Птица войны - Кондратов Эдуард Михайлович - Страница 39

• Предыдущая
• 39/65
• Следующая

Мысли Генри перескочили на пленного солдатика, оставшегося с разинутым ртом возле рощи. Интересно, кем был для него Генри Гривс — переодетым англичанином или белокожим дикарем? Что сказал бы ему этот простоватый парнишка, поговори они в иной обстановке и с глазу на глаз? Скорее всего, он так ничего бы и не понял и посчитал бы Генри либо хитрецом, либо мерзавцем. Потому что он от рождения убежден, что лошади должны таскать фургоны, а кошки — ловить мышей…

В голову полезли совсем уже мрачные мысли, и Генри, чтобы отвлечься, стал припоминать, сколько оружия было захвачено в результате сегодняшней атаки. Странно, что Раупаха не польстился на такое богатство. Ведь в деревне далеко не каждый воин может похвастать ружьем.

— Скажи мне, вождь, — обратился Генри к молча шагавшему рядом с ним Раупахе. — Прав ли ты был, вернув ружья пакеха?

Снисходительная усмешка растянула тонкие губы вождя.

— Ты задал нелепый вопрос, пакеха Хенаре. Зачем мы вернули им ружья? Эх! Но как бы тогда смогли они воевать против нас?

«Вот и пойми их, — с горечью подумал Генри. — Лопнешь, а не поймешь».

рассказывающая о жаркой дискуссии в гостиной мистера Бэрча

Маленький совиный попугай с волнением следил за человеком в широкополой шляпе, который, осторожно разводя руками лианы, выбирался из чащи. Сделай человек еще один шаг в его сторону, попугай тотчас юркнул бы в спасительные заросли папоротника, ведь мягкие перья не позволяли ему летать, надеяться приходилось лишь на проворные ноги. Но человек, судя по всему, был не опасен. Выйдя на поляну, он сразу же опустился на колени и некоторое время ползал, как гусеница, по траве. А сейчас подозрительно замер.

— Странно… Он ведь растет только на Южном острове, — пробормотал человек и, сняв шляпу, вытер загорелый лоб рукавом куртки. Снова склонился над чем-то, что пряталось у подножия гигантского бука, и снова пробурчал себе под нос: — Нет-нет, он самый обыкновенный. Политрихум. Но почему здесь?..

Человек быстро поднялся с земли. В руке он держал кустик очень крупного мха, похожего на игрушечную сосну. Полюбовавшись, он негромко рассмеялся, вздохнул и отбросил растение в сторону.

— Открытия не состоялось, — проговорил он с иронией. И добавил: — А ведь кому-то и везет!..

У доктора Эдвуда не было веских оснований жаловаться на неудачливость: за три дня, проведенные в окрестностях миссионерской станции, он успел собрать уникальный гербарий. И все же, перебирая по вечерам бесценные для музеев образцы новозеландской флоры, он не мог подавить в себе разочарования, ибо каждое из найденных им растений носило уже латинское имя, внесенное в анналы науки. А какой ботаник не мечтатель?

Подняв с земли шляпу, Эдвуд шлепком нахлобучил ее на копну темных, изрядно тронутых сединой волос и устало зашагал к высоченному забору, желтевшему сквозь кружево папоротников. Скоро его могучая фигура уже мелькала между стволами наполовину вырубленной буковой рощи, которая окружала обитель Сэмюэля Бэрча, миссионера англиканской церкви, лет восемь назад приехавшего сюда из Австралии. Обитель нельзя было назвать скромной: в доме Бэрча было одиннадцать комнат. Одну из них сейчас занимал доктор Вильям Эдвуд, заезжий натуралист, вот уже пятый год собирающий океанийские гербарии для музеев Лондона, Парижа и Стокгольма.

Пройдя по мостику через ров, которым в целях пущей безопасности был опоясан двор миссии, доктор Эдвуд прошел около сотни ярдов вдоль глухого забора, потом свернул за угол, сделал по инерции еще несколько шагов и… остановился как вкопанный.

Во двор миссии медленно въезжало тупоносое орудие. Пожилой артиллерист вел под уздцы лошадей, четверо солдат помоложе придерживали тяжелые створки ворот.

Эдвуд озадаченно покачал головой.

— Добрый вечер, сэр! — раздался сверху мальчишеский голос.

Доктор задрал голову: в нескольких ярдах от него верхом на заборе сидел Тэдди Бэрч, двенадцатилетний сын миссионера.

