Тигриные глаза - Конран Ширли - Страница 30
- Предыдущая
- 30/100
- Следующая
Плам, при том, что ей было несколько не по себе от такого подхода, нашла эту идею неплохой. Хотя и достойной осуждения.
Пока Бриз выстраивал карьеру Плам, их страстный любовный роман набирал силу.
Как-то вечером, насладившись любовью, они сидели перед ярко горевшим камином в спальне Бриза. От блаженства у Плам слегка кружилась голова.
— Бриз, ты мог бы иметь какую угодно девушку в Лондоне. Почему же ты выбрал меня? — тихо спросила она. — Застенчивую провинциалку, ничего из себя не представляющую.
— Как раз такой и была Золушка.
Его спокойная уверенность передавалась Плам. Она прибавляла ей веры в себя, давала ощущение безопасности. Она была бесконечно благодарна Бризу. И принимала это свое чувство за настоящую любовь.
Бриз обеспечивал профессиональный успех Плам по нескольким направлениям. Он следил, чтобы ее работы были выставлены в модной галерее, то есть — в его; чтобы она всегда была представлена в светской, полной сплетен прессе, а также в изданиях, пишущих об искусстве, хотя и здесь сплетен тоже хватало. Он часто устраивал приемы в лучших ресторанах, таких, как «Каприс», и в своем пятиэтажном, эпохи Регентства, доме на Честер-террас, интерьер которого был оформлен архитектором Найджелом Коутсом. В его белоснежных гостиных, где даже полы были покрыты белым лаком, стояли ряды музейных стульев, а лампы-подсветки заставляли всех глядеть на стены, по которым были развешаны красивые и трогательные картины — те, что пока еще можно было купить.
Со своими клиентами Бриз был обаятелен, мил, внимателен, любезен. Хорошему клиенту он мог не задумываясь отдать картину и ждать полгода, пока тот решит, покупать ее или нет. Он любил красивые жесты и умел удивлять клиентуру роскошным завтраком на реке, в прелестном маленьком и уединенном шатре на берегу Серпентайна в Гайд-парке. Он умел из одного хорошего знакомства, случившегося на званом обеде, благотворительном балу или оперной премьере, сделать двадцать.
Иные люди и в мыслях не допускают, что искусство можно смешивать с деньгами. Но есть и такие, для кого эти две вещи неразделимы, — они делают бизнес на искусстве. Бриз относился к последним. Галерея Рассела имела репутацию пристанища для молодых британских художников. Это обеспечивало ей большую известность, но приносило мало доходов. Настоящие доходы давали деньги, помещенные в современные картины, но те, чьи авторы уже почили в бозе. А пока художник не отправился в мир иной, рассчитывать на большие деньги от его работ не приходится.
Свои сделки Бриз часто заключал по телефону, не видя того, что покупает или продает. Ему достаточно было каталога или диапозитива. Он тихо исчезал на полчаса со званого обеда, извиняющимся тоном объяснив хозяйке, что пятичасовая разница во времени между Лондоном и Нью-Йорком означает, что в десять часов вечера он должен сделать свои ставки на торгах, где выставлена редкая картина Олденберга.
В феврале 82-го, когда они возвращались после очередного обеда, во время которого Бриз приобрел небольшой набросок Брака, Плам спросила его, неужели он испытал удовольствие, поставив по телефону полмиллиона долларов на картину, которую никогда не увидит.
Бриз уставился на нее.
— Какое удовольствие? Это всего лишь сделка. Но есть и творческая сторона бизнеса — мне доставляет удовольствие открывать художников следующего поколения, пока другие еще не подозревают о них, обшаривать мастерские и находить безвестных мастеров, которые с моей помощью могут стать известными.
— И что ты делаешь, когда находишь такого?
— То же, что и с тобой. Я решаю, как преподнести такого художника обществу. Устраиваю ему выставку, добиваюсь, чтобы о нем заговорили. Все это очень увлекательно. — Бриз вдруг помрачнел. — Но девяносто процентов моего времени уходит на эту чертову галерею, это все равно что содержать магазин — ужасно скучно и дорого. Помещения на Корк-стрит стоят целое состояние, а потом еще арендная плата, зарплата сотрудников, хранение… И цены стремительно растут. Вот почему мои комиссионные составляют сорок процентов от проданного. Некоторые галереи берут намного больше. — Бриз остановился перед входом в свой дом. — Художники недовольны тем, что им приходится платить комиссионные, но, если бы галереи не продавали их картины, они вообще сидели бы без денег. В наше время художники обязаны своими успехами прежде всего владельцам галерей, которые на свой страх и риск поддерживают тех, кто, по их мнению, заслуживает внимания, платят свои деньги, приобретая их картины, и пускают на это целые состояния. — Он чмокнул ее в нос. — Коль скоро разговор зашел о расходах, я хочу показать тебе что-то.
