Серп языческой богини - Лесина Екатерина - Страница 63

• Предыдущая
• 63/71
• Следующая

Он вышел из лесу, ведя за руку маму. Та не пыталась убежать, но улыбалась так счастливо, как будто случилось что-то замечательное.

– Милая, посмотри, кто к нам пришел! – закричала она.

Старуха нахмурилась и, отложив серп, встала.

– Незваный гость хуже татарина, – буркнула она и добавила: – Иди-ка, милая, в дом.

Не позволили. Он нахмурился и рявкнул:

– Стоять!

И Калма застыла, не смея ослушаться.

– Что, не рада папку увидеть? – Он дернул маму за руку. – Распустилась без меня?

– Не кричи на дитё.

– А ты мне не указывай, тещенька дорогая. Что стоишь? В дом веди. Накорми, напои, а там и посмотрим.

Она и вправду привела его в дом, поставила на стол оловянную миску с утрешними блинами да кусками остывшей яичницы. Достала ноздреватый самопечный хлеб и кусок козьего сыра.

– А что, неплохо живете. – Он все-таки отпустил маму, но та не посмела отойти. Стояла рядышком, смотрела, как он ест. – Дом-то побольше нашего. Небось не регистрировалась тут?

– Не твоего ума дело.

Сейчас он разозлится, ударит…

– Склочная ты. Я ж по-хорошему хотел. Подарки вез. Вот, – он вытащил из-за пазухи сверток и швырнул маме. – Тебе.

В свертке обнаружились часики фирмы «Луч».

– Позолоченные. Дорогие.

– Спасибо.

– Да пожалуйста. Я ж люблю тебя, дуру этакую, – он сгреб маму в охапку. – А ты кобенишься. Сбежать вздумала. Куда ж тебе от меня бежать? Я тебя и за краем света отыщу. Поняла?

Провел ладонью по лицу, точно примеряясь, а потом вдруг оттолкнул к печи.

– Отыщу и накажу.

– Прекрати! – рявкнула старуха, но от нее он отмахнулся играючи. И старуха тоже упала, ударившись спиною о косяк. А спина у нее больная.

Он же расстегнул ремень и потянул. Смял пальцами кожу. Коля. Маша. Кал-ма. Лиловые буквы сложились в слово.

– Так накажу, чтоб больше в голову не пришло от меня бегать! Никому.

Кожаная петля шлепнулась о ладонь, соскользнула, повиснув, а потом вдруг вписалась в мамины руки, оставляя красный яркий след. Мама закричала. И старуха закричала. И сама она тоже закричала, зажимая уши, чтобы не слышать этого крика. А он захохотал и снова замахнулся.

– Всех вас учить… всех учить…

Она не поняла, как оказалась за дверью – выскочила, пытаясь сбежать от ремня. Руки горели, и плечи, и лицо.

– Куда пошла, маленькая тварь?! – он не собирался отпускать. И шел следом, неторопливо, зная, что на всем этом огромном острове не найдется укрытия для нее.

Во дворе она споткнулась и упала, поползла. А серп сам лег в руку.

Убивать она не хотела. Не хотела убивать. Отмахнулась только… по ноге… Рожек серпа черканул по бедру, раздирая и ткань, и кожу. Хлынула кровь, как-то густо и много.

А он закричал.

Он, оказывается, тоже умеет кричать.

Скатилась с крыльца мама, кинулась к нему, руками зажимая рану. Он верещал. Она рыдала. А потом стало вдруг тихо-тихо.

– Артерию бедренную задела, – сказала старуха уже потом, осмотрев тело. – Вот и истек кровью… Кровопийце самая та смерть. Господь сподобил по справедливости.

Она перекрестилась и, подняв серп, вытерла лезвие пучком травы.

– У-убийца! – Мать поднялась и, вытянув окровавленные руки, указала на девочку: – Убийца! Родного отца… родного…

– Замолкни, дура!

Старуха деловито стряхнула с фартука траву и накрыла им тело.

– Его будут искать!

– Не найдут. Вниз отнесем, и… ты, деточка, не бойся. Не было его тут. Ничего не было. – Старуха сдавила руками ее голову. Руки были холодны, и холод проник внутрь. – Не было ничего… страшный сон и только. Сон.

Она отвела в дом и заставила лечь в постель, все повторяя про сон.

И в конце концов Калма ей поверила. Сны ведь тоже бывают яркими.

Саломее удалось согреться. Медвежья шкура больше не казалась ни тяжелой, ни неудобной.

