Птица войны - Кондратов Эдуард Михайлович - Страница 35

• Предыдущая
• 35/65
• Следующая

Закончив обряд, Те Нгаро снова обратился к народу.

— Слушайте меня, мужчины нгати, слушайте! — воскликнул он. — Пусть никогда не опомнятся от страха подлые ваикато. Сегодня мы вспомним обычаи наших предков. Готовы ли корзины и печи? Пусть мясо врага утроит ваше мужество и силы. Съешьте его!

Вождь показал рукой на убитых, а Генри, задохнувшись, схватил лицо руками и стал выбираться из вопящей толпы. Тауранги в растерянности следовал за ним: сыну вождя не шло в голову, что могло произойти с Хенаре. Только оставив площадь далеко позади, он смог добиться ответа.

— Тауранги… Обещай мне… — Губы Генри дрожали, он с трудом выговаривал слова. — Обещай мне, что сегодня… Что ты никогда… не попробуешь человеческого мяса… Ни кусочка, Тауранги, ни кусочка, слышишь?!

Генри всхлипнул. Лицо Тауранги огорченно вытянулось.

— Почему, Хенаре? Это же…

— Замолчи! — голос Генри сорвался на крик. — Если ты мне друг, обещай!

Тауранги бросил на него внимательный взгляд и опустил глаза. После длинной паузы он решительно вздернул подбородок.

— Я не буду, Хенаре, — тихо проговорил Тауранги. И вздохнул.

в которой звучат гонги боевой тревоги

— Почему ты назвал рябого Вирему внуком? — спросил как-то Генри. — Он ведь старше тебя.

— Вирема и есть мой внук, — без тени улыбки ответил Тауранги. — Мы с ним считали.

— Что значит — считали?

— У нас общий предок — Тамарики. Но меня отделяет от славного Тамарики шестнадцать поколений, а Вирему — восемнадцать. Поэтому я ему — дед, а Те Нгаро — прадед.

Генри оставалось только пожать плечами.

Этот разговор произошел у них давно — на второй или третий день жизни Генри в маорийской деревне. А сейчас, спустя почти два месяца, он уже привык к странной системе установления родства, принятой у маори. Не только старики, но и молодые люди знали каждую веточку своего генеалогического древа, помня имена всех предков. Стоило в деревне появиться кому-либо из нгати, живущих от резиденции Те Нгаро в сорока милях, с ним прежде всего сводились «родственные счеты», то есть устанавливалась степень его родства. Происходило это так: два человека, начиная каждый от себя, вслух произносили свою генеалогическую ступеньку, пока дело не доходило до общего предка. Одновременно «родственники» вели подсчет поколений. Потом одно число вычиталось от другого, и сразу становилось ясно, кто пришел в гости — внук, прадед или брат.

Значительно позже Генри уразумел другую тонкость. Оказывается и «внук» может командовать «дедом»: все зависело, от «старшей» или от «младшей» ветви они происходят. Все наиболее знатные люди племени, арики, были потомками старших сыновей легендарных предков, которые приплыли сюда на лодке «Таинуи». Дети младших сыновей и вообще все младшие родственники благородных арики назывались рангатира и были простыми воинами.

Тауранги очень гордился своим происхождением. Он был старшим сыном Те Нгаро, арики чистых кровей. О нем поговаривали в деревне как о преемнике великого Те Нгаро. Правда, чтобы стать вождем племени, нужно отличиться и личными качествами. Но в храбрости Тауранги ни у кого сомнений не было, а в знании мифологии ему могли бы позавидовать и жрецы. Большое будущее было у Тауранги.

Дружба с сыном вождя неизмеримо облегчала жизнь Генри среди маорийцев. Хотя Те Нгаро и отменил табу Раупахи, суд на площади наложил отпечаток на отношение жителей деревни к пакеха. На него стали смотреть с подозрением: мало кто верил, что у молодого англичанина нет тайных замыслов против нгати.

— Те Нгаро был великодушен к Хенаре, — говорили люди. — Он простил его, и мы простили его. Но спать мы должны с разжатыми веками.

Было еще обстоятельство, которое отделяло Генри Гривса от жителей деревни. Он не участвовал в походе на ваикато. Будь он больным или раненым, никто бы не поставил ему это в укор. Но он был здоров и даже не охранял деревню! «Поле битвы — с мужчиной, сосунки — с женщиной» — все знали эту поговорку. Генри не мог объяснить каждому, что он оставался в деревне по воле Те Нгаро. Самолюбие его страдало.

