Дело о вражеском штабе - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 43

• Предыдущая
• 43/49
• Следующая

Я поднял ее на руки и понес в спальню. Рука с шорохом скользнула по капрону колготок… И этот звук тоже был ОТ-ТУДА, из моей юношеской катастрофы.

Из беды с запахом чужого виски…

Я стал смел и опытен. Я легко справился с застежкой лифчика. Я пренебрег шепотом: не надо… нельзя… О, как я стал опытен! Как легко я сделал покорной тридцатисемилетнюю вдову с пустыми глазами.

И захватил плацдарм на сексодроме мертвеца. Ты победил, бывший мент! Кого? Ты победил мертвеца! Вот такой уж я стебок!

…Ветер моей грандиозной победы летел над Финским заливом. Ветер стучал в окно кухни. Мы пили водку, закусывали сардинами и орешками. Моя победа была огромна!

— Почему ты не сделал этого тогда?

— Потому что ты сказала «нет».

— А разве я могла сказать «да»?

— Не знаю… наверно, могла.

— Ты не понимаешь…

— Не понимаю… Налить тебе?

— Налей… но все-таки ты ничего не понял. Мне было шестнадцать. Это совсем другое ощущение жизни.

— Выпьем?

— За что?

— За другое ощущение жизни.

Мы выпили. Мертвый голый бизнесмен Завьялов лежал в морге на Екатерининском проспекте. В пятнадцати минутах ходьбы от мест рябиновых. Интересно, стал бы он пить за другое ощущение жизни?… О, он был большой стебок, наш комсомольский вожак Владик.

— А что ты понимаешь под «другим ощущением жизни»?

— Долго объяснять.

— Ты спешишь?

— Нет, я никуда не спешу… но объяснять очень долго.

…Отбойный молоток взломал бетонную «заплатку» блока "Б". От грохота заложило уши. Низкий свод отражал и усиливал звук.

— Копайте, — сказал прокурорский следак. На меня он смотрел зло.

Когда я позвонил в прокуратуру и сообщил о предполагаемом трупе, меня хотели послать подальше. Хорошо, ответил я, сейчас я позвоню на НТВ, в их присутствии вскрою пол и сам выкопаю труп. Перед телекамерами расскажу всю эту х… Вас устроит?… Через час они приехали.

— Копайте.

Две лопаты легко вошли в землю. Очень скоро, на глубине полуметра всего, обнаружился сверток из шелкового покрывала.

Наружу торчала правая рука со шрамом от расколотого двадцать лет назад фужера…

Так что я понимаю под другим ощущением жизни?… Долго объяснять.

Из разреза халата выглядывала грудь с розовым соском. И дымилась сигарета в холеной, с ухоженными ногтями, руке. Стервенел ветер моей победы… Я взял сигарету из ее руки, затянулся и не ощутил вкуса помады. Тогда я затушил сигарету и сунул руку под халат.

— Сережа.

Если бы она сказала: нельзя. Но она не сказала: нельзя. Она сказала: Сережа-а…

Утром я ушел. Внизу подмигнул омоновцу-security Вите. Но он мне не ответил.

Он, кстати, в отличие от меня, несудимый.

Так что вполне имеет законное моральное право смотреть на меня свысока. Гусь, блядь, свинье не товарищ!… Это точно.

Я вышел из дома. Ветер моей победы сел в свою развалюху. На восьмом этаже «элитного дома» светилось окно кухни. Там темнела фигура девочки из десятого "а". Самой красивой девочки с дерзкими глазами.

Я выехал со стоянки. Темное тело Финского залива в белых гребнях наваливалось на берег…

— О, как долго, Сережа, — сказала она, когда я распластался рядом с ней на кафельном полу кухни.

— После выпивки всегда долго.

— А еще хочешь?

— Чего: выпивки или секса?

— Сереж-жа!…

— Хочу, — ответил я, и мы сели выпивать.

Мы много выпили, но я так и не смог опьянеть. А Вера — напротив.

— Сначала все складывалось хорошо…

Родители Владика купили нам однокомнатную квартиру. Папахен у него все умел добыть, пробить… везде у него был блат. Нам купили мебель, родня наделала подарков.

