Дрожь - Стивотер Мэгги - Страница 4

• Предыдущая
• 4/69
• Следующая

Холодный воздух немедленно обжег щеки и защипал уши, напоминая о том, что лето официально закончилось. В кармане пальто у меня была припрятана вязаная шапочка, но мой волк не всегда узнавал меня в ней, так что я не стала ее надевать. Я украдкой оглядела подступы ко двору и спустилась с крыльца, приняв как можно более небрежный вид. Кусок говядины у меня в руке казался холодным и скользким.

Жухлая блеклая трава захрустела под ногами. Я дошла до середины двора и остановилась, на миг ослепленная розовым закатом, рдевшим за дрожащей черной листвой. Этот суровый пейзаж и наша теплая кухонька с ее уютными запахами легкой жизни существовали в двух различных мирах. Казалось бы, я принадлежала ко второму и должна была чувствовать себя там как рыба в воде. Однако деревья манили меня к себе, искушали бросить все то, что было мне так привычно, и раствориться в наступающей ночи. Это желание в последнее время посещало меня с пугающей частотой.

От темноты на краю леса отделилась какая-то тень, и я увидела под деревом моего волка. Он повел носом, учуяв мясо у меня в руке. Облегчение, которое я испытала при виде него, сменилось ужасом, когда он вскинул голову и на морду ему упал желтый квадрат света из раскрытой двери. Его нижняя челюсть была покрыта запекшейся кровью. Старой, не сегодняшней.

Ноздри его трепетали: он чуял запах мяса. То ли этот запах, то ли мое привычное присутствие подтолкнули его сделать несколько шагов по направлению ко мне. Потом еще несколько. Так близко он еще никогда не подходил.

Я не сводила с него глаз; он был совсем рядом, и я могла бы протянуть руку и коснуться его ослепительного меха. Или бурого пятна на морде.

Мне отчаянно хотелось, чтобы это была его кровь. Из старой раны или ссадины, заработанной в схватке.

Впрочем, это казалось маловероятным. Судя по всему, кровь была чужая.

— Это ты его убил? — прошептала я.

Мой голос, вопреки ожиданиям, не спугнул его. Он точно прирос к земле, его глаза были прикованы к моему лицу, а не к куску мяса у меня в руке.

— В новостях только об этом и говорят, — продолжала я, как будто он мог меня понять. — Заладили: трагедия, трагедия. Говорят, что это дикие звери во всем виноваты. Ты это сделал?

Он смотрел на меня еще с минуту, не двигаясь, не мигая. А потом — впервые за шесть лет — закрыл глаза. Это шло вразрез со всеми природными инстинктами, которые полагается иметь волку. Вечно немигающий взгляд — а теперь он застыл в позе почти человеческого горя, закрыв блестящие глаза, пригнув голову и прижав хвост.

В жизни не видела картины печальней.

Медленно-медленно я приблизилась к нему, опасаясь лишь спугнуть его, а не его окровавленных челюстей и острых зубов. Уши у него встали торчком, значит, он заметил мое приближение, однако не сдвинулся с места. Я присела на корточки и бросила мясо на снег. Волк вздрогнул. Он был так близко, что я улавливала мускусный запах его шкуры, чувствовала тепло его дыхания.

И тогда я сделала то, чего всегда желала, — положила ладонь на его мохнатый загривок, а когда он не отпрянул, погрузила в мех обе руки. Шерсть у него оказалась не такая мягкая, какой представлялась с виду, зато под жесткими покровными волосками скрывался пушистый подшерсток. Он негромко зарычал и уткнулся в меня головой, не открывая глаз. Я обняла его, как будто он был самым обыкновенным дворовым псом, хотя его терпкий мускусный запах не давал мне забыть, кто он на самом деле.

На миг я позабыла, где я и кто я. На миг это утратило значение.

Краем глаза я уловила какое-то движение: далеко-далеко, едва различимая в скудеющем свете, белая волчица с горящими глазами наблюдала за нами с опушки леса.

Я скорее почувствовала, чем услышала, какой-то низкий рокот и поняла, что это мой волк рычит на нее. Волчица приблизилась, до странности осмелев, и он крутанулся в моих руках ей навстречу. Щелкнули зубы, и я отскочила.

