Мемуары принцессы - Сэссон Джин П. - Страница 32

Обуреваемые жаждой наживы младшие члены королевской семьи ненавидели короля, запрещавшего им заниматься нелегальным бизнесом и внимательно следившего за тем, чтобы честь семьи не была опозорена. Никто из двух враждующих лагерей не желал идти на компромисс, и в воздухе постоянно пахло грозой.

Той ночью мы с Каримом спали на противоположных концах нашей широкой супружеской постели. Я слышала, как он беспокойно ворочается, и знала, что его обуревают тяжелые думы. Я мучилась несвойственным мне чувством вины, думая о том, что муж мой страдает из-за меня. В конце концов я пришла к мысли, что если наш брак выдержит сегодняшнее испытание, мне надо будет обуздать свой темперамент.

Однако на следующее утро передо мной предстал новый Карим. Он молчал и, казалось, не замечал моего присутствия. Все мои благие намерения и клятвы, которые я давала себе прошлой ночью, растаяли в бледном свете раннего утра. Уязвленная, я громко заявила, что хочу развода, втайне надеясь, что он захочет помириться со мной.

Он взглянул на меня и сухо ответил:

— Как хочешь, но отложим решение наших проблем, пока не закончатся семейные неприятности.

Он продолжал бриться, как будто я не сказала ничего особенного.

Пораженная его безразличием, я притихла, и, пока он одевался, с независимым видом принялась напевать какую-то мелодию. Наконец Карим открыл дверь спальни и ушел, бросив напоследок:

— Султана, я поражен произошедшей в тебе переменой. Я не подозревал, что у женщины с такой нежной улыбкой такой необузданный нрав.

После его ухода я бросилась на кровать и рыдала до изнеможения.

Вскоре Нора пригласила меня за стол переговоров, и мы разрешили наши разногласия к обоюдному удовольствию. Она послала одного из своих шоферов на золотой рынок, чтобы тот купил для меня бриллиантовое ожерелье. Я, в свею очередь, тоже отправилась туда и приобрела самую дорогую золотую цепь, какую только смогла найти. Я заплатила за нее более 300.000 саудовских риалов (80.000 долларов), не заботясь о том, что скажет Карим. У меня появилась возможность заключить мир с той, от которой в большой степени зависело благополучие моего брака.

Прошло несколько недель, прежде чем судьба Мунира была решена. Как это уже не раз случалось, семья не стала выносить свои проблемы на суд общественности. Гнев короля несколько утих после того, как мой отец и другие члены семьи настояли на том, чтобы замять инцидент. Они говорили, что Мунир — всего лишь еще один юнец, который поддался дьявольскому влиянию Запада.

Нора решила, что это я каким-то образом смогла повлиять на своего отца и выражала свою благодарность бесконечными заявлениями, суть которых сводилась к тому, что сердце ее не перестает радоваться такой замечательной невестке. Хотя я, естественно, не сказала отцу ни слова, мне не представлялось необходимым рассказывать об этом Норе. Его интерес в этом деле состоял в том, что я была членом семьи Мунира, и он не желал, чтобы скандал с братом Карима затронул и его самого. Мой отец не из тех, кого заботят чужие проблемы. И все же я была чрезвычайно довольна, что в глазах своей свекрови выгляжу героиней.

В который уже раз мутава оказалась вынуждена подчиниться королю. Фейсал пользовался таким авторитетом среди членов Религиозного Совета, что к его мнению и просьбам не могли не прислушаться.

Мунира привлекли к делам отца и отправили в Джидду организовывать там деловые представительства. Чтобы компенсировать ему пребывание в провинции, Муниру было дано право посредничества при заключении нескольких важных правительственных контрактов с американцами. Прошло еще несколько месяцев, и он заявил отцу, что хочет жениться. Ему подыскали подходящую партию, и юный бунтовщик окончательно успокоился. Он стал приобретать вес в деловых кругах и вскоре присоединился к тем процветающим принцам, которые жили ради того,чтобы сколотить как можно большее состояние и, в конце концов, обеспечить себе доходы, позволяющие припеваючи жить за счет других.

