Москва слезам не верит - Черных Валентин Константинович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/93
• Следующая

– Рудольф Рачков, – представился Рудик и добавил: – Телеоператор.

За столом Катерина оказалась рядом с Рачковым. Она отметила, что, прежде чем положить еду себе, он предложил ей. Первый тост Антон поднял за прекрасных дам. Все выпили, Катерина тоже выпила. После работы она не успела поесть, готовила салаты и не то чтобы сразу опьянела, но почувствовала некую легкость и охотно смеялась анекдотам, которые рассказывал Антон. Потом все спорили о поэзии. Катерина стихов не любила и не знала, разве что учила в школе по программе Пушкина и Некрасова. Стихи казались ей искусственными: ведь люди не разговаривают стихами. Рифму она признавала только в песнях – рифмованные слова легче пелись и запоминались.

Говорили о поэтах. Называли Евтушенко, Рождественского.

– Рождественский далеко пойдет, – доказывал уже изрядно выпивший поэт. – Есть в нем бунтарский дух.

– Сейчас много бунтарей развелось, – вдруг почему-то завелся Антон. – Хлебом не корми, только дай критику на старшее поколение навести. Вот сейчас все допытываются: почему мы молчали? Сейчас легко рассуждать. Посмотрел бы я на вас в тридцать седьмом!

– Мы бы не молчали, – гордо заявил поэт.

Катерина смотрела на молодых людей и даже предположить не могла, что одни после этого вечера уйдут из ее жизни навсегда, другие навсегда останутся. Поэт будет руководить отделом культуры в ЦК комсомола, потом станет главным редактором журнала и будет с каждым годом все больше и больше пить и все меньше писать стихов. Он иногда будет звонить ей, читать стихи:

– Еще не вызваны, – обычно отвечала она.

Однажды он так же позвонил и сразу почувствовал ее озабоченность. Он улавливал настроение по паузам, интонациям.

– У тебя проблемы? – спросил он.

– У меня проблемы, – ответила она. – Но в них ты мне не помощник.

– Поэт в России больше чем поэт. Давай встретимся. Поговорим.

Они встретились у входа в Центральный дом литераторов. Прошли в ресторан. Он заказал водки. Они выпили.

– Рассказывай, – сказал он.

Она рассказала. К этому времени она уже была главным инженером химического комбината и вошла в конфликт с директором. Директор стал ее выживать. Надо было или уходить, или начинать борьбу.

– Я приеду на комбинат, – сказал поэт.

– Зачем?

– Я начинал как журналист в газете и с такими ситуациями сталкивался тысячу раз. Если ты не права, я тебе об этом скажу.

– А если права?

– Мы его раздавим, – пообещал он.

Поэт провел на комбинате несколько дней. Разговаривал в парткоме, с начальниками цехов, с рабочими. Потом из газеты «Правда» приехал фотограф. Его привел к Катерине в кабинет секретарь парткома. Через две недели в «Правде» вышел о ней очерк с портретом. Когда Катерину фотографировали, она не выдержала и улыбнулась. С газетной фотографии смотрела молодая улыбающаяся женщина. В очерке было все: и то, как она начинала на галантерейной фабрике, и как училась ночами. И как внедряет сейчас современную технологию. И как ей мешает директор комбината. И как вообще у нас в стране не допускают женщин к руководству, даже таких талантливых, как она.

Катерина тогда позвонила поэту:

– Не надо было директора так…

– Надо, – ответил он. – Мы немногое можем, но когда можем, их надо давить.

Через год Катерина стала директором комбината. Как-то вспомнила, что поэт не звонил целый месяц. Забеспокоилась. Домашний телефон не отвечал. Наконец она узнала, что он в больнице. Доставала дефицитные лекарства. В очередной раз, когда привезла ему бульон, он печально улыбнулся:

– У меня было три жены, осталась одна подруга.

Его жен она не знала. Через несколько дней ей позвонили на комбинат, и бодрый голос спросил:

– Вы Катерина?

– Ну я, – ответила она, пытаясь угадать, с кем говорит, – ее все давно уже звали по имени и отчеству.

– Мы звоним вам потому, что на его письменном столе нашли записку: «Когда я умру, сообщите Катерине» – и номер вашего рабочего телефона.

