Вампиры – дети падших ангелов. Музыка тысячи Антарктид - Молчанова Ирина Алексеевна - Страница 2

• Предыдущая
• 2/82
• Следующая

— Да просто… — Катя быстро ударила по выключателю и зажгла свет.

Валентина Васильевна деловито огляделась, прошлась по комнатке, посмотрела в окно и точно невзначай поинтересовалась:

— Опять в забегаловке ела?

— Ага, — кивнула девушка, садясь на кровать и стаскивая джинсы.

Мама наблюдала.

Катя тянула время, медленно разворачивая пижамные штаны.

— Что это у тебя? — указала мать на ее лодыжку.

— Синяк, — констатировала девушка, мысленно дивясь: «Ну зачем спрашивать о таком?»

— Бледная — не могу, — покачала мать головой, — ты хоть в зеркало себя видела? А все оттого, что питаешься кое-как, шастаешь непонятно где… неизвестно с кем!

Катя накрыла свои худенькие белоснежные ноги пижамными штанами и выдавила из себя:

— Мне хочется отдыхать.

— Отдыхай! — передернула плечами мать. — А я тебе уже что, мешаю? Может, мне из дому уйти прикажешь теперь? Отдыхай, мешают ей, выдумала!

Дверь комнаты с грохотом закрылась, и Катя обессиленно откинулась на постель.

Родители думали, что у нее все еще переходный возраст. Им нравилось придумывать оправдание тому, чего не могли понять. Девушка горько усмехнулась. Ей было очень интересно, что бы они сказали, увидь хоть разок ее одногруппниц из колледжа. Также винили бы во всем переходный возраст или отцепились от нее раз и навсегда, поняв наконец — не все уж так плохо.

Катя сходила приняла душ, переоделась в пижаму и присела на подоконник, глядя на желтый свет фонаря в пустынном заснеженном дворике. Мысли о ссоре с начальницей не выходили из головы, прокручивались, как кадры из фильма — снова и снова. К щекам приливал жар, сердце болезненно сжималось.

«Нужно было ответить ей, а не стоять и терпеть…»

В глазах защипало. Хотелось плакать от пережитого унижения, оттого, что снесла его молча. Трусливо побоялась увольнения, стояла и кивала как глупая размазня на все оскорбления и обвинения.

Катя прислонилась щекой к ледяному стеклу и провела ладонью по острым шипам кактуса. Иголочки сгибались под нажимом пальцев, вонзаясь в нежную кожу и причиняя легкую боль.

Слезы остались в глазах. В любой момент за чем-нибудь могла войти мама — она бы не поняла или истолковала по-своему. Стала бы жалеть, тут же отсчитывать и рассказывать, в чем вся проблема, не имея о ней даже понятия. Винила бы во всем какого-нибудь мифического смазливого мальчика, который «поигрался и выкинул», отцу сказала бы: «Полюбуйся доченькой», — посоветовала бы повзрослеть — все как обычно.

В небе висела одинокая белая луна, она походила на вырезанный из бумаги кружок.

Катя улыбнулась наивным мыслям. Иногда ей нравилось представлять себя где-нибудь очень далеко — хоть на самой луне, лишь бы там никогда не наступало отрезвляющего «завтра». Например, остановилось время, которое заставляло двигаться вперед, как хомячка в колесике — крутиться-крутиться… Такое место, где можно бесконечно сидеть на подоконнике и ничего не делать, и ничего не бояться. Где колесо не продолжало бы крутиться, если хомячок упал в изнеможении, где не нужно умирать, чтобы отдохнуть, и можно плакать, никого не стыдясь. Или еще лучше, — где повода плакать просто нет.

Девушка скользнула взглядом по белому от снега огромному тополю, растущему прямо перед окном, и вздрогнула. На дереве кто-то был, судя по силуэту, размером с крупного человека. Катя неловко вскочила, задернула занавеску и спряталась за стену. Она не успела хорошо рассмотреть притаившееся за стволом существо, но яркие зеленые глаза ее напугали — они светились как у кошки.

«А может, померещилось? — засомневалась девушка. — А может, кошка? Высоко же забралась, бедненькая…»

Катя осторожно отодвинула край занавески и выглянула из-за стены.

Во дворе — тишина. У подъезда фонарь, скамейка — ничего особенного. Тополь в снегу, ни человеческого силуэта, ни страшных зеленых глаз.

Девушка негромко засмеялась.

