Бали: шесть соток в раю - Светлов Роман - Страница 19
- Предыдущая
- 19/32
- Следующая
— Могу ли я попросить вас сфотографироваться вместе со мной? — обратился я к Марату и Марте.
Я достал из кармана фотоаппарат и протянул его Спартаку. Тот, нисколько не смущаясь тому, что вечно исполнял роль второго плана, принялся подбирать самый красивый ракурс. Наконец он выбрал вид на берегу, при этом храм оставался за нашим правым плечом. Мы встали так, чтобы Марта оказалась между мной и ее братом.
— Чуть поближе! — дал нам знак Спартак.
Я с осторожностью прижался к плечу балийки, чувствуя сквозь ткань теплоту ее тела. Она была ниже меня на пол головы, и сейчас, когда мы касались друг друга, это становилось особенно заметно.
— Внимание! Улыбаемся!
Я улыбнулся, стараясь выглядеть отстраненным участником фотографической сессии.
— А теперь встаньте чуть-чуть боком…
Мы изменили положение наших тел: теперь Марта прикоснулась к моей груди плечом и спиной.
От ее волос поднимался сладкий дурман: веяло ладаном, ароматом пачули и какой-то жгучей сладостью. Хотелось обнять Марту за плечи…
Борясь с легким головокружением, я вновь изобразил подобие американской улыбки — широкой и бессмысленной. И почти в то же мгновение наша фотографическая композиция распалась. Словно и не было отчетливо запечатлевшегося во всех синапсах моей нервной системы ощущения чувственной близости…
Итак — кечак! Вместе с другими зрителями мы расположились в небольшом амфитеатре, который находится в нескольких сотнях шагов от храма Улувату. Если устроиться на его верхних рядах, то оттуда открывается замечательный вид на храм, рощу на берегу и погружающееся в воды Мирового океана солнце. Но для нас зарезервировали места в первом ряду.
Амфитеатр напоминал места театральных представлений древних греков. Артисты находились прямо перед нами, до них можно было дотронуться рукой. Порой они подскакивали к зрителям вплотную — в поисках помощи или хвалясь своими подвигами. Главное отличие от Эллады заключалось в отсутствии сцены. Точнее, сценой была круглая песчаная площадка, окруженная зрительскими местами, которую греки называли орхестрой. Здесь у них, у эллинов, располагался хор, а артисты действовали на особом возвышении, запиравшем театр со стороны, противоположной зрителям.
В амфитеатрах на Бали сценических возвышений для артистов нет. Во время представлений хор и актеры перемешиваются друг с другом и сосуществуют в одном пространстве.
На площадке перед нами возвышалось несколько светильников, в которых жарко пылало пламя. Скоро солнце закатится, и мы будем созерцать артистов так, как на них смотрели в течение многих веков — задолго до изобретения софитов.
Марта расположилась между мной и своим братом. Она была оживлена, как будто раньше не видела кечака. Быть может, на нее действовало общее возбуждение людей, сидевших вокруг нас.
Уже почти все места на скамьях были заняты, а по тропинке со стороны храма шли всё новые группы туристов, и местные распорядители мелькали перед нами, ставя пластиковые стулья в проходах между скамьями.
Неожиданно их суета закончилась, и за стеной, огораживающей амфитеатр со стороны океана, раздался многоголосый хор. Несколько десятков мужских голосов пели на балийском осанну Раме и его возлюбленной Сите, а также их друзьям из рода людей и из царства животных, приключения которых мы должны были наблюдать сегодня вечером. Пропев буквально несколько строк, они смолкли, после чего раздалось звонкое «Ке-чак!..», и под оглушительное «чаканье» певцы вышли на арену.
Они были одеты в оранжево-белые саронги, верхняя часть их туловища оставалась обнаженной.
Ленты той же оранжево-белой раскраски были повязаны вокруг их голов. Впрочем, несколько хористов красовались в круглых невысоких шапочках. Позже я понял, что это солисты, исполнявшие отдельные партии.
Певцы шли на полусогнутых ногах, передвигаясь нарочито неуклюже, словно утята. Руки их были подняты вверх, ладони тряслись, как листья на ветру. Постепенно они заняли большую часть арены и расселись широким кругом — так, чтобы артисты могли пройти между ними. Свободное пространство оставалось только посредине «орхестры» и по краям: до ближайших певцов от нас с Мартой было метра полтора.
