Серп языческой богини - Лесина Екатерина - Страница 40

• Предыдущая
• 40/71
• Следующая

Но с оптикой интересней.

Зоя. Он. Толик. Выбор мишеней богатый. И наверняка тянуло нажать на спусковой крючок. Одно движение, и пуля свободна. Лети-лети, лепесток, через запад на восток.

Далматов прощупал одеяло и второе. Развернул плед. В складках блеснула гильза, которую Илья отправил в карман. Следующей находкой стала кружка, древняя, треснутая и совершенно бесполезная. Но на дне кружки лежала нитка бус.

Засохшая корка хлеба. Смерзшийся ком бумаги. Почти пустая зажигалка и восковые свечи, заботливо прикрученные к ветке. Стакан, судя по восковым наплывам, не единожды служивший подсвечником. Оловянная тарелка с инвентарным номером.

– Кто ел из моей тарелки? – Далматов вернул тарелку. – Кто спал в моей постели? Какая скотина забралась в мой дом?

На остров. Вот ее – все-таки ее – дом. Все эти ели. Каменистые берега. Маяк. Волки. И чертово уцелевшее вопреки логике строение.

Саломея права: она жила здесь.

Мария Никифоровна, двадцать первого года рождения, чистого, рабоче-крестьянского происхождения. Он видел ее фотографию: крупная темноволосая девица в мешковатом платье. Стоит, опираясь на спинку стула. Смотрит прямо, и взгляд ее сердит. Губы поджаты, словно она вовсе не желает фотографироваться, но делает это.

Ради чего?

Или ради кого?

В сорок первом ей было двадцать лет. Повариха. Семь классов образования. Не замужем. А ведь в деревне замуж выходят рано. Она же медлила. Принца ждала?

Дождалась здесь, на Калмином камне. Молодой ученый. Видный. Иной. К иному всегда тянет. Ответили ей взаимностью? Да. Нет. Сложно сказать. Игра в любовь и романтику? Почему бы и нет. А тут война и расставание. Потерянный медальон и карточка на прощание, та самая карточка, которая попала в архив. Копия? Вероятнее всего.

Два снимка по цене одного. Или даже три… главное, что Мария Никифоровна уцелела.

Вернулась на остров. И жила здесь. Одна? Вряд ли.

Думай, Далматов. Здесь хорошо думается. Небо близко. Звезды низко. Остров – как на ладони. Зачем жить в одиночестве, когда ничто не мешает вернуться? Или кто-то мешает? Рыжая-бесстыжая вновь угадала? У нее легко получается фантазировать.

Попасть в плен – приговор.

Выжить в плену – еще страшнее. А если сбежать? Вернуться домой, где, оказывается, не ждут. И дома-то нет, а тебя считают виноватым. Оправдываться бессмысленно. Что остается? Игра в прятки с системой, и единственный человек, которому можно верить.

Мария Никифоровна.

Калмин камень. Край мира на Черном озере. Здесь есть дом. И кое-что из хозяйства, вряд ли экспедиция бросила лишь ведра и тарелки. Первое время – сложно. Но Мария Никифоровна крестьянских кровей, ей привычно выживать. А если рядом с принцем…

Безумие, но логичное.

Следовало бы самому додуматься, но Илья слишком увлекся поиском чужих сокровищ. Приманка для дурака, на которую дурак и клюнул.

Мария Никифоровна не тронула клад. Зачем? Ей не нужны были деньги здесь. А привлекать внимание системы – опасно. Да и, возможно, не понимала она, что за ценность в старье.

Вот только Мария Никифоровна вряд ли дожила до сегодняшних дней.

Спуск оказался тяжелее подъема. Ноги скользили. Левая рука противно онемела, а правая ныла, предупреждая о растяжении. В конце концов Далматов сорвался, но у самой земли, и рухнул навзничь. Снег принял мягко, и в лицо сыпануло мерзлой иглицей.

– Отдыхаешь? – раздался мурлыкающий нежный голосок. – Долго нельзя на снегу лежать. Почки простудишь. Знаешь, как плохо, когда почки простужены?

– Догадываюсь.

Зоя стояла, спрятав обе руки в розовую муфточку, достаточно объемистую, чтобы вместить и пистолет. Далматов подозревал, что выстрелит Зоенька без малейших сомнений и уж вряд ли промахнется.

– Не спится, да? – Он поднимался медленно, стараясь не делать резких движений.

Зоя стояла. Наблюдала.

– Ночные прогулки как средство от бессонницы? – Он отряхнул снег с куртки. – Поможет?

– А тебе?

