Чеченская рапсодия - Иванов-Милюхин Юрий Захарович - Страница 50

• Предыдущая
• 50/87
• Следующая

До Пятигорской он доехал благополучно. По ухоженному тракту разъезжали небольшие отряды терских казаков при пиках и с шашками, едва не через версту попадались пролетки с откидными верхами, в которых сидели разморенные на солнышке русские офицеры. Незаметно надвинулся вечер, скоро колеса пролетки застучали по булыжной мостовой.

Вспомнив слова кубанца о том, что за ним никто не гонится и дома все благополучно, Петр не стал изнурять лошадей, он подкатил к гостинице и соскочил на землю, намереваясь передать вожжи лакею. Его внимание привлекли несколько молодых парней, по виду балкарцев или карачаевцев. Они стояли в насунутых на брови папахах, с подвернутыми рукавами рваных черкесок и с настырными улыбками рассматривали русских женщин и девушек, входивших в двери гостиницы и выходивших из них. Рядом вертелись двое обрусевших подростков из местных с хитроватыми чумазыми лицами. Мамаши обмахивались старомодными веерами, девицы прикрывались шелковыми зонтиками, и каждая норовила кинуть лукавый взгляд в сторону джигитов с едва пробившимися усами. Изредка кто-то из них оставлял на лавочке серебряную монетку, к которой кавказцы прикасались только тогда, когда вокруг никого не было. Эта странноватая благотворительность вызывала у Петра непонимание и чувство протеста. Он всегда считал, что даже собак нужно кормить лишь тогда, когда они этого заслужили, и твердо усвоил пословицу — кто не хочет работать, тот не должен есть. В конце концов, как говаривал его отец, всех не накормишь.

Лакей почему-то задерживался. Петр раздраженно обернулся по направлению к хозяйственному двору, и в этот момент его окликнула одна из постоялиц гостиницы, женщина лет под сорок с опущенной на лицо темной вуалью.

— Молодой человек, я вижу, что вы проделали долгий путь, — приятным голосом сказала она. — Вы торопитесь случайно не из первопрестольной?

— Да, из Москвы, сударыня, — обернулся к ней Петр. — Что бы вы хотели узнать?

— Что там новенького? — дама в шелковом платье и в соломенной шляпке с цветами на ней подошла поближе, сверкнула сквозь сетку любопытными глазами. От нее за версту несло духами. — Мы уже скоро месяц на минеральных водах, а газеты сюда доходят с большим опозданием.

— Ничего нового не произошло, разве что началось обустройство набережной Москвы-реки до самого впадения в нее Яузы.

— Ну, за эту затею не впервой берутся и первопрестольную желательно бы обустраивать не на северо-восток, а на запад, — отмахнулась курортница, подкованная в государственных делах.. — А что там с Венгрией? Разве наш император еще не подавил восстание мадьяр?

— Сложно сказать, сударыня, но все идет к тому.

За спиной Петра послышался легкий шорох, он оглянулся, но ничего странного не заметил, лишь увидел, как напряглась кучка молодых кавказцев.

— Спасибо и на этом, — раскрывая зонтик над головой, поблагодарила казака женщина. — Желаю вам счастливого пути.

Он проводил ее взглядом и снова развернулся к входу в гостиницу. Лакея по-прежнему не было видно, и в груди принялась разрастаться необъяснимая тревога. Джигиты странно перемигнулись, затем стали отдаляться от подъезда гостиницы. Двое подростков, вертевшихся между ними, тоже куда-то испарились. Петр подался к двуколке, заглянул под сиденье, где прятал дорожную сакву с деньгами и подарками родным. Сумки там не оказалось, на полу лежала только нагайка, свернутая в тугой жгут, с вплетенным в нее свинцовым шариком. Моментально оценив обстановку, Петр схватил плеть и бросился наперерез кавказцам, приготовившимся сорваться в бега. Одного он поймал за шкирку и швырнул на землю, подставив одновременно ногу второму, распластавшемуся на плитах тротуара. Третий джигит остановился сам, терзая рукоятку кинжала и сверкая черными зрачками как загнанный в силки бирюк-однолетка.

