Дело о вражеском штабе - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 30

• Предыдущая
• 30/49
• Следующая

Не знаю, что я, собственно, хотела найти. Но уж точно не пистолет.

Ствол лежал в ящике поверх порнографических комиксов. На рукояти я увидела клеймо — вздыбленный конь. Вроде бы так до сих пор метят пистолеты от Кольта.

Моя ярость прошла. Я испугалась: мне представилось, как мой маленький ангел — Сережа — забредает в отцовский кабинет. Из любопытства из чего же еще? — заглядывает в ящики стола. Ему же никогда этого не запрещали. Находит пистолет.

Я готова была отдать на отсечение голову и обе руки в придачу, что Сережа не утерпит — возьмет пистолет в руки. Он же мальчишка. А какой мальчишка не захочет подержать в руках настоящее оружие?

Дальше… Что дальше? Конечно, Сережа неосторожно нажмет курок. И…

— Нет, — громко выдохнула я.

Нужно пистолет убрать куда-нибудь.

Повыше. Подальше.

Я осторожно — словно боялась, что от одного моего прикосновения ствол бабахнет — коснулась пальцами рукояти, обхватила ее ладонью. Металл приятно холодил руку. Я не удержалась — прицелилась в парадный портрет мужа, который висел напротив стола.

Хватит, одернула я себя.

Безопасное — то есть недоступное для Сережи — место я искала довольно долго.

А потом… позвонила Родиону Каширину.

Любопытство было сильнее меня: страшно хотелось узнать, что за «игрушку» приобрел мой муж.

Родион согласился на следующий день заехать ко мне, посмотреть на ствол.

Когда я вынесла ему пистолет, восторгам Каширина не было предела.

— Ух ты! — по-детски выдохнул Родька. — Я такие только на картинках видел!

Он осторожно взял пистолет в руки, долго рассматривал надписи на корпусе, клеймо на рукояти. Наконец выщелкнул обойму. Она была полная…

— Что это? — не утерпела я.

Каширин положил пистолет на журнальный столик и закурил сигарету.

— Это кольт «Коммандер». 45-й калибр. По-нашему — 11,43 миллиметра. Его сделали после Второй мировой, на базе М1911А1.

— А это что такое — M1119…

— М1911, — поправил меня Родион. — В 11-м году в армии США приняли на вооружение автоматический пистолет Кольта. Едва ли не первый штатный ствол в мире. Хотя, может быть, я и ошибаюсь.

В 21— м этот ствол, кажется, немного переделали.

Каширин еще с час рассматривал «игрушку» и убежал по своим делам. Я попросила его не говорить в Агентстве про кольт. Сказала, что сама разберусь.

Муж вернулся из Репина поздно вечером в воскресенье. И меня, что говорится, понесло. Давно в моем семействе не велись такие крупномасштабные боевые действия с применением настоящего боевого оружия. Едва мы с Романом остались одни, я нацелила на него ствол.

— Что это такое, спрашиваю я тебя?

Роман немного оторопел от моего стремительного натиска, но потом подтвердил профессионализм и компетентность Родиона Каширина, признавшись, что это действительно боевой пистолет системы Кольт.

— В дом, где маленький ребенок, ты приволок эту гадость, которая еще и заряжена!

— Маленькому ребенку это ничем не грозит, потому что, в отличие от взрослой тети, он не имеет привычки рыться в чужих вещах, — пошел в контратаку Роман, окончательно избавившись от растерянности. — У меня есть разрешение на ношение оружия. Государство мне доверят. Понятно тебе?

— Государство — это я! — поражаясь собственной находчивости, провозгласила я. — По крайней мере, на территории нашего дома. Я запрещаю тебе хранить в доме оружие.

— Но почему?

— Хотя бы потому, что меня постоянно будет преследовать соблазн избавиться от мужа, который меня достал.

Естественно, Роман не удержался от банальностей, и его ответная реплика слилась с хором негодующих мужей всех времен и народов.

— Да кто другой терпел бы тебя так долго?! — заорал Роман и по знакомому до боли сценарию развил мысль. — Кому ты еще нужна? Что у тебя в жизни было, кроме случайных связей с черножопыми? На большее ни один не рискнул претендовать!

Уже глубокой ночью мы раздвинули как можно дальше друг от друга свои кровати.