Только однажды — это случилось дней через десять после казни пленных ваикато — Генри сумел взять своеобразный реванш. Приняв участие в состязании молодых воинов, фехтовавших на палках, он крепко отдубасил одного за другим нескольких здоровенных маорийцев. В Манчестере он брал у двоюродного брата — капрала — уроки фехтования. Теперь наука мушкетеров пригодилась ему, чтобы хоть ненадолго сбить спесь с ухмылявшихся парней.

Этот эпизод наделал в деревне много шуму, но мало что изменил. Настороженность оставалась, и даже на занятиях по английской грамматике Генри ловил недоверчивые взгляды. Похоже, ученики брали под сомнение правильность всего, чему учит желтоволосый тохунга.

Возможно, если бы не Тауранги, этот ледок не растаял бы еще долго. Но сын вождя старался ни на шаг не отпускать от себя друга Хенаре, все глубже погружая его в мир маори. Он втягивал Генри в ритуальные песнопения и пляски, заставлял заучивать имена маорийских богов, чьи изображения были вырезаны на столбах. Вместе с ним Генри участвовал во всех любимых развлечениях маорийцев — разгуливал на высоченных ходулях, запускал в небо змея из шелковичной коры, соревновался в метании дротиков и в борьбе. Не проходило дня, чтобы Тауранги не рассказал ему три-четыре сказания или мифа, героями которых были Небо-отец и Земля-мать, хитрый полубог Мауи, легендарные мореплаватели с Гаваики, таинственные силы, горы, животные, чудища, насекомые… Запомнить их все было невозможно, но даже отрывочные знания могли пригодиться Генри в разговорах с маори, речь которых, как правило, уснащалась образами и примерами из фольклора.

Наблюдая изо дня в день, как охотно приобщается пакеха к жизни маори, как не гнушается он вместе с ними топить в речке свиней, ставить силки на птиц и даже таскать камни для земляных печей, люди постепенно смягчались. К концу второго месяца Генри все реже ловил на себе косые взгляды. Считаться близким другом Тауранги было почетно и располагало к доверию. Непонятным для нгати было одно: как может дружить сын вождя с человеком, который в его отсутствие завлекал Парирау? Ни для кого в деревне не было секретом, что Тауранги в недалеком будущем намеревается взять в жены дочь Те Иети. Старик не раз похвалялся этим, но с тех пор, как войско вернулось, замолчал и увиливает от вопросов. Может, Тауранги разлюбил девушку? Так почему бы ему не осчастливить другую, а эту не прогнать от себя? Но нет, он по-прежнему ласков с Парирау, хотя, безусловно, знает о ней все.

Никто в деревне не подозревал о разговоре, который произошел в хижине пакеха наутро после казни пленных.

В ту ночь Генри не мог уснуть, как ни старался. Стоило ему закрыть глаза, как воображение начинало рисовать жуткие подробности пира каннибалов. Он промучился до рассвета, пока через порог не переступил Тауранги.

Юноша честно сдержал слово: подавил разочарование и решительно отказался от участия в людоедском пире. Взяв ружье, он до вечера охотился в окрестностях деревни на лесных курочек. Когда он вернулся в деревню, его увидела толстая Матеваи. Как и все женщины, она не имела права есть вместе с мужчинами и потому жарила для себя и дочери корни папоротника. Она-то и рассказала Тауранги о пылких чувствах, какие питает Парирау к пакеха Хенаре.

Матеваи была известной сплетницей, ей не обязательно было верить. Но когда мать и сестры подтвердили ее слова, сын Те Нгаро почувствовал боль в груди.

Эта ночь была бессонной и для него.

Шагнув через порог, он остановился возле сидящего на циновке Генри Гривса и долго молчал, не зная, как начать тяжелый для обоих разговор.

— Друг Хенаре! Скажи, ты любишь Парирау?

Его вопрос свалил с сердца Генри Гривса камень, который давил на него много дней. Он ждал и хотел этого разговора и потому ответил без тени колебания и так же прямо:

— Друг Тауранги! Да, это так. Я люблю Парирау, и Парирау любит меня.

• Предыдущая
• 35/65
• Следующая