Шамал. В 2 томах. Том 2. Книга 3 и 4 - Клавелл Джеймс - Страница 11
- Предыдущая
- 11/42
- Следующая
– Если бы мы погибли на базе, мы сейчас были бы в раю, – сердито отозвался один из «зеленых повязок» в дальнем углу комнаты. – Мы исполняли труд Божий. К тебе это не имело никакого отношения, неверный.
Крики согласия. Внезапно Старк издал рев ярости.
– Клянусь Богом и Пророком Бога! – вскричал он. – Я – человек Книги, и Пророк дал нам особые привилегии и защиту! – Теперь его трясло от гнева, страх исчез, он досыта наелся этим балаганным судом, их слепотой, тупостью, невежеством, фанатизмом. – В Коране говорится, чтобы люди Книги не преступали границ правды в своей вере, как и не следовали желаниям тех, кто уже свернул и заставил многих других свернуть с прямого пути. Я не преступил, – хрипло закончил он, сжимая пальцы в кулаки, – и пусть Аллах проклянет того, кто скажет иначе.
Они все как один уставились на него, пораженные, даже Хусейн.
Один из судей нарушил молчание.
– Ты… ты повторяешь наизусть слова Корана? Ты и по-арабски читаешь так же хорошо, как говоришь на фарси?
– Нет. Не читаю, но Ко…
– Значит, у тебя был учитель, мулла?
– Нет. Нет, я чи…
– Тогда ты колдун! – воскликнул еще кто-то. – Как еще ты можешь знать Коран, если у тебя не было учителя и ты не читаешь по-арабски, на священном языке Корана?
– Я прочел его на английском, моем родном языке.
Еще большее изумление и недоумение, пока не заговорил Хусейн:
– То, что он говорит, правда. Коран переведен на многие чужеземные языки.
Молодой иранец с лицом, изрытым оспой, близоруко щурясь, уставился на него сквозь очки с толстыми треснувшими линзами.
– Если он переведен на другие языки, ваше превосходительство, то почему его нет на фарси, чтобы мы могли его читать, если бы мы умели читать?
Хусейн ответил:
– Язык Священного Корана – арабский. Чтобы по-настоящему знать Священный Коран, правоверный должен уметь читать по-арабски. Муллы всех стран учат арабский по этой причине. Пророк, чье имя да будет благословенно, был арабом. Аллах говорил с ним на этом языке, чтобы другие потом записали за ним. Чтобы истинно познать Священную Книгу, ее нужно прочесть так, как она была написана. – Хусейн обратил свои черные глаза на Старка. – Перевод всегда хуже оригинала. Не правда ли?
Старк заметил любопытное выражение его глаз.
– Да, – сказал он, следуя своей интуиции, которая подсказывала, что ему лучше согласиться. – Да, да, это так. Я бы хотел прочесть Священный Коран в оригинале.
Снова молчание. Молодой человек в очках спросил:
– Если вы знаете Коран настолько хорошо, что можете повторять его нам наизусть, как мулла, то почему вы не мусульманин, почему вы не правоверный?
Старк замялся, почти в панике, не зная, что ему ответить, но понимая, что ошибочный ответ наверняка будет означать смерть. Молчание сгущалось, потом он услышал собственный голос:
– Потому что Бог еще не снял кожу, закрывающую мои уши, равно как и не открыл пока еще мой дух. – Потом добавил невольно: – Я не сопротивляюсь, я жду. Я жду терпеливо.
Настроение в комнате поменялось почти ощутимо. Теперь молчание было добрым. Сочувствующим. Хусейн мягко произнес:
– Идите к имаму, и ваше ожидание закончится. Имам откроет ваш дух для славы Аллаха. Имам откроет ваш дух. Я знаю, я сидел у ног имама. Я слышал, как имам проповедовал Слово, давая Закон, распространяя вокруг Покой Аллаха. – По комнате пронесся вздох, и все сейчас сосредоточились на мулле, смотрели в его глаза и горевший в них свет – даже Старк, который ощутил леденящий холод и одновременно с ним душевный подъем. – Разве имам не пришел, чтобы освободить дух этого мира? Разве имам не появился среди нас, чтобы очистить ислам от зла и распространить ислам по всему миру, передать послание Аллаха… как это было обещано? Имам есть.
