Колдун из Салема - Хольбайн Вольфганг - Страница 100

Но надвигающаяся буря была не единственной причиной, вызывавшей нервозность лошади. Она терпеливо простояла здесь несколько часов, ожидая, пока вернется человек, который выпряг вторую лошадь и куда-то уехал на ней, но он все не возвращался, и лошади ничего не оставалось, как только стоять на месте, чувствуя на себе упряжь, удерживающую ее возле повозки. Было похоже на то, что человек уже никогда не вернется.

Лошадь, однако, находилась здесь не одна. Позади нее что-то шевелилось. Это был не человек и не какое-либо другое существо из тех, запах которых она знала. Тем не менее, это было нечто живое, и оно дышало. Лошадь чувствовала его движения, его совершенно незнакомый, весьма неприятный запах, странные звуки, которое оно издавало, и все это очень пугало лошадь. Она фыркнула и в отчаянии запрокинула голову назад, изо всех сил натянув кожаные ремни, удерживающие ее. Рывок лошади передался через оглобли повозке, заставив ее дряхлую конструкцию заскрипеть, но повозка, глубоко осевшая в болотистый грунт, даже не стронулась с места. Чтобы сдвинуть ее, не хватило бы совместных усилий и десяти лошадей.

Зато существо, лежавшее на грузовой платформе повозки, зашевелилось еще сильнее.

Это существо не было похоже ни на животное, ни на растение, ни вообще на что-либо, встречавшееся в этом мире. Оно представляло собой лишь серую аморфную массу — рыхлую кучу серо-зеленой слизи, похожую на огромную амебу, без каких-либо органов или конечностей. В течение последних нескольких часов она постепенно увеличивалась в размерах — медленно, но верно, поглотив при этом тело Норриса, его одежду, затем лежащие в повозке пустые мешки, плетеные корзины и даже часть самой повозки. Теперь поблизости не осталось никакой органики, и рост существа замедлился.

Но оно, похоже, еще не насытилось, и теперь проявляло интерес к лошади, близость которой существо чувствовало, хотя у него не было ни глаз, ни ушей, ни органов обоняния. Повозка сотрясалась от отчаянных рывков пытающейся высвободиться лошади, и эти рывки отдавались в аморфном теле существа.

Оно начало медленно перемещаться. Оставляя за собой влажный след, словно огромная улитка без ракушки, существо тихонько заскользило к краю повозки и, достигнув его, стало переваливаться через борт и медленно стекать на землю. Это «стекание» длилось довольно долго — десять, пятнадцать, может даже целых двадцать минут, и когда оно завершилось, существопредставляло собой груду слизи метровой высоты, лежащую возле повозки на дороге, и походило на огромный пудинг. Оно замерло на некоторое время, как будто собираясь с силами, затем снова начало двигаться: его тонкие слизистые волокна, словно ощупывающие что-то пальцы, стали скользить то влево, то вправо, дотрагиваясь до стеблей травы и ощупывая их, затем огибали их или же приподнимались и замирали, словно шли по следу. Наконец вся масса существа пришла в движение и медленно поползла к лошади мимо увязшего до оси колеса повозки и валяющейся на земле свободной упряжи.

Когда серая движущаяся масса попала в поле зрения лошади, та запаниковала. Отчаянно рванувшись, она встала на дыбы, разорвав вечерние сумерки испуганным пронзительным ржанием, и забила передними копытами.

Серая масса неотвратимо приближалась к лошади. Там, где она проползала по земле, грунт становился абсолютно гладким, как бы замерзшим. Трава и разные органические остатки исчезали, становясь частью ползущей серой массы, но их было слишком мало, чтобы утолить ненасытный голод этой твари.

Перед самой лошадью существоостановилось. Лошадь, почувствовав ноздрями мерзкий запах амебообразной массы, начала бесноваться, снова поднялась на дыбы и стала бить передними копытами, пытаясь достать ими существо.

Однако это продолжалось недолго.

Как только копыта животного коснулись серой массы, его движения резко замедлились. По телу лошади пробежала быстрая судорога, выражение ее глаз изменилось — вместо страха в них засветилась покорность, а испуганное ржание смолкло.