После свадьбы мы уехали в Гагры… Там он мне и изменил в первый раз. В медовый месяц! Но тогда я этого не знала, на седьмом небе была. Это уж потом по пьянке он рассказал… А тогда все складывалось хорошо.

Владик бойко делал карьеру в комсомоле.

Черт знает, до каких высот он бы дорос… ан — Горбачев, ГКЧП, гуд бай, Советский Союз. Вот тогда-то и начались все проблемы: и пьянка, и бабы… и злость в нем появилась… Бил меня несколько раз. Мне бы тогда уйти. Но… к хорошей, я имела в виду — к сытой, когда заграничные шмотки, собственная «шестерка» и прочее… К сытой жизни быстро привыкаешь. А тут все бросились в бизнес, время было дурное, чумовое. Бабки посыпались бешеные… Просто сумасшедшие. И Владик как-то отошел, добрее стал. Хотя теплоты в отношениях уже совсем не было. Откуда ей быть? Но жили.

С виду — счастливая семья. Бездетная, но счастливая… Жили. Многие мне завидовали:

Канары, Париж, Стокгольм, иномарка…

Никакой теплоты уже, конечно, не было. Но как-то все устаканилось. Владик вроде погуливать перестал… ну, думаю, перебесился.

Господи, если бы я знала!

— А как ты не знала?

Вера помолчала, потом налила себе еще водки, выпила залпом, сказала:

— А я и не хотела ничего знать! Понимаешь? Ты понимаешь?

— Понимаю… ты не хотела.

— Ты ни хуя не понимаешь. Что ты можешь понять? Ты знаешь, что такое одиночество?

— Нет, не знаю.

— А я звонила тебе… но ты же мент! О, ты Опер! Тебя хрен застанешь. Ты в бегах, ты с преступностью борешься… А как мне было тошно — ты знал?

— Нет. Зачем ты мне звонила?

— А как ты сам думаешь?

— Я ничего не думаю, я — мент.

Она заплакала.

— Не плачь, — сказал я. — Все — пепел.

Она продолжала плакать. Тихо, без пьяного надрыва. Из разреза халата виднелась грудь. Я встал и прошел в спальню — одеться. Ее и моя одежда лежала вперемешку. «Главное, — говорил знакомый опер, — не надеть впопыхах бабские трусы». Я оделся и вышел в кухню. Вера сидела, курила сигарету.

— Куда ты? — спросила она.

— Домой.

— Прямо сейчас?

— Да, Вера, сейчас… извини.

Она поднялась, запахнула халат у горла.

Движение было несколько ненатуральным, киношным.

— Когда ты сказал, что не любишь меня больше, я сначала подумала, что ты лжешь.

— Сначала я тоже так подумал.

Она снова села. Тяжело, нетрезво. Подперла голову рукой.

— Уходи. Что же ты не уходишь?

А что, действительно, я не ухожу? Раньше это никогда — почти никогда! — не было для меня проблемой. Я уходил легко.

Или не очень легко… Я забыл.

— Ах да… я же еще с тобой не расплатилась… Сколько нынче стоят услуги частного детектива? Что ты молчишь? — закричала она. — Что ты смотришь, мент?

Высота моей победы выросла до Эвереста!

— Ты хочешь меня унизить? — спросила Вера тихо.

— Нет, Вера… Я потратил сто долларов.

— Сколько?

— Сто баксов… сто долларов США.

— Ты все-таки хочешь меня унизить… так? Показать, что я сука, падкая на деньги… Что же ты не учтешь, что я два раза тебе дала? Это тоже денег стоит.

— Вера!

— Если ты добавишь: Надежда и Любовь, то получится групповуха. Ты любишь групповуху, Сереж-жа?… А хочешь стриптиз? На сдачу.

— Ладно, я пошел…

— Подожди… баксы я сейчас принесу.

Она вышла из кухни. Она шаталась. Ей хотелось, чтобы я считал ее пьяной. Видимо, так ей легче.

Я вылез из машины. Ветер моей победы стих. По заливу катились волны с барашками на гребнях. В окне восьмого этажа элитного дома горел свет. Но женщина там уже не стояла.

• Предыдущая
• 43/49
• Следующая