Целовать девушек - Паттерсон Джеймс - Страница 3

• Предыдущая
• 3/76
• Следующая

Я не узнал ее голоса, но раз ты прозываешься доктором, рассчитывать, что тебя оставят в покое, не приходится.

Я усадил детей обратно на стул и положил ладони на их головенки.

— Доктор Кросс я, а не вы. Продолжайте напевать и держите мне место. Я скоро вернусь.

— Я скоро вернусь! — прорычал Деймон голосом Терминатора. Я улыбнулся шутке. Парень далеко пойдет, если вовремя не остановить.

Я поспешил к черному ходу, по дороге прихватив свой табельный револьвер. В этом районе нельзя расслабляться даже «фараону», каковым я и являюсь. Сквозь тусклые, грязные стекла окна я попытался разглядеть, кто стоит на ступеньках крыльца.

Эту девушку я знал. Двадцатитрехлетняя наркоманка Рита Вашингтон жила в микрорайоне Лэнгли и часто слонялась по нашим улицам. Прежде довольно симпатичная и неглупая, она была восприимчива к дурному и слабовольна и теперь окончательно сбилась с пути. Изменилась до неузнаваемости и, по-видимому, была уже обречена.

Я открыл дверь, и холодный сырой ветер ударил мне в лицо. Руки Риты и полы зеленого полупальто из кожзаменителя были обильно перепачканы кровью.

— Рита, что с тобой стряслось? — спросил я, решив, что в нее стреляли или пырнули ножом из-за каких-нибудь наркотиков.

— Пожалуйста, прошу вас, пойдемте со мной. — Рита Вашингтон закашлялась и разрыдалась одновременно. — Крошка Марк Дэниелс, — проговорила она и зарыдала еще громче. — Он порезал себя ножом! Дело плохо! Он назвал ваше имя. Он зовет вас, доктор Кросс.

— Ребята, ждите! Скоро вернусь! — постарался я перекричать истерические вопли Риты. — Нана, присмотри, пожалуйста, за детьми! — еще громче крикнул я. — Мне нужно идти!

Я схватил плащ и выбежал вслед за Ритой под холодные струи дождя, стараясь не наступать на яркие пятна крови, словно свежая краска алевшие на ступенях крыльца.

Я бежал что было сил по Пятой улице. Сердце глухо колотилось «бух-бух-бух», я взмок от пота, несмотря на проливной холодный дождь. В висках стучало. Все мышцы и жилы моего организма напряглись, живот стянуло до боли.

На руках я держал одиннадцатилетнего Марка Дэниелса, крепко прижимая его к груди. Мальчик истекал кровью. Рита Вашингтон обнаружила Марка на грязной темной лестнице, ведущей в подвал его дома, и привела меня туда.

Я мчался как ветер, подавляя рвущиеся наружу рыдания и стараясь держать себя в руках, ибо так надлежит поступать «при исполнении», да и почти во всех остальных случаях.

Жителей юго-восточных кварталов трудно чем-нибудь удивить, но даже они пялились во все глаза, когда я, словно сорвавшийся с тормозов десятиосный трейлер, несся по улицам, криком разгоняя прохожих на своем пути. Мелькали пустые такси, заколоченные почерневшей фанерой витрины магазинов, исписанные непристойностями.

Я бежал по битому стеклу и камням, бутылкам из-под «Айриш Роуз», по случайным кустикам жухлой травы и островкам грязи. Такой уж у нас округ: наша доля «американской мечты», наша столица.

Я вспомнил поговорку об округе Колумбия:

«Пригнись к земле — и тебя растопчут, выпрямись во весь рост — застрелят».

Я бежал, а кровь, хлеставшая из бедняги Марка, разлеталась во все стороны, словно с мокрого щенка, решившего отряхнуться. Шея и руки у меня горели, мышцы онемели от напряжения.

— Держись, малыш, — говорил я мальчику. — Держись, — молил я.

Вдруг Марк тонким детским голосом вскрикнул:

— Доктор Алекс, старина!

Это все, что он сказал, но я знал, что он имел в виду. Мне многое было известно о маленьком Марке.

Я вбежал по крутому, недавно заасфальтированному пандусу больницы Святого Антония, «Макаронной лавки Святого Тони», как иногда называют ее в наших кварталах. Карета «Скорой помощи» пронеслась мимо меня в сторону Пятидесятой улицы.

