зрачка на свет, слушать фонендоскопом сердце, на практике все сводилось к прощупыванию пульса, да и то формальному, ибо слишком наглядным был проверяемый результат.
– Готов! – Врач небрежно бросил на опилки безвольную руку и выпрямился.
– А ну, как там у тебя получилось… – Иван Алексеевич, держась за поясницу, заглянул под куртку и вновь натянул синюю ткань на голову объекта. – Нормально. Только чем так греметь, послушался бы меня и взял «маргошу»… И звука нет, и убирать меньше…
– Чем тут толпиться, лучше займитесь актом, – раздраженно огрызнулся Сергеев. И когда врач с Ромовым направились обратно к столу, обратился к Шитову:
– Готовь машину, выдвигай носилки, мы сами вынесем…
Утративший недавнюю веселость сержант машинально отряхивал брюки, будто от пыли.
– Хорошо… Заодно замоюсь, перепачкался.
В комнате исполнения остались Попов, Сергеев и труп. Викентьев и остальные занимались актом, никто не наблюдал за действиями первого и третьего номеров.
Они закатали тело в брезент, перехватили сверток двумя ремнями и вытащили наверх. Шитов с мокрой брючиной и Сивцев ждали у белого медицинского «РАФа».
– Смотри, как тебя уважают, – подначил Сивцев Шитова. – Офицеры самолично жмурика таскают…
– Он же сегодня за четвертого работал, – пояснил Сергеев. – Вот и подмогнули, пусть привыкает к новому номеру. Может, еще раз подмогнем, а потом – таскайте сами. Доукомплектуют группу – пятый с шестым будут трудиться, как обычно. С новым шестым.
– Ты, Петька, сразу на два номера продвинулся, – снова подначил Сивцев, стараясь казаться равнодушным. – Так, гляди, и до первого дойдешь…
– Запросто, – ответил новоиспеченный четвертый, не сумев скрыть озабоченности, которая, впрочем, тут же разъяснилась. – Брюки новые запачкал, наверное, пятно останется.
Задняя дверь санитарного фургона захлопнулась.
Новый прокурор расхаживал по диспетчерской, неодобрительно поглядывая, как Иван Алексеевич хлопотливо оборудует стол. Тот чувствовал эту неодобрительность и оттого суетился еще больше, расхваливая бабкины соленые огурчики и кооперативную колбасу.
Прокурору было лет тридцать пять, хотя крупное рыхловатое тело с заметно выделяющимся животиком могло принадлежать и более старшему мужчине.
– Что это вы тут банкет устраиваете? – строго спросил он, поправляя массивные очки, постоянно сползающие с переносицы. – По какому поводу?
– Да повод вроде есть, – хихикнул Иван Алексеевич и сделал приглашающий жест. – Людей от опасного зверя избавили, и новые у нас – вот вы, Сашенька, тоже в новой роли, и Петенька…
Смотрел Наполеон остро и испытующе, заглядывая под маску важности в самую прокурорскую душу. Что он там рассмотрел – осталось неизвестным, только вдруг сбросил облик старичка – божьего одуванчика, выдвинул челюсть и другим, грубым, властным, голосом закончил:
– А главное – нервы расслабить надо! Дело тяжелое, особенно с непривычки, а лекарств специальных на него не придумали. Вот и приходится…
Прокурор выпил полстакана, хрустнул огурцом, надкусил бутерброд с колбасой.
– Тяжелое дело, – подтвердил он. – Но необходимое. Я со Степаном Григорьевичем спорил, он считает, надо пожизненное вводить. А откуда деньги? Их же всю жизнь кормить, охранять… Может, лучше пенсионеров подкормить? Да и устрашающий фактор снимать нельзя.
Он встал, отодвинув стакан и недоеденный бутерброд.
– Спасибо за угощение. Но превращать исполнение в пьянку, по-моему, не следует. Первый раз – за знакомство, а в дальнейшем, если потребность есть, – без меня. И не в официальном месте.
Прокурор направился к двери.
– Товарища Викентьева прошу на два слова, – небрежно обронил он на ходу.
Начальник спецгруппы встал, оглядел присутствующих и, пожав плечами, пошел следом.
– Да, хлебнем мы с ним, – задумчиво сказал Иван Алексеевич. – А может, попервах строгость напускает, а там глядишь – и привыкнет. Уж на что занудливый был Григорьев, а и то терпел…
- Предыдущая
- 48/61
- Следующая