Обследовав пещеру по периметру, Саломея насчитала с десяток выходов. На пороге самого крупного лежал Толик. Он был мертв, и, судя по всему, давно. Тело успело закоченеть. Саломея хотела закрыть глаза, но не решилась прикоснуться к мертвецу. Он держался за металлический штырь, прочно вошедший в плечо. Ранение не выглядело серьезным. Значит, яд?

А Далматов где?

Или он стрелял?

Безумная мысль. Но второго трупа нет. И если так, то Далматов жив.

– Пусть он будет жив, а? Что тебе стоит? – Саломея подняла глаза к потолку. Где-то там, за щитом неба, прятался бог или боги, высшие силы, которым не было дела до людей и мелочных их просьб.

Живые. Мертвые. Все едино.

Саломея не стала трогать Толика, пообещав ему, что непременно похоронит по-человечески, потом, когда наступит время хоронить мертвецов. Сейчас ей надо найти Далматова. И выбраться из пещеры. С острова тоже, если получится. Она старалась не думать о том, что, возможно, навсегда останется здесь, среди ящиков и мертвецов.

Переступив через тело, Саломея оказалась в узком коридоре, из которого сквозило.

Она добралась до выхода, до веревочной лестницы, и вернулась в пещеру.

Время шло. Время бежало, поторапливая Саломею. Оно заставляло заглядывать в подземные ходы, исследуя один за другим. Некоторые сужались до крысиных лазов, другие заканчивались тупиком. Третьи спешили разветвиться. Все были одинаково темны.

Кого она хочет найти в этом лабиринте?

Бесполезное занятие. Надо бежать. Звать на помощь. И надеяться, что помощь успеет вовремя.

Только Саломея знала – не успеет. А потому продолжала исследовать лаз за лазом. Она уже не боялась, что та, которой принадлежало это место, вернется. И даже хотела этого возвращения, которое даст хотя бы мизерный шанс найти Далматова.

Саломея выбралась из очередного тупика и почти решилась закричать, когда услышала скрежет. Металл скользил по камню, высекая бледные искры. На камне оставались узоры.

Шаг. Стон. Хруст глины под ногами.

И черная рука, серп сжимающая. Почему-то Саломея не могла отвести взгляд от этой руки с длинными пальцами, узкой ладонью, запястьем, которое плотно обнимал манжет куртки. Некогда яркая, небесно-голубого цвета, она пестрела бурыми пятнами.

– Скоро все случится, – сказала женщина.

Знала ли она о том, что за ней следят? Или разговаривала с пустотой? С мертвецами?

– Я ведь обещала… – Она обернулась. Качнулся серп в руке. – Я держу слово.

Она смотрела на Саломею. А Саломея – на нее. И тонкая стена темноты не была надежным укрытием. Жаль, что нет пистолета. Конечно, Саломея не стала бы убивать. Ранила бы… пригрозила бы… сделала хоть что-то, чтобы остановить.

– Но нам надо подготовиться, – женщина прижала палец к губам. – Всем нам.

Она развернулась и решительно направилась к выходу из пещеры, но вскоре появилась вновь, волоча тело Толика. Она привалила его к ящикам и, наклонившись, с легкостью вырвала железный штырь. Повертев в руках, женщина отбросила его.

Пистолета нет… есть камень. Холодный. Крупный. С острыми краями. Такой пробьет череп.

Остановит.

Женщина вновь исчезла, чтобы появиться спустя минуту со свертком в руках.

– Посмотри, какая красота! – воскликнула она, встряхивая сверток. Он развернулся, превращаясь в белое платье. – Это ведь то самое, которое ты хотела.

Она набросила платье на сидящую за столом.

– Ты будешь красивой невестой!

Надо подойти ближе. На шаг. На два… сколько получится. Пока она увлечена переодеванием трупа…

– И все-таки я думаю, что он тебе не подходит. Конечно, ты никогда меня не слушала. Да и зачем, если ты точно знаешь, как правильно. Но хотя бы сейчас… он тебе не подходит.

Трещит ткань. Остатки одежд падают на пол. Шелестят кружевные юбки, и расшитый речным жемчугом корсет прилипает к промерзшей коже.

– Не мое дело? Ну конечно. Всегда было не мое. И я не пытаюсь тебя обмануть. Я просто хочу поговорить. Мы никогда не разговаривали по душам. Ты всегда думала, что я хочу занять твое место. А мне просто больше некуда было пойти.

• Предыдущая
• 63/71
• Следующая