Она не зарычала, но от этого почему-то было еще страшнее. Волк должен рычать. А эта волчица просто смотрела, переводя взгляд с него на меня и обратно, и каждый мускул в ее теле источал ненависть.

Все с тем же еле слышным рыком мой волк еще сильнее прижался ко мне, шаг за шагом тесня меня обратно к веранде. Я ощупью поднялась по ступеням и отступила к двери. Он стоял у крыльца, пока я не оказалась за дверью и не заперлась.

Едва я очутилась в доме, как белая волчица рванулась вперед и схватила брошенный мной кусок мяса. Хотя мой волк был ближе к ней и явно представлял куда большую угрозу для еды, глазами она почему-то отыскала меня, отделенную от нее стеклянной дверью, и посмотрела долгим взглядом, прежде чем скрыться в чаще, точно призрак.

Мой волк в нерешительности застыл на опушке. В глазах у него отражался тусклый фонарь над крыльцом. Его взгляд по-прежнему был прикован ко мне.

Я прижалась ладонями к ледяному стеклу.

Никогда еще разделявшее нас расстояние не казалось таким непреодолимым.

Когда возвратился с работы отец, я все еще пребывала в безмолвном мире волков, вновь и вновь воскрешая в памяти ощущение колючей волчьей шкуры под моими пальцами. Хотя руки волей-неволей пришлось вымыть перед тем, как накрывать на стол, я чувствовала мускусный запах, исходивший от моей одежды, и раз за разом проигрывала в памяти нашу встречу. Понадобилось шесть лет, чтобы он позволил мне прикоснуться к нему. Обнять его. Мне до смерти хотелось кому-нибудь об этом рассказать, но я понимала, что папа не разделит моей радости, тем более что по телевизору продолжали твердить про нападение. Пришлось держать рот на замке.

Хлопнула входная дверь. Из передней папа не мог меня видеть, но я услышала его голос:

— Вкусно пахнет, Грейс.

Он вошел в кухню и потрепал меня по затылку. Глаза его за стеклами очков казались усталыми, но он улыбался.

— А где мама? Рисует?

Он бросил куртку на спинку кресла.

— А что, она может быть занята еще чем-то? — Я нахмурилась, глядя на куртку. — Надеюсь, ты не собираешься оставить ее здесь?

Он с веселой улыбкой забрал куртку и крикнул, чтобы слышно было на втором этаже:

— Тряпочкин, пора ужинать!

Он назвал маму ее прозвищем; это означало, что он в хорошем расположении духа.

Не прошло и двух секунд, как мама нарисовалась на нашей желтой кухоньке. Сбежав по лестнице, она успела запыхаться, поскольку никуда не ходила пешком; щека у нее была в зеленой краске.

Папа поцеловал ее, стараясь не измазаться.

— Ну, рыбка моя, ты хорошо себя вела?

Мама похлопала ресницами. Судя по выражению ее лица, она уже знала, что он хочет сказать.

— Лучше всех.

— А ты, Грейс?

— Еще лучше, чем мама.

Папа откашлялся.

— Дамы и господа, с пятницы меня повышают в должности, так что...

Мама захлопала в ладоши и закружилась, глядя на себя в зеркало.

— Я смогу снять ту студию в центре! — почти пропела она.

Папа с улыбкой кивнул.

— А у тебя, малышка Грейс, будет новая машина вместо твоей развалюхи, как только я выкрою время свозить тебя в салон. Мне надоело ремонтировать эту колымагу.

Мама весело рассмеялась и снова захлопала в ладоши. Пританцовывая, она двинулась на кухню. Если она снимет студию в городе, я не буду видеть не только папу, но и маму. Ну разве что во время ужина. Ради еды они обычно отрывались от своих занятий.

Впрочем, все это меркло в сравнении с перспективой получить действующее средство передвижения.

— Правда?! У меня будет машина? Нормальная машина?

— Чуть менее паршивая, — пообещал папа. — Не раскатывай губу.

Я обняла его. Машина, даже такая, означала свободу.

В ту ночь я лежала у себя в комнате с закрытыми глазами и пыталась уснуть. Мир за моим окном казался безмолвным, как после снегопада. Снегу было еще рано, но все звуки казались приглушенными. Было слишком тихо.

Я затаила дыхание и напрягла слух, прислушиваясь, не шелохнется ли что-нибудь в безмолвной темноте.

• Предыдущая
• 4/69
• Следующая