На голове водителя была лихо заломлена набок кепка-бейсболка с эмблемой клуба «Чикаго-Буллз», козырьком нацеленная прямо в мою сторону. Из фургона доносились громкие звуки рэпа, внутри, наверное, можно было просто оглохнуть. Водитель и врач не остановились, даже намерения такого не выказали. Вот как бывает порою на юго-восточной окраине. За дежурство столкнешься с таким количеством убийств или увечий, что не по каждому поводу остановишь машину.

Дорогу в палату первой помощи больницы Святого Антония я хорошо знал. Мне не раз доводилось бывать там. Плечом толкнул вращающуюся стеклянную дверь. На двери надпись «Неотложная помощь», но буквы отклеились, и все стекло в царапинах.

— Мы пришли, Марк. Мы в больнице, — прошептал я мальчику на ухо, но он меня не слышал. Он был без сознания. — Мне нужна помощь! Люди, нужно помочь мальчику! — закричал я.

Разносчик пиццы был бы удостоен большего внимания. Усталый охранник повернулся в мою сторону и уставился ничего не выражающим взглядом. По больничному коридору загромыхала разболтанная каталка.

Медсестер я узнал: Энни Белл Уотерс и в особенности Таню Хейвуд.

— Везите его сюда. — Энни Уотерс, поняв, в чем дело, быстро расчистила проход. Расталкивая в стороны других сотрудников больницы и ходячих больных, она не задавала лишних вопросов.

Мы проехали мимо регистратуры, над которой было написано «Запишитесь здесь» на английском, испанском и корейском языках. Отовсюду исходил больничный запах антисептиков.

— Пытался перерезать себе горло перочинным ножом. Похоже, задел сонную артерию, — проговорил я, покуда мы провозили каталку по многолюдному ядовито-зеленому коридору, пестрящему вывесками: «Рентгеновский кабинет», «Травматология», «Касса».

Наконец мы добрались до кабинета размером с платяной шкаф. Подошел моложавого вида доктор и попросил меня удалиться.

— Мальчику одиннадцать лет, — сказал я. — Я никуда не уйду. У него перерезаны оба запястья. Попытка самоубийства. Держись, малыш, — прошептал я Марку. — Только держись.

Щелк! Казанова распахнул крышку багажника и заглянул в широко раскрытые, мокрые от слез глаза, уставившиеся на него.

«Какая жалость. Такая потеря», — подумал он, глядя на нее.

— Ку-ку, — сказал он. — Я тебя вижу.

Он разлюбил эту двадцатидвухлетнюю студентку, лежавшую связанной в багажнике. Кроме того, он был на нее зол. Она нарушила правила. Все испортила.

— Выглядишь ты просто трупом, — сказал он. — Фигурально выражаясь, конечно.

Во рту у девушки был кляп, и она не могла ответить, но взгляд говорил яснее слов. В темно-карих глазах отразились страх и боль, но от Казановы не ускользнуло и другое: в них были непокорность и упрямство.

Он сначала достал черный саквояж, затем, несмотря на то, что девушка весила не меньше ста двадцати фунтов, без всяких усилий грубо выдернул ее из багажника. Теперь он даже не пытался казаться деликатным.

— Добро пожаловать, — произнес он, опустив ее на землю. — Забудем правила хорошего тона, ясно?

Колени ее дрожали, и она чуть не упала, но Казанова легко поддержал ее одной рукой.

На ней были спортивные трусы с эмблемой университета Уэйк-Форест, белая майка и новые кроссовки фирмы «Найк». Типичная капризная дуреха из колледжа, он это прекрасно понимал, но невероятно красивая. Ее тонкие лодыжки были перехвачены кожаным ремнем длиной в два с половиной фута. Руки связаны за спиной опять же с помощью кожаного ремешка.

— Будешь идти впереди меня. Ступайпрямо, пока я не велю свернуть или остановиться. Пошла, — приказал он. — Шевели ножками, они у тебя такие длинные — просто загляденье. Но-о, но, лошадка!

Они углубились в лесные заросли, сгущавшиеся по мере того, как они медленно двигались вперед. Все гуще и темнее. Мрачнее и угрюмее. Он весело размахивал саквояжем, словно школьник ранцем. Лесная чаща ему нравилась. Нравилась всегда.

Казанова был высок и подтянут, хорошо сложен и красив. Он понимал, что может иметь много женщин, но не так, как ему это нравилось. Увы, не так.

— Я предупреждал, что ты должна слушаться, верно? А ты не послушалась. — Он говорил мягким ровным тоном. — Я учил тебя правилам поведения. Но ты хотела всех перехитрить. Вот и перехитрила. Пожинай плоды.

• Предыдущая
• 3/76
• Следующая