Обнаженная натура - Гамильтон Лорел Кей - Страница 74

Эдуард отвлекал меня разговором, пока остальные старались удержать неподвижно. Он рассказывал про Донну и детей. Шептал о той работе в Южной Америке, куда я с ним не ездила, рассказывал, как пришлось убивать тварей, которых я только в книжке видела. Он столько сообщал личных подробностей, сколько никогда в жизни я от него не слышала. Пока я готова лежать тихо, он мне будет шептать свои тайны.

Я ждала, чтобы боль притупилась, но бывает такая боль, которая не притупляется. Эта вот была острой и тошнотворной, и ощущение стягиваемых разрезов кожи было таким, что мой желудок не выдерживал.

— Стошнит сейчас, — сумела я сказать.

— Сейчас ее стошнит, — повторил Эдуард, и державшие меня руки убрались. Я слишком быстро попыталась перевернуться набок и отдала всю еду, которую сумела удержать на месте убийства. Вегас действительно оказывался для меня городом развлечений.

Свежая боль в животе прорезалась иногда и в середине рвоты. Доктор вытер мне рот, потом снова положил на спину.

— Она вытянула несколько швов.

— Простите, — сумела я сказать.

Голос у врача стал сердитый:

— Мне надо, чтобы ее держали. Она все равно дергается, и если у нее будет рвота от боли, швы могут не выдержать.

— Что мы должны делать? — спросил Виктор.

А я была счастлива, что он сейчас меня не зашивает. Пусть говорят хоть целую вечность, лишь бы снова не начали. Я поняла, что тут не только боль, а еще и ощущение.

— Держите ее, — велел доктор.

Растворы в капельнице помогли прояснить мысли и зрение, и я теперь его четко видела. Он был афроамериканец, стриженый почти наголо, среднего сложения, с маленькими уверенными руками. На нем был зеленый хирургический халат поверх одежды и латексные перчатки.

Эдуард убрал руки от моего лица, чтобы прижать плечи к столу. Виктор взял ноги, предоставляя Олафу руку, которую до того держал. Когда гигант начал возражать, Виктор ответил:

— Я оборотень. И ни один человек, как бы ни был силен, со мной не сравнится.

Олафу это не понравилось, но он взял меня за руку выше локтя, а Виктор залез на стол — прижать нижнюю часть тела. Он был силен. Все они сильны, но я тоже, благодаря вампирским меткам Жан-Клода.

Эдуард надавил как следует, прижимая мне плечи, но я не смогла не дернуться, когда игла снова пошла через кожу.

— Кричи, — сказал Эдуард.

— Что?

— Кричи, Анита. Боль надо выпустить так или этак. Если будешь кричать, может быть, сумеешь не шевелиться.

— Если начну орать, я не смогу прекратить.

— Мы никому не расскажем, — сказал Бернардо поверх руки, которую прижимал к столу почти отчаянно.

Игла воткнулась в кожу, потянула. Я открыла рот и завопила. Весь свой страх, все желание драться или бежать вложила я в этот крик. Орала со всей скоростью, с которой успевала втягивать в себя воздух. Орала, рыдала, ругалась, но перестала дергаться.

Когда врач закончил шить, меня трясло в испарине, тошнило, глаза не видели, саднило горло, но дело было сделано.

Опустевший пакет прозрачной жидкости врач заменил на новый.

— Она опять в шоке, мне это не нравится.

Кто-то принес одеяло, меня накрыли. Я сумела сказать хрипло, сама не узнавая своего голоса:

— Надо уходить. Сюда придет Виви, да и за Полой Чу надо присмотреть.

— Вы никуда не пойдете, пока еще один пакет раствора не прокапаем, — отрезал доктор.

Эдуард снова держал мне голову, поглаживая край волос, где прилип к лицу мокрый локон.

— Он прав. В таком виде ты никуда ехать не можешь.

— Мы поедем и проследим, чтобы Пола Чу не ушла, — сказал Олаф.

— Да, — подтвердил Бернардо. — Это мы можем.

Они уехали, а мне принесли еще одеяло, потому что зубы начали стучать. Эдуард снова прикоснулся к моему лицу.

— Отдыхай, я тут буду.