Рассевшись по-турецки, хористы замолчали, опустили руки и склонили головы. Через тот же проход, что и певцы, появился человек в белом саронге, тюрбане и с брахманским шнуром, перекинутым через плечо. В его руках было ведерко с освященной водой и железная щеточка, напоминающая кропило, при помощи которого на Пасху наши батюшки святят куличи и крашеные яйца.
Бубня молитвы богам и двигаясь по какой-то ему одному ведомой траектории, брахман освятил арену для спектакля, при этом изрядно обрызгав как головы певцов, так и зрителей в первых рядах. Светильники громко и возмущенно шипели, когда на них попадали капли из его ведра, но мне показалось, что после этой процедуры огонь стал еще ярче.
После завершения священной церемонии хор в оранжево-белых саронгах вновь затянул приветственные куплеты, быстро перешедшие в «ке-чак-чак-чак». Вслед за этим на арене появились Рама и Сита. Рама — в бело-золотых царских одеяниях с маленьким луком и стрелой в руках. Сита — в зеленом узорчатом сари и платке, закрывавшем волосы. Косметики для главных героев «Рамаяны» явно не жалели. Насурьмленные брови, накрашенные щеки, яркие полукружия улыбающихся губ делали их лица похожими на кукольные. Оба двигались жеманно и медленно, плавно покачивая бедрами. Удивляться этому не стоило, так как и Раму, и Ситу изображали девушки. На мой взгляд, Рама даже была симпатичнее своей «невесты».
— Раму сыграет девушка? — спросил я у Марты, стараясь перекричать громогласный «кечак». — Не хватило актеров-мужчин?
— Актеров хватает, — невозмутимо ответила та. — Каждый крестьянин знает историю Рамы и Ситы и может сыграть роль. Но разве важно, кто играет Раму? Рама — бог, а значит, он — и мужчина, и женщина…
Ошарашенный этим объяснением, я вновь обратился к происходящему на арене амфитеатра.
«Рамаяна» — огромное сочинение, и чтобы просто передать все повороты сюжета, потребуется внушительная книга. Никакие листки с «либретто», раздаваемые перед кечаком, не дадут представления обо всех ее перипетиях. Мне повезло, что рядом сидела Марта, которая помогала разбираться в происходящем на сцене. У других зрителей таких подсказчиков не было. Да и я усвоил из ее слов далеко не все…
Мне удалось понять, что за приключениями Рамы и Ситы стоит какая-то индуистская разборка на небесах. В ней участвуют верховные боги Брахма и Вишну. Бог Брахма по одному ему известной причине даровал условную неуязвимость ракшасу Раване…
Стоп. О чем это все? Кто такие ракшасы? И почему бессмертие — условное? Марта пояснила, что ракшасы — это существа, превосходящие человека своей силой и долголетием, но не дотягивающие до статуса богов. Зато они появились на свет еще до создания мира и потому обладают способностями, которые и не снились людям. В общем, народец древний и нецивилизованный. Царство их находится на острове Ланка. Я так понимаю, это Шри-Ланка, или Цейлон, если вспомнить наши школьные уроки географии. Правит над ними ракшас Равана, отчего-то полюбившийся Брахме. Поскольку боги и ракшасы редко находят общий язык, последним от обитателей небесных сфер и Мировых Гор достается не по-детски. И вот, чтобы не подвергать жизнь любезного ему Равана риску, Брахма даровал тому неуязвимость. Неуязвимость от рук и оружия богов.
Равана, как и все ракшасы, — существо своенравное и неблагодарное. Вместо того чтобы возносить благодарственные мантры и петь богам «Ом мани падмехум», он стал преследовать этих самых богов. Унижения и побои довелось испытать многим из небожителей. А Брахма, связанный своим словом, оказался в извечной логической ловушке, будучи не в состоянии взять свои (божественные!) слова назад.
Желая справиться с напастью, бог Вишну решает воплотиться в человеческом теле. Теологическая хитрость: ведь человеческое воплощение — это не бог; значит, Вишну земной вполне может бросить вызов Раване и даже надеяться на победу.
- Предыдущая
- 19/32
- Следующая