Когда крошечный лифт поднял их на верхний этаж, Плам увидела, что три располагавшиеся здесь спальни превращены в огромную студию. Свет в нее проникал через застекленную часть крыши на северной стороне.
— Тебе нравится? Не хочешь ли переехать сюда? Теперь, когда мальчики ко мне привыкли… Найджел устроил для них комнаты на первом этаже. Спальни, правда, получились похожими на средневековые шатры, зато там есть небольшая, но вполне современная столярная мастерская. Хочешь взглянуть?
Ребята явно были довольны больше, чем их мать. Они могли запускать своих змеев в Риджентс-парке; находились достаточно близко от Кентиш-таун, чтобы видеться со своими друзьями; у них был свой телевизор, и никто не ворчал на них из-за включенного на полную мощность магнитофона.
Живший у Бриза служитель тут же уволился, а вот приходящая домработница, занимавшаяся его хозяйством уже лет десять, осталась. У Сандры, крупной и сухопарой женщины с тощими ногами, были «железные» нервы. Она заправляла домом так же сноровисто, как и бараками через дорогу на Олбани-стрит. Плам вскоре убедилась, что ей не удастся наладить с Сандрой более или менее сносные отношения, но она не имела ни малейшего представления о том, как содержать такой большой дом, и потому была рада ее присутствию.
Не привыкшая ни к чьей помощи, Плам металась по дому, пытаясь прибрать за своими мужчинами до прихода Сандры. Бриз, как и все его поколение, был воспитан шовинистом.
— Оставь все как есть! Пусть мальчики сами приберут за собой, — говорил он ей. — Где мои чистые носки?
Когда Джим услышал, что Плам с детьми переехала к Бризу, он закатил ей утром по телефону страшный скандал: он не хочет, чтобы его сыновья находились под влиянием этого мещанина, чтобы его сыновья воспитывались на дешевых ценностях и подвергались тлетворному влиянию денег, не хочет, чтобы их портили. Протесты Плам он недослушал, бросив трубку.
Плам, еще не вставшая с постели, раздраженно отодвинула от себя телефон. Бриз пожал плечами.
— А на что ты рассчитывала? Джим ведь прочел все газетные статьи о Золушке из Кентиш-таун, и теперь он всегда будет против всего, что бы ты ни сделала. Ты добилась успеха, о котором мечтал он, поэтому он завидует тебе. Когда-то он был влюблен, а теперь он ненавидит тебя — и с этим ничего не поделаешь.
— Но с чего бы ему ненавидеть меня?
— Он ненавидит тебя за все, что ты теперь олицетворяешь собой: за смелость, решительность, успех, славу, деньги. — Бриз невесело усмехнулся. — Джим надеялся взять штурмом Лондон, затем произвести фурор в Нью-Йорке, но ему пришлось вернуться к тому, с чего он начал. В этом нет ничего страшного, за исключением того, что это не входило в его грандиозные планы. И теперь он сидит на преподавательской зарплате, а ты ездишь в «Альфа-Ромео». Но главное, он не может простить тебе то, что знаменит лишь тем, что был женат на тебе.
— У меня нет никакой «Альфа-Ромео».
— Есть. Посмотри в окно. Тоби настаивал на спортивных машинах. Макс выбрал красную.
Бриз был прав, когда говорил о чувствах Джима. Мальчикам Джим заявил, что их мать скорее всего свернет себе шею на этой нелепой спортивной машине.
…На какое-то мгновение Плам захотелось, чтобы Джим увидел ее сидящей на заднем сиденье темно-бордового «Роллса» с шофером, уверенно колесившего по Нью-Йорку. Но затем подумала с раздражением, что пора бы уже перестать думать о нем и утверждаться в его глазах.
- Предыдущая
- 30/100
- Следующая