Она заказала от комбината огромный венок из живых цветов. В одном из цехов оборудование стояло на профилактическом ремонте. Она позвонила начальнику цеха и сказала, что на похороны поэта надо послать свободных работниц. Начальник цеха даже не удивился: надо так надо. В те годы людей часто снимали с работы и выстраивали от Кремля до конца Ленинского проспекта для встречи главы какого-нибудь государства, которому оказывали особую честь. Вдоль проспекта стояли сотни тысяч рабочих, ученых, инженеров, студентов и махали флажками.

На автобусе, в котором сидели сорок работниц, Катерина подъехала к Центральному дому литераторов. Поэт лежал в Малом зале. Провожали его несколько мужчин и женщин среднего возраста и несколько стариков. Когда маленький зал заполнили молодые женщины, один из распорядителей с красно-черной повязкой на рукаве, определив, что Катерина главная, подошел к ней и спросил:

– Кто они?

– Его почитательницы, – ответила Катерина.

Распорядитель попросил ее сказать несколько слов. Она сказала, что он был замечательным человеком и талантливым поэтом, хотя и написал мало. И что он был ее другом многие годы, и что он научил ее любить стихи. Она сказала правду, может быть чуть преувеличив его талант, но он действительно любил стихи и научил ее любить поэзию…

А сейчас они сидели на вечеринке, молодые, чуть хмельные. Не пил один Гурин, поэтому был скован и молчалив.

– Сережа, – обратилась к нему Людмила, – я смотрю – рюмка у вас совсем не тронута. Так нечестно!

– Нельзя мне, – вздохнул Гурин.

– Больны? – спросил Антон.

– Спортивный режим.

– Позвольте! – вдруг оживился Рачков. – Вы же Гурин, да?

– Гурин, – подтвердил Сергей.

– А я сижу мучаюсь, почему мне ваше лицо знакомо? – Рачков улыбнулся. Какая у него замечательная улыбка, отметила Катерина. – Я несколько раз вел передачи с ваших матчей, – продолжал Рачков. – Товарищи! – торжественно сообщил он. – Мы еще гордиться будем, что сидели за одним столом с самим Гуриным!

– Да ладно, – засмущался Гурин.

– Не скромничайте, – Рачков обнял его за плечи. – Я же читал, что про вас чехи писали. Значит, вы в Москве теперь. Это замечательно. Предлагаю выпить за великого хоккеиста Гурина!

Чокаясь, все с интересом рассматривали Гурина. Знаменитый хоккеист в компании – об этом можно рассказывать. Все выпили, но Гурин отставил рюмку.

– Ну, уж за себя надо, – сказал Антон.

– Не уважаешь? – улыбнулся Рачков.

– Спасибо вам большое… Нельзя, не могу, – отнекивался Гурин, но все-таки его заставили пригубить.

В компании, когда уже достаточно выпито и все если и не знакомы, то хотя бы знают, кто есть кто, обычно выявляется лидер. Если женщин меньше, чем мужчин, начинается естественное соперничество. Но тут соперничества не получилось. Людмила явно симпатизировала Гурину, не только не скрывая, а всячески подчеркивая это, и, чтобы ни у кого не оставалось никаких сомнений, объявила «белый танец» и пригласила Гурина.

Теперь все смотрели на Катерину. Она уже давно сделала свой выбор и, хотя Рачков был знакомым Людмилы, пригласила его. Он уверенно вел, она полностью подчинилась ему. Надо было только слушаться, она быстро поняла его манеру вести: когда следовал поворот, он чуть-чуть прижимал ее к себе, и она будто сливалась с ним. Еще никогда ни с кем ей не было так хорошо в танце.

Закончилась музыка, снова все уселись за стол. Катерина заметила поскучневшие лица инженеров. Они уже хорошо выпили и закусили, поняли свою ненужность и довольно быстро ушли.

– А вы давно работаете на телевидении? – спросила Катерина Рачкова.

– Почти пять лет.

– Это, наверное, ужасно интересно?

– Очень, – искренне, как показалось Катерине, ответил Рачков. – Вообще-то, со временем телевидение перевернет жизнь человечества: ничего не будет – ни театра, ни кино, ни книг, ни газет – все заменит телевидение.

• Предыдущая
• 23/93
• Следующая