– Не знаю. Но попробовать стоило.

Кивок и задумчивое:

– Что ты там нашел, Далматов?

– Ничего.

– Неужели? Вот так совсем ничего? Это огорчительно… нельзя огорчать девушек, Илька.

Бить тоже. Но иногда хочется.

– Может, хватит комедию играть, а?

Зоя пожала плечами и ответила:

– Как тебе угодно.

– На кого ты работаешь? На себя? Вряд ли. Родион?

Далматов обходил ее по дуге, не особо надеясь уйти.

– Какой догадливый! – Зоя следила за его передвижениями с улыбкой. – Он решил, что за тобой следует присматривать. Ты же у нас скользкая личность. Сомнительная.

– Кто бы говорил.

Она лишь хмыкнула:

– Илья Федорович Далматов. Двадцать восемь лет. Образование среднее, но даже не специальное. Род занятий неопределенный. В основном – торговля предметами искусства. Нелегальная, естественно. И чреватая некоторыми интересными моментами биографии.

– И что?

– Ничего. Так, информация к размышлению. Родьке ты не нравишься, но убивать тебя он не станет. Пока, во всяком случае. И в принципе никого убивать не станет. Он просто хочет узнать, что здесь творится. Вот и… попросил тебя разобраться. А поскольку не слишком тебе верит… вернее, в тебя не верит совсем, то поручил мне присмотреть за вами.

Какая очаровательная любезность! Вот только не очень верится в нее.

– Да ладно тебе, Илька. Мы в одной лодке! – Зоя вытащила пистолет, продемонстрировала и убрала в муфту. – Это так, страховка. Ты, по слухам, беспринципный человечек. А я – девушка слабая. Всяк обидеть норовит.

– А Толик?

– Толик – милый дурачок. Но в ситуацию вписывался идеально. Видишь, я на нашей стороне.

– Нашей стороны нет. Есть твоя. Есть моя.

– И ее, – Зоя указала на дерево. – Там была точка? Удачный выбор. И вид, наверное, хороший. Только нервы слегка подвели. С нервами всегда так. Беречь надобно. И все-таки, что ты накопать успел? Поделись. Будь другом. Или, сам понимаешь…

Пистолет в качестве аргумента?

Саломея слышала, как уходил Далматов. Она хотела окликнуть, спросить, но промолчала.

Беззвучно закрылась дверь. И лестница не выдала шагов, как будто тот, кто спускался, точно знал, куда ступать. Или и вправду знал?

А если он лгал? С самого начала, с возвращения.

И с пули в плече?

Рана не опасная.

Но болезненная.

Хлопнула вторая дверь, прерывая спор с собой, и Саломея села: выбор невелик. Или верить. Или нет. Хоть монетку бросай, одну из тех, оставшихся внизу.

Или и вправду спуститься? Этой ночью, похоже, никто не спит. А предлог выдумать легко. Ей захотелось пить. В туалет. Просто стало не по себе.

Саломея натянула ботинки и, выглянув в коридор – темно, – шепотом спросила:

– Есть кто живой?

Темнота промолчала.

Она спрятала и Саломею, как прятала других до нее. Входная дверь оказалась открытой, и Саломея не стала задвигать засов: им же надо вернуться, Далматову и тому, кто пошел по его следу.

Зачем?

Чтобы убить? Или чтобы поговорить где-нибудь, где не подслушают. Ночь – хорошее время для тайных бесед. И не лучше ли сделать вид, что ничего не произошло? Вернуться. Лечь. Притвориться спящей и, если повезет, действительно уснуть. Но Саломея ждала. Она села у печки, которая еще сохранила остатки тепла, и закрыла глаза. Так думалось легче.

Потерянный остров. Забытый клад.

Мужчина плюс женщина. Дети? В доме нет детских вещей.

Или есть? Та кукла на чердаке… и ванночка.

Дети… детям здесь сложно выжить. И что случилось? Дети умерли? Или их отдали?

– А был ли мальчик… – пробормотала Саломея, почесывая ладонь о колено.

Руки зудели. Бинт сбился. Надо бы за ножом подняться, но двигаться лень. И настрой собьется.

Итак, детский дом? Подбросить легко. Отыскать потом – сложнее. Связь обрывается. А если родня? Далматов говорил про крестьянские корни. Семьи большие, иначе не выжить. И друг за друга родичи держались. Теоретически. В этом случае ребенка можно передать сестре, или брату, или свату, куму… кому-то, кто примет нежданный подарок и не станет задавать ненужных вопросов.

• Предыдущая
• 40/71
• Следующая