— Добрый вечер, Тэдди. Скажи на милость, что происходит?

— А вы зайдите во двор, — лукаво посоветовал юный Бэрч и спрыгнул с забора.

Они пошли рядом. Дойдя до ворот, Эдвуд присвистнул: двор миссии напоминал растревоженный муравейник, только вместо муравьев здесь были солдаты. Их мундиры мелькали в открытых дверях конюшен, в окнах приземистого строеньица миссионерской школы, даже на крышах сараев.

Эдвуд заметил, что, кроме орудия, которое он видел, у забора стояли два других, чуть поменьше.

— Что, здорово?! — восторженно воскликнул Тэдди. — Такое не каждый день, сэр!..

— А ну выкладывай! — строго сказал доктор Эдвуд, беря мальчугана за плечо и все еще не решаясь войти во двор. Доктор Эдвуд питал инстинктивное отвращение ко всем на свете казармам и плацам.

— Они только на одну ночь, они завтра уйдут, вот жаль, правда? — возбужденно затараторил Тэдди, пожирая глазами маленького офицера, который появился на крыльце дома.

— Вон тот капитан, он отступал, отступал от армии туземцев, потом встретил другого майора, а у того пушки и много-много солдат — сто, или двести, или еще больше. И теперь они вместе нападут на этих… как их… нгати. Они здесь недалеко живут, за болотом, я знаю. Вот бы посмотреть, когда начнется! Правда, господин доктор?.. Я хочу отца попросить…

Но Эдвуд уже не слушал мальчугана. Досточтимый Бэрч, высунувшись по пояс из окна, приветливо манил его пухлой ладонью. Ботаник снял шляпу и помахал ею. Да-да, он сейчас зайдет.

Тем временем в уютной гостиной Сэмюэля Бэрча разговор принимал все более резкие формы. Спорили двое: земельный комиссар Гримшоу и майор Маклеод, тучный, уже немолодой человек с крупным носом и жесткими кустиками бровей, нависавшими над мясистым лицом. Остальные джентльмены только из вежливости проявляли интерес к обсуждаемой теме. Мистера Куртнейса больше занимало содержимое бутылок, на которые не поскупился гостеприимный хозяин. Второй землемер, мистер Дженнингс, откровенно клевал носом: возраст и усталость давали себя знать. Изредка, когда спорщики повышали голос, он дергал себя за висячий ус и одобрительным мычанием подтверждал свое участие в общей беседе. Сам же хозяин с готовностью поддакивал и тому и другому. Ему не хотелось обидеть ни господина майора, ни господина комиссара, которые, конечно же, были оба по-своему правы.

Когда в гостиную вошел доктор Эдвуд, мистер Гримшоу готовился выложить оппоненту свой самый веский аргумент. Он стоял напротив кресла, занятого тучным телом майора, и, скрестив на груди изящные руки, смотрел в окно. Появление доктора помешало ему, но с мысли не сбило. Едва миссионер закончил церемонию представления гостей, как Гримшоу с горячностью произнес:

— Хотите знать, где ваша самая главная ошибка, дорогой майор? Пожалуйста: вы ставите себя на одну доску с ними. Вы забываете, сэр, что вы не просто военный, который только и знает, что воюет, но вы и миссионер. Миссионер! Не хуже господина Бэрча, да-да!..

— Что за нелепица! — презрительно фыркнул майор Маклеод. — Простите меня, сэр, но вы говорите чушь.

— Не торопитесь, сэр! — воскликнул комиссар, и его крупные девичьи глаза расширились от возбуждения. — Поймите, о какой миссии я говорю. О миссии цивилизованного разума, о вашем отцовском долге перед невежественной страной. Не улыбайтесь, я не оговорился, — именно об отцовском долге. Потому что отцы несут бремя ответственности за своих малолетних сыновей, которые по глупости способны натворить бог знает что. Мы — зрелые люди просвещенного века, они — еще в колыбели природы. И пусть дитя противится и плачет, родители обязаны дать ему все, что считают для него благим и разумным.

— Завтра мы им, кажется, дадим… — почесывая нос, усмехнулся майор.

— Простите, — неожиданно вмешался Эдвуд, который с вниманием прислушивался к тому, что говорил Гримшоу. — Насколько я понял, разговор идет о судьбе маорийских племен?

— Безусловно, — улыбнулся комиссар, — хотя и несколько отвлеченно.

• Предыдущая
• 39/65
• Следующая