Матьмоегоребенка, или Азбука аферизма - Огородникова Татьяна Андреевна - Страница 34

– Не надо, ба. Никто не знает, как все сложилось бы, скажи ты мне об этом тогда. Все правильно.

– А Янис сегодня был какой-то грустный.

Иван только еще раз удивился, каким чутким сердцем обладала его бабуля.

– Да у него какие-то проблемы, ему срочно нужно уехать.

– Ас Мариной как дела? – Ивану было странно слышать от бабули подобные вопросы. Она никогда не вмешивалась в его личную жизнь. Анна Федоровна, похоже, уловила настроение внука.

– Ладно, Ванюша, иди, отдыхай. Я что-то устала. Посплю. Завтра поговорим о них.

– Хорошо, бабуль. Спокойной ночи. – Гурьев встал и направился к двери.

– Подожди… – остановила его Анна Федоровна. – Иди сюда, – она поманила его к себе слабым взмахом малюсенькой, почти прозрачной руки.

Иван вернулся к кровати. Бабуля трижды перекрестила его. Это случилось впервые. Во всяком случае так, чтобы он видел.

– Спи, бабуль, я рад, что тебе лучше. Все будет хорошо.

– Я знаю, – почти прошептала Анна Федоровна.

– Спи, – повторил Иван.

Иван вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Утром было очень тихо. Проснулись все, только Анна Федоровна еще отдыхала. Аня накрывала на стол. Ивану по-прежнему не хотелось завтракать в кафе. Он решил проводить дома все свободное время. Когда завтрак был на столе, Дашка нетерпеливо начала заглядывать к бабушке, но та все спала. Иван и Аня шикали на нее, прося не будить Анну Федоровну. Неугомонная «стрекоза» все-таки улучила момент и ворвалась в комнату бабули. Через мгновение оттуда донесся крик, который Иван запомнил на всю жизнь:

– Папа, она не просыпается! Она не хочет открывать глазки!

Иван узнал это гадкое чувство, впервые посетившее его в кабинете директора школы, когда тот, сам того не желая, сообщил Гурьеву, что родителей нет в живых. Колени у Ивана вдруг подломились, и живот как-то опустел. Сердце забилось так сильно, что его удары доносили кровь аж до барабанных перепонок. Тук-тук, – шаг в сторону комнаты, тук-тук – еще шаг, тук-тук, тук-тук, тук-тук. Все. Чудовище решило не мучить бабулю, оно отступило на два дня, подарив ей легкую спокойную смерть во сне. Лицо Анны Федоровны было безмятежным, губы застыли в мирной улыбке. Даже смертью она не хотела доставить неприятности близким. Дашка дергала Ивана за рукав:

– Папа, папа, когда она встанет?

Иван прижал ее к себе.

– Дашуль, иди к себе. Бабушка не встанет. Она умерла.

Настоящему аферисту все равно, в каких условиях и на какие нужды вы собирали деньги. Это безразличие афериста – тоже закон. Свадьба или похороны, операция для мамы или переезд, покупка машины или отдача долга… Для него это пустой звук. То, что реально имеет смысл, – живые, бумажные, разноцветные денежные знаки, которые уже собраны в аккуратные стопочки, посчитаны и вот-вот уплывут в другое кассовое окошко. Этого допустить нельзя.

Потянулись затуманенные горем и хлопотами дни подготовки к похоронам. Иван занимался неизбежными формальностями на автопилоте. Перед глазами стоял образ Анны Федоровны, которая, уже зная, что умирает, не дала воли ни слезам, ни эмоциям. Она умерла так же, как жила – спокойно и благородно. Оценить это благородство могли только те, кто близко знал ее. И только они могли понять, что вместе с Анной Федоровной ушел целый мир. Ну как было объяснить лысоватому бакенбардистому пузану из бюро ритуальных услуг, что «бабушка» – не «покойница», а достойная всяких почестей потомственная дворянка? Как объяснить, почему на похоронах будут присутствовать только те, кто искренне любил ее и теперь от всей души скорбит? Как объяснить привычному «ритуальному» агенту, что именно из этой фотографии нужно сделать портрет, несмотря на то, что она сделана пять лет назад? Как вообще все объяснить…

Дом Гурьева погрузился в звенящее молчание. Лишь изредка тишину нарушал Дашкин голос да односложные ответы Алены на ее вопросы. Алена отпросилась с работы – Виталик любезно согласился отпахать за нее три дня. Он так и сказал «отпахать».