— А ну стоять, — ощерился на него казак, не переставая высматривать двух юрких подростков и нащупывая за поясом пистолет. — Где сумка с деньгами, бирючиное ваше племя?

— Где оставил, там и возьмешь, — гортанно выкрикнул джигит, нервно бегая пальцами по ножнам.

Юнцов нигде не было видно, наверное, они спрятались или успели убежать. Но в том, что компания представляла из себя единое целое, сомнений у Петра не возникало. Обстановка накалялась, горец понял, что перед ним не москаль, которого можно запугать одним грозным видом, а местный казак, конфликт с которым может дорого ему обойтись. К тому же если бы он обнажил клинок, то, согласно закону гор, вдевать его обратно он не имел бы права, не применив по назначению. И джигит, несмотря на то, что двое его товарищей уже лежали на земле, ждал выпада казака и в свою сторону, чтобы окончательно взорваться и принять вызов. Эти местные особенности Петр знал досконально, поэтому не торопился усложнять события, надеясь на мирный исход.

Но он успел запамятовать, что горец, пошедший на дело, обязан довести его до конца. В подтверждение опрометчивости первых шагов, когда нужно было действовать решительно, один из разбойников, лежащих на земле, извернулся гибким телом и нанес удар ноговицами по его ботинкам. Второй вскочил, отбежал к другу и выхватил длинный и узкий кинжал. Его примеру последовал и первый товарищ. Дальше медлить было нельзя, Петр вырвал из-за пояса пистолет и наставил его на джигита, который больше остальных походил на вожака. Но нажимать на курок он не спешил, сознавая, что выстрел всполошит всю округу.

— Где саква с деньгами? — ударив носком ботинка разбойника, продолжавшего валяться на тротуаре, крикнул он. — Если не вернете сумку, перестреляю как бешеных собак.

Джигиты молча буравили его пылающими огнем зрачками, они словно навсегда превратились в глухонемых. Казак со всей силы еще разок двинул их соплеменника ботинком под ребра и наступил на его руку, потянувшуюся к кинжалу.

— Я не собираюсь шутить, — крикнул он и выругался по-татарски.

Воздух огласился громким воплем лежащего, начиненным проклятиями. Оба горца рванулись к Петру, чтобы защитить побитого, их взгляды приковывал теперь ствол пистолета, направленного на них. Но они продолжали молчать, выражая раздиравшую их изнутри ненависть угрожающими телодвижениями и хищным оскалом зубов из-под черных усов. За спиной у Петра послышался деревянный стук, краем глаза он увидел, как раскрываются окна в здании гостиницы, как высовываются из них любопытные лица постояльцев. Скоро кто-нибудь из заезжих господ выскажет соболезнования в адрес представителей малых народов, обижаемых прибывшим из России молодым лоботрясом, и тогда можно будет прятать оружие за пояс и отпускать разбойников с миром.

Петр взял на мушку голову вожака, чуть приподнял пистолет и нажал на курок. Оглушительный выстрел прокатился по улицам курортной станицы, достиг склонов окрестных гор и вернулся обратно. У того из джигитов, в которого он целился, папаха слетела, будто сорванная ветром, оба горца присели от страха, глаза у них округлились. Их товарищ, лежавший на земле, свился в тугой клубок и закрыл лицо ладонями. Окна с треском захлопнулись, из-за стен гостиницы послышались запоздалые крики женщин и ругань мужчин.

Но отступать назад было уже некогда, Петр снова направил пистолет на главаря и спокойно предупредил:

— Следующая пуля снесет тебе башку, и твои мозги шлепнутся на землю как сырое тесто на стенки тандыра.

• Предыдущая
• 50/87
• Следующая