После нашего памятного скандала Карим стал жить отдельно от меня. Как ни уговаривали его отец с матерью, его решение по поводу нашего развода оставалось неизменным. К моему ужасу, через неделю после размолвки я обнаружила, что беременна. После долгих и мучительных раздумий я пришла к выводу, что мне ничего не остается, как только прервать беременность. Я знала, что Карим никогда не согласится на развод, если узнает, что я жду ребенка, но и меня не устраивала перспектива иметь рядом человека, который живет со мной по принуждению.

Передо мной встала непростая задача, так как аборты не приняты в нашей стране, где практически каждая женщина хочет иметь детей. Я не имела ни малейшего понятия, с какой стороны подступиться к этому делу.

Осторожно я стала выяснять, что можно сделать. В конце концов мне пришлось поделиться своим секретом с одной из кузин, и она рассказала мне, что ее младшая сестра забеременела в прошлом году, когда отдыхала в Ницце. Еще не зная, что беременна, она вернулась в Эр-Рияд. Страх, что отец узнает о происшедшем, был так велик, что она даже совершила попытку самоубийства. Мать не могла вынести мучений дочери и обратилась к доктору-индийцу, который за большие деньги делал подпольные аборты саудовским женщинам. Я стала искать способ незаметно покинуть виллу, чтобы посетить этого человека. Доверенным лицом моим стала Марси.

Вся дрожа от страха и волнения, я ждала своего часа в приемной индийца, когда туда ворвался Карим с перекошенным от ярости лицом. Я была всего лишь одной из нескольких женщин под чадрой, ожидавших приема, но он сразу узнал меня по шелковой абайе и красным итальянским туфлям. Он грубо схватил меня за руку и потащил к выходу, крикнув по пути клерку, ведущему прием, что советует немедленно закрыть это гнусное заведение, потому что он, Карим, намерен засадить негодяя-доктора за решетку.

Я улыбалась под своей вуалью, слушая его крики, когда он ругал и проклинал меня, одновременно признаваясь в любви. Он был вне себя от счастья, оттого что у нас будет ребенок, и клялся, что и не помышлял о разводе. Все его нелепое поведение было не более чем следствием обиды и уязвленной гордости.

Карим узнал о моих намерениях после того, как Марси, не в силах хранить секрет, поделилась им с одной из своих подруг-служанок. Эта служанка немедленно бросилась к Норе, а та, вне себя от ужаса, кинулась искать Карима. Обнаружив его в офисе одного из клиентов, она в истерике завопила, что я собираюсь лишить жизни ее нерожденного внука.

Таким образом, только случайность спасла нашего малыша. Я и по сей день благодарна Марси за ее болтливость.

Ругаясь на чем свет стоит, Карим привез меня домой. Когда мы остались наедине, он покрыл меня поцелуями, и мы, оба заливаясь слезами, бросились в объятия друг друга. Все неприятности остались позади, и мы с Каримом чувствовали себя на вершине блаженства.

РОДЫ.

Я полагаю, самое сильное и совершенное чувство, испытываемое в жизни, — это когда ты даешь жизнь новому человеку. Вынашивание ребенка и роды можно сравнить по глубине переживаний и красоте с величайшими произведениями искусства. Я поняла это, когда со счастьем и нетерпением ждала нашего первенца.

Мы с Каримом скрупулезно обсудили все детали, касающиеся предстоящих мне родов. Ни одна мелочь не казалась нам настолько незначительной, чтобы па нее можно было бы не обращать внимания. Мы решили, что за четыре месяца до предполагаемых родов отправимся в Европу, а сами роды должны были состояться в Лондоне, в больнице Гая*.

* Одна из старейших лондонских больниц, основана в 1721 г. книготорговцем Гаем. (Прим. пер.)

Однако как тщательно мы пи планировали нашу поездку, вмешались непредвиденные обстоятельства, помешавшие нам исполнить задуманное. Мать Карима, которая почти ничего не видела сквозь свою нову1§ чадру, сшитую из очень плотного материала, налетела на рынке на сидящую на земле старуху-бедуинку и вывихнула ногу; один из близких родственников, ожидавший подписания важного контракта, попросил Карима отложить отъезд; у моей сестры Нуры случился приступ аппендицита, изрядно напугавший всю семью.