На кладбище было немного народу. Несколько старых друзей и подруг, доктор Антон Павлович, Аня, Алена, Арсен, Дашка и Глеб. Никому не хотелось говорить лживых и бесполезных слов. Скорбь была неподдельной и общей. Иван решил обойтись без поминок: и так было тошно. Сидеть и вымучивать воспоминания о хорошем было бы совсем не в духе бабули. Он попросил оставить его наедине с могилой, усыпанной цветами. Небольшая процессия тронулась в сторону выхода. Иван сел прямо на землю.

Его охватили воспоминания, он думал о клятве, данной в детстве, о кутежах, которые устраивал втайне от Анны Федоровны, о первых деньгах, выигранных им в казино…

Вдруг на плечо легла маленькая рука:

– Ты заболеешь, встань.

Это была Марина. Он заплакал. Как мальчишка, вытирая слезы кулаками и желая избавиться от них. Марина прижала его голову к себе и стала раскачиваться, как болванчик.

– Чшшшш… чшшшш… Вставай, вставай… Пойдем. Так лучше. Ей не больно. Больше не больно.

Иван, как под гипнозом, встал и пошел, ведомый Мариной за ручку, чувствуя себя маленьким беззащитным пацаном, который вовсе не знает, как жить дальше.

Марина усадила Ивана в свою машину и потихоньку, практически не тормозя на дороге, как водитель суперкласса, загодя снижая скорость на следующий красный и немного ускоряясь на горящий зеленый, доставила его до дома.

Они молча вышли из авто и вдвоем появились в опустевшей квартире, пропитанной духом скорби и грусти людей, которые остались в ней жить дальше. Дашка была непривычно замкнута, Аня едва могла говорить – они, обнявшись, сидели за столом. Дашка свернулась клубком на коленях у мамы. Алена почему-то с неприязнью восприняла появление Марины и даже не поставила для нее чашку. Впрочем, это было все равно. Арсен раскладывал блины и рис (Иван ненавидел слово «кутья») по тарелкам. Глеб, не найдя себе занятия, судорожно метался по комнатам в поисках крепких напитков. С появлением Ивана он немного расслабился, но увидев Марину, напрягся вновь. Ивану было не до Глебовых переживаний. Он хотел бы поделиться с кем-нибудь своими.

Гурьев устало опустился на стул. Все молчали. Наконец, Арсен, как настоящий кавказский джентльмен, решил взять дело в свои руки.

– Я не знаю хорошо, каким человеком была ваша бабушка. Но то, что рассказывала мне Алена, дает право низко склонить голову и почтить ее светлую память, – он немного помолчал. – Да будет земля ей пухом.

Странно, но этих слов не хватало. Все как-то спокойно и с пониманием значимости события опорожнили рюмки, затем молча отковыряли по кусочку блина. В глазах у Дашки светилось любопытство. Она серьезно и внимательно изучала, что делают взрослые, когда теряют самых близких людей. Только бабушкина фотография, перед которой стояла рюмка водки, покрытая кусочком черного хлеба, не давала ей покоя. Как только она натыкалась на нее взглядом, сразу начинала протяжно подвывать и спрашивать у Ани:

– Мам, а бабуля когда-нибудь придет, ну хоть один разок, хоть на минутку?

Аня осторожно прижимала Дашку к груди, ей очень хотелось сказать да, но врать она не умела, поэтому молчала. Дашка испытала серьезный шок, поэтому свой вопрос повторяла с десятиминутной периодичностью. Каждый раз после его оглашения возникала щемящая пауза. Все искренне хотели увидеть сильную, милую, теплую, мудрую Анну Федорову еще хоть раз в жизни.

Иван, обхватив голову руками, раздумывал о том, что мог бы сделать, чтобы хоть на несколько месяцев продлить ее жизнь. Он стал главным, старшим и ответственным за все, что произойдет с ним, с Аней, с Дашкой, а теперь и с Мариной. Он наконец-то повзрослел. Гурьев понял, что по-настоящему никогда не был сиротой. Анна Федоровна старалась изо всех сил, и для себя лично оставила может быть одну сотую времени, ей отпущенного. Все остальное посвятила ему. Дашка снова захныкала, прервав раздумья Ивана. Вопрос был прежний. Вдруг в неловкой тишине раздался голос – спокойный, сильный и глубокий.