Целовать девушек - Паттерсон Джеймс - Страница 24

• Предыдущая
• 24/76
• Следующая

Вот уже две недели, как он повсюду ходит за Анной. Поразительно красивая, темноволосая, двадцатитрехлетняя, она хоть и уступала в красоте Кейт Мактирнан, но не слишком.

Наконец Анна вышла из «Тайны Виктории» и направилась прямо в его сторону. Стук высоких каблучков следовал за ней неотразимым шлейфом высокомерности. Она знала, что красива, и это главное ее достоинство. Непоколебимая уверенность в себе — черта, присущая и ему самому.

С какой очаровательной самоуверенностью она вышагивает своими прелестными длинными ногами. Фигура безукоризненно стройная. Ноги обтянуты черными чулками, высокие каблуки — она секретарша юридической конторы в Роли, работает на полставки. Совершенной формы грудь так и напрашивалась на ласку. Под тесной полотняной юбкой обозначивались полоски трусиков. Отчего она держится так вызывающе? Оттого, что такая и есть.

Похоже, что неглупа. Способная, во всяком случае. Едва не попала в «Юридический обзор». Приветливая, веселая, общительная. Душа компании. Любовник называет ее Анна-Банана.

Казанове нравилась славная ребяческая интимность прозвища. Ему оставалось только взять эту женщину. Как все просто.

Неожиданно в поле его зрения появилась еще одна привлекательная женщина. Она улыбнулась ему, и он ответил улыбкой. Он встал, потянулся, размяв слегка затекшие члены, и направился ей навстречу. Она обеими руками держала целую башню из пакетов и сумок.

— Привет, красавица, — сказал он, подойдя ближе. — Давай-ка мне половину. Разделю твой тяжелый груз, любимая.

— Спасибо, красавец. Дорогой и любимый, — ответила женщина. — Мой самый дорогой и самый любимый. Неотразим и галантен, как всегда.

Казанова чмокнул жену в щеку и забрал у нее пакеты. Это была элегантная, уверенная в себе женщина. Одета она была в джинсы, свободного покроя сорочку и коричневый твидовый пиджак. Одежда хорошо на ней сидела. Эффектная женщина во многих отношениях. Он долго и внимательно приглядывался к ней, прежде чем жениться.

Забирая у жены покупки, он внезапно и с радостью подумал: «Им никогда не поймать меня. Не сообразят даже, откуда начинать поиски. Не смогут заглянуть под маску, превосходную, непревзойденную маску благопристойности. Я вне подозрений».

— Я заметила, как ты провожал взглядом юную кобылку. Красивые ножки. — Жена понимающе улыбнулась и подмигнула. — Но учти, я терпелива, пока ты на них только смотришь.

— Ты меня застукала, — сказал жене Казанова. — Но ее ноги ни в какое сравнение не идут с твоими.

Он улыбнулся, как всегда, широко и обольстительно. Но даже в этот момент имя вспыхнуло в сознании. Анна Миллер. Он должен ею обладать.

Сказать, что это было тяжело, значит не сказать ничего.

Вваливаясь в собственный дом в Вашингтоне, я напялил на рожу счастливую и безмятежную улыбку. Отдохнуть хотя бы денек было просто необходимо. А самое главное — я обещал встретиться с членами своего семейства и сообщить, как продвигаются поиски Наоми. И еще я скучал по детям и Нана. Ощущение было такое, как будто с войны вернулся.

Я не смел допустить, чтобы дети и Нана поняли, как я беспокоюсь о Липучке.

— Пока не везет, — сообщил я Нана и чмокнул ее в щеку. — Но потихоньку все же продвигаемся. — Я отошел от нее подальше, чтобы не дать возможности присмотреться ко мне как следует.

Оказавшись в гостиной, я сыграл самую коронную свою роль — папочка вернулся с работы.

Роль заключалась в том, чтобы пропеть во весь голос: «Папа дома, папа дома». Причем на свою собственную мелодию, а не на ту, знаменитую, в исполнении группы «Шеп энд Лаймлайтс». Дженни и Деймон бросились ко мне на шею.

— Деймон, ты вырос, окреп и стал красив, как марокканский принц, — сказал я сыну. — Дженни, ты выросла, повзрослела и расцвела, как принцесса! — объявил я дочери.

— Ты тоже, папочка! — Мои малыши тут же подхватили мое нежное воркование.