Я не собиралась спать, но как только меня перестало трясти, трудно стало держать глаза открытыми. Сюда ехала Вивиана, но тут мне ни черта не сделать, и я это понимала, а потому погрузилась в сон, давая телу начать заживление. Последнее, что я видела, — как Эдуард подтягивает стул, чтобы оказаться рядом со мной и при этом видеть все двери. Я не могла не улыбнуться и ушла в теплоту одеял и усталость тела.

Мне снился сон, и в этом сне я шла по белому коридору с дверями по обе стороны. За этими дверями что-то было, но что — я не знала. Вдруг у одной двери задребезжала ручка, и это меня испугало. Я пошла быстрее и заметила, что я одета в длинное белое платье — тяжелое, стесняющее движения. Никогда у меня такого платья не было. Между дверями поблескивали зеркала, и я краем глаза увидела свое отражение. Бледный овал лица, черные волосы, уложенные на макушке, искусно рассыпанные по плечам кудри. И в волосах перо, а вокруг шеи — драгоценности. Не мой это был сон.

В следующем зеркале я увидела рядом с собой другую женщину. Она была одета в красное, цвет жатого бархата и розовых лепестков. Когда она двигалась, сверкало золото. Она одела меня в белое и серебристое, в сверкание бриллиантов, сама была одета в золото и рубины.

Я заставила себя остановиться в беге по коридору, который никак не укорачивался, повернулась к зеркалу, и увидела, что она смотрит на меня, стоя прямо за плечом моего отражения.

— Белль Морт! — прошептала я, и сразу, будто звук ее имени заставил ее материализоваться, ее рука обняла меня за плечи, притянула спиной к груди. Она была чуть-чуть пониже меня, но на каблуках — выше. И волосы у нас были примерно одного оттенка черного, но у меня глаза самого темного карего цвета, а у нее — почти янтарные.

— Ты очень занята последнее время, ma petite, — прошептала она, приникая алыми губами к белизне моей шеи.

— Нет, — сказала я.

Она всего лишь оставила совершенный отпечаток помады у меня на коже, улыбнулась мне из-за плеча, придвинула лицо к моему лицу.

— Тебе разве не понравилось в прошлый раз, ma petite?

Я хотела сказать «нет», но у нее самолюбие было слишком огромное и странно ранимое, чтобы я могла сказать правду — если это была правда. Она пришла ко мне, когда я была без сознания, почти при смерти, и у нас с ней был секс. Она напитала меня достаточной энергией, чтобы я пришла в себя и стала питаться в реальном мире, чтобы спасти себя, Жан-Клода и Ричарда, хотя не знаю, какие у нее были чувства к нашему царю волков. Но спасти Жан-Клода и меня она хотела. Я так и не знаю точно до сих пор, зачем она это сделала. Белль никогда ничего не делает без выгоды для себя.

Ее рука скользнула по белой груди моего платья, пальцы ушли за корсаж. Я схватила ее за руку, не пуская дальше.

— Если бы ты хотела секса, мы бы лежали сейчас в постели. Что за этими дверями?

Она надула губки — мягкие, изогнутые луком, обиженные. Хотя в воспоминаниях, которые помню я, Жан-Клод любил эту гримаску. Я помню его мысль, что нет в мире лучших губ для поцелуя.

— Открой дверь и посмотри.

— Я боюсь.

— Это все — какие-то части твоей личности, Анита. Зачем их бояться?

Это были мои звери.

— Меня только что зашили после одного из них. Предпочитаю не повторять.

Она обняла меня за талию. Хотя бы не лапает.

— Ты знаешь, почему ты не можешь это залечить?

— У меня нет достаточно энергии.

— Ты последнее время ardeurедва кормила. Настолько, чтобы насытить, но не так, чтобы он стал сильнее.

— Я не хочу, чтобы он был сильнее.

— Но я хочу, ma petite.

— Я тебе не ma petite.

— Ты мне то, что я скажу, — ответила она, и глаза ее утонули в янтарном огне.

Я зажмурилась, как ребенок, спасающийся от чудовища под одеялом, хотя от взгляда вампира можно уклониться, если просто не глядеть.

Голос ее шептал у меня в ухе:

— Мать Всей Тьмы пытается сделать тебя своим орудием, пробуждая в тебе тигров. Я не знаю, почему это для нее так важно, но я чувствую, что она с тобой делает. Ты должна принять ardeur,потому что эта способность ей недоступна. Ты должна стать сильной в том, что унаследовано по моей линии, ma petite,иначе Тьма отвоюет тебя у меня и у Жан-Клода.