Дальше все происходило довольно быстро. Серая масса поползла вверх по ногам лошади, достигла ее туловища и начала его обтекать. Животное тут же умерло, быстро и безболезненно. Клеточки его тела были поглощены серой массой, превратившей их во что-то неведомое, нереальное. Уже через несколько секунд от лошади не осталось и следа, а серая масса увеличилась в размерах, превратившись в большую дрожащую кучу. Ее окраска была похожа на цвет свинца, застывшего сразу же после расплавления. После этого она вдруг перестала шевелиться.

Долгое время вообще ничего не происходило. Серое существолежало абсолютно неподвижно, как будто было мертво. Размеренно текло время, отмеривая часы, быстро надвигались сумерки.

И лишь когда солнце начало медленно опускаться за линию горизонта, серая масса снова зашевелилась. Она начала дрожать и оседать к земле, образовывая при этом плоскую и огромную — более десяти метров в диаметре — лепешку. Казалось, что почему-то нарушилась ее внутренняя конструкция.

Затем она, словно огромная живая клетка, начала делиться на две части. Вначале наметилась тоненькая перегородка. Вскоре вдоль перегородки лепешка разорвалась.

Одна из этих частей — та, что поменьше — начала собираться в кучу. Серая слизь преобразовалась в какие-то конечности, затем стали вырисовываться руки, ноги, голова. Их очертания были нечеткими, как у глиняных скульптур, которые только начали лепить. Было похоже, что серая масса пытается воссоздать облик человека, которого она поглотила.

Серая слизь снова замерла на несколько часов, как будто ей требовалось время, чтобы собраться с силами. Затем два существа, на которые разделилась серая масса, начали двигаться, каждое в своем направлении. То, что было побольше и все еще представляло собой нечто бесформенное, поползло к лесу, поглощая на своем пути все, что ему попадалось. После него оставались лишь камни да безжизненный грунт — оно поглощало из земли все органическое на метр в глубину.

Вторая, человекообразная часть массы, шатаясь, поднялась на ноги и повернулась в сторону севера, к морю — в том направлении, откуда до него доносился призыв его господина.

Медленно, неуклюже, словно впечатывая стопы в землю, Шогготпошел на этот призыв…

Подземному ходу, казалось, не будет конца. Потолок был таким низким, что я мог идти, лишь сильно согнувшись, а идущему впереди меня Махоуни не раз приходилось останавливаться и, чертыхаясь и фыркая, отодвигать в сторону некогда упавшие с потолка камни и комья земли, чтобы мы могли пройти.

Я не знал, сколько времени мы уже находились под землей. Мой новоявленный соратник провел меня через сакристию церкви в маленькое, захламленное всяким барахлом подвальное помещение, из которого еще дальше, вглубь земли, вела каменная, истоптанная тысячами ног лестница. Там мы просидели, как мне показалось, несколько часов, пока, наконец, Махоуни, вытащив часы, не сообщил, что солнце уже зашло и нам пора идти. Я несколько раз пытался с ним заговорить, чтобы узнать о нем побольше, но он либо вообще ничего не говорил, либо отвечал уклончиво. В конце концов я решил не тратить на это свои силы. Надо сказать, что ситуация, в которой я оказался, с каждой секундой нравилась мне все меньше и меньше. Не очень-то приятно было чувствовать себя отданным на произвол человека, о котором не знаешь ничего, кроме его имени.

В общем, мы продвигались по подземному ходу. Я пытался хотя бы приблизительно прикинуть, как далеко находится церковь от гавани (все мои знания о Дернессе практически ограничивались тем, что я видел из окна своего номера в гостинице), и, согласно моим оценкам, это расстояние составляло как минимум две мили, если не больше. Если этот туннель действительно был прорыт во времена викингов, то тем, кто это сделал, по-видимому, пришлось немало потрудиться.

Эту мысль сменила другая, не настолько отвлеченная: если этот туннель действительно такой древний, то находиться в нем нам с Махоуни было смертельно опасно.