Это слово повисло в комнате. Они все поняли. Понял и Старк. «Махди»! – подумал он, пряча свое потрясение. Хусейн намекает, что Хомейни на самом деле махди, легендарный «скрытый имам», который исчез много веков назад и, как верят шииты, просто спрятался от глаз людей – бессмертный, который, как обещал Аллах, однажды вернется, дабы очистить веру, открыть подлинный смысл Корана.
Он видел, как они смотрели на муллу во все глаза. Многие кивали, по лицам других струились слезы, восторг поднял их всех над собой, дал удовлетворение, и не было среди них ни одного, кто бы не верил или усомнился. Боже милосердный, обескураженно подумал он, если иранцы облекут Хомейни в эту мантию, его власти не будет предела, двадцать, тридцать миллионов мужчин, женщин, детей будут отчаянно желать угодить ему, с радостью пойдут на смерть по малейшей его прихоти – да и почему бы нет? Махди гарантирует им место в раю, именно гарантирует!
Кто-то произнес:
– Бог велик, – остальные эхом повторили, и все разом заговорили друг с другом, Хусейн направлял их беседу, о Старке все забыли.
По прошествии времени его заметили и отпустили с напутствием:
– Повидайте имама, повидайте и уверуйте…
Возвращаясь в лагерь, Старк испытывал странную легкость в ногах, и он вспомнил сейчас, никогда раньше воздух не казался ему столь сладостным, никогда еще радость жизни так не наполняла его. Может быть, это оттого, что я был близок к смерти, подумал он. Я был уже мертвецом, а потом жизнь мне каким-то непостижимым образом вернули. Почему? И Том, почему он избежал участи, уготованной ему в Исфахане, на дамбе Диз и даже в самом НВС? Есть ли причина? Или все это просто удача?
И сейчас, глядя в сумерках на Локарта, Старк глубоко переживал за него. Ужасно, что так получилось с НВС, ужасно, что так получилось с отцом Шахразады, ужасно, что Том и Шахразада угодили в котел, из которого не выбраться. Скоро им обоим придется выбирать: вместе в изгнание, откуда они, вероятно, никогда уже сюда не вернутся, или расставание, тоже, вероятно, навсегда.
– Том, есть особый разговор. Совершенно секретный, строго между нами. Джонни Хогг привез письмо от Энди Гаваллана. – Они были на безопасном удалении от базы, шагая по дороге, тянувшейся вдоль забора из восьми рядов колючей проволоки, и можно было не бояться, что их подслушают. И все равно Старк понизил голос: – Если коротко, Энди в большом сомнении по поводу нашего будущего здесь и говорит, что подумывает об эвакуации, чтобы снизить убытки.
– Это ни к чему, – тут же ответил Локарт, и в его голосе появилась неожиданная колючесть. – Все нормализуется, по-другому просто быть не может. Энди надо перетерпеть все это. Мы же терпим, значит, и он тоже сможет.
– Он уже и так натерпелся выше крыши, Том. Это элементарная экономика, ты знаешь это не хуже любого другого. Нам не платят за работу, которую мы сделали месяцы назад, у нас сейчас нет достаточно работы для всех пташек и пилотов, которые находятся здесь и которых он оплачивает из Абердина; в Иране полная неразбериха, и у нас, куда ни кинь взгляд, одни проблемы и неприятности.
– Ты хочешь сказать, поскольку «Загрос-3» прикрыли, бухгалтерам придется списывать огромные убытки? Это не моя вина, черт подери, что…
– Не заводись, Том. Энди тут частным образом шепнули, что все иностранные авиакомпании, совместные предприятия или еще там какие, особенно вертолетные, собираются национализировать в самом что ни на есть ближайшем, черт их дери, будущем.
Локарт почувствовал, как его сердце наполняется неожиданной надеждой. Разве это было бы не идеальным предлогом, чтобы остаться? Если они украдут – национализируют – наших пташек, им все равно понадобятся опытные пилоты. Я говорю на фарси, я мог бы обучать иранцев, это же и должен быть их конечный план, и… и как быть с НВС? Все упирается в НВС, беспомощно подумал он, все всегда возвращается к НВС.
– Откуда он это узнал, Дюк?
– Энди говорит, что источник заслуживает абсолютного доверия. Что он спрашивает у нас – у тебя, Скрэга, Руди и у меня – так это, если они с Маком подготовят реально осуществимый план, поведем ли мы и все пилоты, сколько их потребуется, наших пташек в неизведанные голубые дали за Персидским заливом?
- Предыдущая
- 11/42
- Следующая
