Сочинитель - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 28
- Предыдущая
- 28/74
- Следующая
Таблетку растворимого аспирина Кудасову опера сыскали мигом, поднесли стакан, сгрудились у стола обеспокоенно.
— Никита Никитич, — тревожно спросил Егунин. — Может быть, врача вызвать?
— Да ты что, Максим, — улыбнулся криво Кудасов. — Позориться еще будем. Все нормально… Да и полегчало мне уже. Так, давайте ребята, делом займитесь… Максим, ты, кстати, материалы по Боцману подготовил? Давай-ка их вместе посмотрим, есть там у меня кое-какие особые соображения…
Все облегченно перевели дух — раз Кудасов заговорил в своей обычной манере, значит ничего страшного. Подумаешь — голову у мужика прихватило…
— Никита Никитич, — Егунин потер нос. — По Боцману у меня почти все готово, нужно только пару штрихов добавить. Можно, я к вам через часик подойду?
— Можно, — кивнул Кудасов, открывая дверцу собственного сейфа.
Никита Никитич положил перед собой на стол досье Челищева и в который уже раз — начал перелистывать его. Только строчки почему-то извивались перед глазами, словно детеныши болотной гадюки…
«Да, — подумал Никита. — Круто они меня достали, до печенок… Судя по всему, на это и расчет был. Либо я ломаюсь на Дашкином „ходатайстве“, либо просто ломаюсь потом… Удар по нервам, по психике. Если б я, скажем, запил — им бы совсем хорошо было… Наверняка у них на этот случай для меня еще какой-нибудь сюрприз заготовлен… А вот хрен вам! Отсосете у пожилого зайца! Я вам, ребята, радости не доставлю. Я вам доставлю много горя и глубоких душевных разочарований. Вы у меня за сегодняшнюю ночь трижды слезами умоетесь… Думаете, достали меня?! Это я вас, сволочей, достану и наизнанку выверну!!»
На него накатывала волнами хорошая боевая злость, возвращавшая силы, которых, казалось, не осталось уже вовсе. Так бывает — это знают все, кто привык в жестоких драках держаться до конца. В драке ведь как — если сбили тебя с ног, есть два пути. Первый — лежать и, подвывая, жалеть себя, ждать пока ногами добьют, а второй — сжать зубы, встать и драться дальше, забыв про отчаяние и боль, вот тогда и откроется второе дыхание, тогда тебя самого испугаются… В драке самое главное — не число, и даже не умение (хотя оно, безусловно, важно), в драке самое главное — характер. Побеждает тот, у кого внутренний стержень крепче. Поэтому в поединке, скажем, между семнадцатилетним мастером спорта по боксу — тренированным и развитым физически пацанчиком — и сорокалетним вором, пропитым, прокуренным, подорвавшим на зонах здоровье, у боксера нет практически никаких шансов. Вор просто загрызет мальчишку, у которого характер еще только формируется. Конечно, это в том случае, если вор — настоящий, а не какая-нибудь мелкоуголовная шпана. Потому что настоящий вор — это всегда характер, всегда харизма. Другое дело, что харизмы воровские, они за очень редким исключением — черные… Обладал такой харизмой, безусловно, и Антибиотик…
Кудасов стиснул зубы, тряхнул головой, словно сбрасывая с себя оцепенение. Строчки в досье перестали прыгать перед глазами, мозг понемногу прочищался, входил в нормальный рабочий «режим». И почти сразу Кудасов, что называется, ухватил за хвост ту самую мысль, которая ускользнула от него накануне: «Так… Если им так нужен Муха — а нужен он им действительно позарез, судя по масштабам проделанной работы, — то… То без Мухи у Палыча что-то не срастается, что-то очень важное и серьезное… Челищев считал, что Мухина собирались „делегировать“ в нефтебизнес… Да это даже не так важно, куда его там хотели двинуть — важно другое… Важна реакция Антибиотика на то, что ситуация пока не меняется. Какая это будет реакция? Крайне негативная, естественно. Человек работал-работал, приложил столько сил и средств, а результата нет. Тут любой озвереет и занервничает… Озвереет и занервничает, очень хорошо… Почему мы никак до сих пор Палыча приконтрить не могли? Потому что он опережал нас в мобильности принятия решений, в маневре, в умении оперативно концентрировать на необходимом направлении потребные силы и средства… И еще потому, что он практически никогда ничего не делает сам — только чужими руками… А что мы имеем сейчас? А сейчас мы имеем озверевшего, выведенного из равновесия Палыча, у которого наблюдается явный дефицит людей, способных самостоятельно думать, принимать решения и претворять эти решения в жизнь. Так, так… Озверевший Палыч, замученный кадровым голодом… Тут есть шанс. Шанс на то, что он в таком раскладе может стать чуть менее осторожным, что будет вынужден что-то сделать своими руками… Тем более, если он предполагает, что я — деморализован и хотя бы на какое-то время из игры выключен… Значит, что необходимо мне? Мне необходимо не только из игры не выключаться, но и еще больше активизироваться. Какая тут может быть конкретика? Самая простая! Нужно усилить контроль за Палычем, нужны дополнительные мероприятия! Нужен более плотный „колпак“… И тогда будет шанс прихватить его на чем-то — то есть нанести удар тогда, когда он не ждет…»
Размышления Кудасова прервал звонок зеленого аппарата. Никита Никитич взял трубку, почему-то сразу подумав о Даше. Но звонила не она — звонил Обнорский. Журналист был чем-то очень возбужден и спрашивал, увидятся ли они нынешним вечером «где обычно».