Я и бабушку хотел было прихватить в объятия для компании, но мама Нана со строгим видом скрестила пальцы — чур, мол, тебя! Наш семейный знак.

— Отстань от меня, Алекс, — проворчала она с притворной суровостью, но при этом не в силах сдержать улыбки.

Все это неплохо у нее получалось.

— Десятилетняя практика, — любит приговаривать она, на что я всегда возражаю:

— Вековая.

Я еще раз сочно расцеловал Нана, а потом немного потискал детишек. Подержал их на вытянутых руках, как держат мячи высоченные баскетболисты, будто мячи эти не что иное, как продолжение рук.

— Как себя вели маленькие разбойники? — начал я допрос своих милых неисправимых шалунов. — Комнаты убирали? Бабушке по дому помогали? Брюссельскую капусту ели?

— Да, папа! — крикнули они хором.

— Мы были золото, а не дети, — добавила Дженни для пущей убедительности.

— Обманываете, наверное? Неужели капусту ели? И спаржу? Неужели вы так гадко обманываете своего папочку? Я звонил вчера в половине одиннадцатого вечера, а вы все еще не спали. А говорите, что золотые. Ай-ай-ай.

— Нана позволила нам посмотреть баскетбольный матч! — Деймон залился радостным смехом, не в силах больше сохранять серьезный вид. Этот юный разбойник способен разом разогнать все мои тревоги. Здорово умеет рожицы строить — очень похоже всех передразнивает и изобразит все что угодно. В этом смысле его чувство юмора не уступает популярной телепрограмме «В живом цвете».

В конце концов я все же полез в свою дорожную сумку за подарками.

— Ну, что ж, в таком случае я привез всям кое-что из командировки с Юга. Слышали, как я сказал: «всям»? Так говорят в Северной Каролине вместо «вам всем».

— Всям! — с восторгом повторила Дженни, безудержно расхохоталась и тут же изобразила танцевальное па. Она похожа на симпатягу щенка, которого на весь день запирают в доме. Только переступишь порог, и она тут как тут, ластится, липнет, словно липучка для мух. Такой же в детстве была Наоми.

Я достал из сумки чемпионские майки баскетбольной команды университета Дьюк. Одинаковые для Деймона и Дженни. В этом вся штука, чтобы одинаковые были. Одного фасона, одного цвета. Так будет еще пару лет, а потом застрели их, чтобы напялили что-нибудь, хоть отдаленно напоминающее шмотку другого.

— Спасибо всям, — выпалили они один за другим. Я чувствовал исходящие от них флюиды любви — как замечательно быть дома. Хоть на выходные, хоть как угодно. Несколько часов душевного покоя и равновесия. Я повернулся к Нана.

— Ты, вероятно, решила, что я и думать о тебе забыл.

— Тебе никогда обо мне не забыть, Алекс. — Она, прищурившись, внимательно смотрела на меня.

— В точку попала, старуха, — усмехнулся я.

— А как же. — Последнее слово непременно должно остаться за ней.

Я достал из своего брезентового мешка чудес и сюрпризов сверток в красочной обертке. Нана развернула бумагу, там был замечательный ручной вязки свитер. Мне самому их не доводилось видеть. Их вязали в Хиллсборо, Северная Каролина, восьмидесяти и девяностолетние старухи, которые по-прежнему вынуждены зарабатывать на кусок хлеба.

На этот раз даже мама Нана не нашла слов. Никаких мудрых комментариев не последовало. Я помог ей надеть этот свитер, и она весь день в нем проходила. Вид у нее был гордый и довольный, свитер оказался ей к лицу, и я радовался, глядя на нее.

— Это самый прекрасный подарок, — сказала она наконец с внезапной хрипотцой. — Если не считать, что ты сам приехал, Алекс. Знаю, ты, по всему видно, парень лихой, но я все равно беспокоилась, как ты там, в Северной Каролине.

Мама Нана понимала, что о Липучке спрашивать пока не стоит. Понимала она также, что означает мое молчание.

Ранним вечером в моем доме на Пятой улице набилось никак не меньше трех десятков ближайших друзей и родственников. Темой обсуждения было, конечно, расследование в Северной Каролине. Вполне естественно, они понимали, что я бы поделился с ними хорошими новостями, если бы таковые имелись. Единственное, что мне оставалось, — это вселять в них надежду, хотя поводов для нее особых не было.

• Предыдущая
• 24/76
• Следующая