— Вот так потихоньку и сходят с ума, — пробормотала она, — сперва начинает слишком часто казаться… — Катя окончательно успокоилась, даже развеселилась и уже хотела отойти от окна, когда заметила на снежном стволе тополя отпечаток. Не веря своим глазам, она посмотрела вниз, прикидывая, возможно ли влезть на дерево, если ты не кот, а первая ветка, за которую реально уцепиться, находится на уровне второго этажа. Никто раньше такого подвига не совершал, дворовые мальчишки и те не пытались — ведь бесполезно.

Теперь ей по-настоящему стало жутко. Темный парк, шаги за спиной, странное поведение птиц и собак, светящиеся зеленые глаза… Что-то происходило. А в бледном свете луны, точно в подтверждении нехороших мыслей, на снегу отчетливо виднелся след человеческой руки.

— Улёт, девки! — звонко хохотала Алиса Гендусян, задирая ногу и демонстрируя всем чулки в сеточку, а заодно и новенькие сапожки на железной шпильке. — Я ему говорю — купи-и-и! Он такой послушный, берет и покупает! — хвасталась девушка.

— И все в шоколаде, — поддакнула староста группы, которой очень хотелось походить на крутую Алису.

Девчонки, собравшиеся вокруг первых парт, засмеялись.

Катя сделала вид, что читает учебник, но одна из подружек Алисы поймала ее взгляд и нарочно громко, чтобы все услышали, воскликнула:

— А наша Катька Малого отшила, слышали новость?!

— Костяна?

— Да ладно, гонишь!

— Эта?!

Алиса спрыгнула с парты и, громко стуча каблуками, приблизилась к последней парте.

— Как делишки? — нагло спросила девушка, усаживаясь на край парты и сдвигая Катины тетради задом, обтянутым короткой не по сезону юбкой.

— Нормально, — спокойно ответила Катя.

— Ой, а что это такое? — Алиса схватила ключи с брелком в виде сердечка и всем показала. — Миленько! — Ключи шлепнулись назад на парту, а глаза Гендусян принялись шарить в поисках еще что-нибудь интересного. Не нашли, тогда одногруппница перешла к главному: — Катька, а чего Малого-то отшила? Чего не понравилось?

В классе стало тихо — все слушали.

Алиса продолжала:

— Дорогуша, да ты так девственницей и помрешь! Непорядок!

Девочки поддержали ее гоготом.

Гендусян снова взяла ключи и покачала брелком перед Катиным носом:

— Сердечко на брелочке, любви хочется, а сама ломаешься. Принца, что ли, ждешь?

Еще один взрыв смеха.

Катя вырвала у девушки ключи и мрачно заметила:

— Лучше никак, чем за сапоги.

Повисла тишина, щеки Алисы порозовели, но виду, что оскорбилась, та не подала, обронила лишь: «Как знаешь, как знаешь», — и вернулась к остальным девочкам, объяснив всем:

— Дремучий лес!

В класс вошел преподаватель по основам менеджмента. Девочки притихли и расселись за парты.

Валерия Игнатьевича все студентки колледжа люто ненавидели. Сдать его предмет с первого раза удавалось только парням, девчонок молодой женоненавистник мурыжил до посинения.

— Надеюсь, — распахивая журнал, проворчал преподаватель, — домашнее задание готово.

— Здравствуй, школа! Достал! — прошипела Алиса, раздраженно вытаскивая из сумочки тетрадь.

Цепкие карие глаза преподавателя уставились на девушку.

— Гендусян хочет выступить?

— Застрелиться скорее, — тихо сказала Алиса, но Валерий Игнатьевич ее услышал и, поджав губы, кивнул:

— Не имею ничего против.

В дверь постучали, зашли трое парней — достояние группы. Почему-то специальность «менеджер по туризму» сильному полу казалась чисто бабской.

Катя раскрыла книгу на нужной странице и с облегчение вздохнула, когда выступать у доски с домашним заданием вызвали не ее. Уходя из школы после девятого класса, ей казалось, что жизнь круто изменится. Думала, будет все по-взрослому — оказалось, сменила шило на мыло. Никто не стал относиться к ней как к личности, уважать мнение или что-то еще. Учителя стали называться преподавателями — только и всего.

Она неоднократно успела пожалеть, что не потерпела еще два года в школе, чтобы потом поступить в институт. Мама изначально выступала против колледжа и теперь постоянно напоминала: «Я же говорила! А ты не послушала!» Возразить было нечего, желание кому-то что-то доказать, принять самостоятельное решение, ослиное упрямство — все это счастья не принесло.

• Предыдущая
• 2/82
• Следующая