«Ах, да, сегодня же четверг», — вспомнил Кудасов. По четвергам они с Андреем встречались в спортзале «Динамо» — разминали кости, обменивались новостями… Правда, сегодняшнее состояние Никиты явно не располагало к тренировкам. Но Кудасов решил встречу не отменять — там, на «Динамо», сауна отличная, в конце концов можно будет пропариться, выгнать из себя с потом простуду. Да и Андрей намекнул что у него припасено для Никиты кое-что любопытное. Интересно — что? Опять, наверное, Обнорский куда-то влез… Тем более необходимо встретиться, за парнем пригляд нужен, он в азарте чувство меры иногда теряет… Однажды уже Кудасов с Марковым Степой — светлая ему память! — еле успели оттащить журналиста от приготовленной для него могилы…
Договорившись о встрече на «Динамо» в восемь вечера, Никита Никитич аккуратно повесил трубку и вернулся к своим мыслям…
Минут через пятнадцать он подозвал к себе Вадика Резакова и, включив погромче приемник, стоявший рядом на тумбочке, о чем-то с ним зашептался. Остальные опера не обратили на их «секретничание» никакого внимания: так уж было заведено в отделе — каждый делал свою работу.
Резаков внимательно слушал шефа и кивал кучерявой головой. Наконец Никита Никитич закончил, подмигнул Вадиму и спросил уже нормальным голосом:
— Значит, ты все понял? Мероприятия начнем, думаю, через три дня — пока я с начальством утрясу, пока заявки на «технику» подпишут…
Вадим утвердительно кивнул и неожиданно спросил:
— Никита Никитич, а вы согласовывать с Ващановым будете?
Спросив, Резаков смутился, потому что явно перешагнул некий субординактивный порожек — Кудасов совсем не обязан был докладывать подчиненному, с кем и как собирается согласовывать обсужденные мероприятия. Однако Никита «осаживать» Вадима не стал — усмехнулся одними глазами, ответил вопросом на вопрос:
— А что? Есть какие-то принципиальные возражения?
Резаков покраснел, затряс головой:
— Нет. Извините, Никита Никитич… Просто суеверия.
— Суеверия? Какие суеверия?
— Да так… — Вадим смущенно пожал плечами, хмыкнул в усы. — Просто, у нас… Ребята считают, что у Геннадия Петровича рука несчастливая. Да это так — дурь… Знаете, как у крупье в казино, который шарик запускает. Бывает с фартовой рукой, а бывает — «непрушник».
— Ты что, в рулетку играть начал? — удивился Кудасов.
— Нет, — засмеялся Резаков. — Это я в газете прочитал.
— Понятно, — хмыкнул Никита Никитич. — «Непрушник», значит… Ладно, мистика — дело серьезное. Геннадий Петрович утром сказал, что через пару дней в Финляндию собирается — для обмена опытом с тамошними полицейскими. Лекции читать будет. Так что, думаю, его мы тревожить перед поездкой не будем, обкашляем все с Лейкиным. Он как, фартовый?
— Бенни Хилл? Вполне, — разулыбался Вадик. — Главное, что добрый…
- Предыдущая
- 28/74
- Следующая