С обоюдного согласия в семье было объявлено военное положение. Пистолет Роман засунул в ящик прикроватной тумбочки.

Я легла спать совершенно безоружной.

Я вернулась в кабинет шефа и села в кресло. Судя по всему, разговор предстоял долгий. Обнорский закурил еще одну сигарету, достал из ящика какую-то папку.

Молчание затягивалось. Я посмотрела в окно, где ярко светило еще холодное солнце начала апреля. С крыши капало, но до настоящего тепла было далеко.

Андрей прокашлялся и заговорил:

— Марина Борисовна, вы прекрасно знаете, что в последнее время дела у Агентства идут не самым лучшим образом.

«Не лучшим образом» — это было близко к истине.

— Мы должны искать дополнительные источники доходов.

— Выборы? — спросила я.

— Именно. Коля Повзло сказал, что в штабе Лепесткова Сергея Афанасьевича нужен аналитик. Сильный аналитик. Как бы там ни было, Лепестков готов заплатить Агентству неплохие деньги. Мы же не можем такой шанс упустить? Марина Борисовна, только не говорите, что «политика — грязное дело».

— Политика — грязное дело, — с упорством избалованного ребенка сказала я. — И почему всегда я? Есть, например. Валя Горностаева или Аня Соболина? У Спозаранника — целый отдел. Почему я?

— Это дело я могу поручить только вам.

— Ну почему?

— Минуту… — Обнорский снял телефонную трубку, набрал местный номер. — Коля? Зайди ко мне. — И снова обратился ко мне:

— Извините, у Коли срочная информация, я просил его кое-что выяснить.

Вы пока подумайте.

В кабинет вошел Повзло, как всегда — в мятых джинсах, из-под воротника рубашки торчит футболка. На щеках — недельная щетина. И все равно Коля нашим барышням нравится. Например, Ане Соболиной. После той истории, с прокуроршей в постели, когда Повзло Аню выручил, она уже не скрывала своих чувств.

Или делала это очень плохо.

— Удалось что-нибудь выяснить? — спросил Обнорский.

Повзло, казалось, был удивлен:

— О чем?

— Помнишь, мы говорили по Авдотину?

— Это тот, который в одном округе с Лепестковым?

— Он самый. Кто его финансирует?

— «Монолитстройсервис». Агеев Роман Игоревич лично. — Коля словно не замечал моего присутствия, — Говорят, уже не один десяток тысяч зеленых к Авдотину ушло.

— Сколько? — не удержалась я. — Значит…

Я осеклась: значит, Роман Игоревич решил прибыль от последнего двухлетнего контракта с одной турецкой строительной фирмой вложить в этого фигляра?

Мне ли было не знать фамилию Авдотина? Надо было переработать тонну газетных публикаций и аналитических справок о Феликсе Авдотине, как это пришлось сделать мне, чтобы оценить мерзкую сущность этой человеческой личности. Марычеву, Жириновскому, Брынцалову и прочим доморощенным клоунам грозило списание за профнепригодность, если бы на большую политическую арену выпустили Авдотина.

Феликс Авдотин, по прозвищу «Король Оранжевое лето», вышел «в люди» из трущоб андеграунда. В какой-то постперестроечный момент он понял, что из диссидентских разглагольствований можно извлечь весьма существенную выгоду, исчисляемую в рублях, а при условии особого усердия — и в долларах. А как только понял, незамедлительно распрощался с лохмотьями и нечесаным «хайром», возлюбил малиновый пиджак и яркий оранжевый галстук.

Любимыми словечками Авдотина, которыми он награждал все явления окружающей действительности, были «отстой» и «кал». Он был мастером провокаций — прямой кишкой политических актов северной столицы. И такого кандидата поддерживает мой муж! Зная характер Романа, я ничуть не сомневалась, что в случае успеха эти грязные политические игры затянут его по самое некуда. Как бы ни складывались наши отношения с мужем в последние годы, я была за многое благодарна ему и даже по-своему его любила.

И уж что греха таить, мне было жалко денег. Наших денег и всего, что с ними связано. Потому что я нисколько не сомневаюсь в том, что к числу эрогенных зон в первую очередь следует отнести бумажник. Значит, выбора у меня не оставалось, придется принимать предложение Обнорского.

• Предыдущая
• 30/49
• Следующая