Прогулки по Европе с любовью к жизни. От Лондона до Иерусалима - Мортон Генри Воллам - Страница 2

• Предыдущая
• 2/46
• Следующая

— Эффи, — неожиданно говорит он, — мне бы хотелось на Троицу свозить тебя в Париж.

— Бедный мой Перси, — шепчет она. — Я знаю, ты мечтаешь о путешествиях… Просто позор, что при такой работе ты ни разу не выезжал за границу! Возможно, если бы ты на мне не женился…

Поднявшись из-за стола, он нежно целует жену.

— Перси, а куда мы поедем в отпуск этим летом? — спрашивает она.

— Полагаю, как обычно, в Саутенд.

— Мне до смерти надоел Саутенд! — кривится она. — Может, на сей раз поедем в Рамсгит?

Наш Умудренный Мужчина в задумчивости меряет комнату шагами, затем оборачивается к жене и с сомнением в голосе (совершенно не характерным для него на работе) обещает:

— Я подумаю.

С полсотни женщин — почти обнаженных, с огромными султанами из страусиных перьев на головах — сгрудились на подвижной сцене, известной под названием «волшебное превращение». Издалека они напоминали кучу мух, запутавшихся в паутине. Приближался кульминационный момент выступления. Некоторые из девиц заняли позицию наверху сцены, прочие опустились на колени или же взгромоздились на белые плечи своих подруг. Вот они одновременно резко вскинули руки, выпрямили сильные, тренированные ноги, и вдруг — как по мановению волшебной палочки — вся эта гора напудренной женской плоти сложилась в блестящую пирамиду.

Оркестр грянул финальную увертюру, ослепительный свет залил сцену (придав ей совсем уж глупый и вульгарный вид), и после этого занавес медленно опустился.

В партере какой-то изрядно подвыпивший англичанин разразился восторженными аплодисментами. На лице у него было написано: «Вот он, настоящий Париж!»

В антракте вся публика повалила в фойе, где вдоль стен были расставлены маленькие столики. Очень скоро здесь образовалось настоящее столпотворение. Дым от многочисленных сигар и сигарет висел в воздухе, образуя некое подобие никотинового смога. Самые проворные из посетителей заняли места за столиками, но таких оказалось немного. Остальные же стояли, стиснутые, словно зрители на знаменитой картине Фрита «День дерби». Официанты — молодые люди в длинных фартуках и с характерным землистым цветом лица — расхаживали в толпе с подносами, на которых стояли бокалы с напитками. Всем своим видом они демонстрировали полное презрение к собравшейся праздной публике. Мужчинам приходилось хватать их за полы фартуков, чтобы получить стакан прохладительного напитка для дам. В баре царила и вовсе неприличная сутолока: десятки мужчин толкались и пихались в отчаянной борьбе за крохотную рюмочку коньяка. А наверху, на галерке, расположился оркестр: музыканты продолжали играть с мрачной решимостью, обреченные на поражение в неравной схватке с многоголосым хором.

На фоне этой шумной и безвкусной толпы, являющей собой торжество среднего класса, выделяется один молодой человек. Благодаря безукоризненным манерам и отличному покрою фрака в нем легко распознать англичанина. Рядом с ним находится очаровательная девушка, судя по всему, его невеста. Английский джентльмен неприятно удивлен бесцеремонностью французской публики. Одной рукой он пытается оградить свою спутницу от галдящих и толкающихся соседей, другой машинально приглаживает белокурые усики. Во взгляде его читается оскорбленное достоинство и плохо скрытое пренебрежение — он явно ставит себя выше собравшихся здесь людей. В душе молодой человек корит себя за то, что привел сюда невесту. Возможно, все это выглядело бы забавным, будь он один. Но вот Джоан — юной девушке из приличной английской семьи — здесь явно не место!

В этот момент к нему приближается непомерно толстая проститутка со всклоченными льняными волосами — издали ее можно принять за потрепанный штормом галеон. Не разглядев в толчее миниатюрную англичанку, она фамильярно хватает юношу за рукав и лопочет: «Привет, m а cherie! Ты любить меня сильно, да?» Сконфуженный англичанин стряхивает ее руку и спешит удалиться вместо со своей невестой.

В фойе уже нечем дышать, шум становится непереносимым. В этой волнующейся, хаотически перемещающейся толпе легко различить англичан. Почти все они — заезжие коммивояжеры или туристы, тешащие себя надеждой, что наконец-то получили возможность увидеть «город любви». Им и в голову не приходит, что зрелище это безнадежно устарело. Впрочем, вечерний Париж всегда выглядит старомодно.

На диванчике сидят три нещадно напудренные толстухи (вот странно, а мне-то казалось, что данный тип женщин безвозвратно канул в прошлое вместе с их любимым Лестер-Лаунж). Все три напряженно разглядывают подол белого вечернего платья, на котором расплывается пятно от пролитого мятного ликера — пробегавший мимо официант опрокинул стакан и даже не заметил.

— Не расстраивайся, дорогая, его можно вывести, — говорит одна из подруг.

— Ненавижу этого Альберта! — возмущается другая. — Безмозглый кретин !

Затем их внимание переключается на пожилого англичанина, в котором без труда угадывается обитатель Сурбитона. Тот с опаской опускается на плюшевый стульчик рядом с многотонными парижскими гуриями и нервно оглядывается по сторонам. Он, похоже, не хотел бы, чтоб коллеги видели его в таком обществе. Но постепенно — под воздействием алкогольных паров и настойчивых взглядов соседок — его настороженность испаряется и сменяется приятной расслабленностью. Забавно, что вышеупомянутые взгляды, хоть и призваны демонстрировать сексуальный интерес, на самом деле сильно отдают материнской приязнью. Я не раз отмечал подобное выражение на лицах солидных бирмингемских матрон, когда они взирают на своих восемнадцатилетних отпрысков.

Веселые бородатые французы собираются небольшими группками и ведут нескончаемые беседы. Они тараторят с невероятной скоростью, сопровождая свою речь оживленной жестикуляцией. Время от времени кто-нибудь из них производит невероятно изящный жест: плавно поводит в воздухе правой рукой и подносит к носу сложенные щепоткой пальцы — словно нюхает воображаемый табак. Или вот еще: выдав какую-нибудь остроумную шутку, пожилой француз обязательно коснется пальцем кончика носа и подмигнет вам с заговорщическим видом.

Чем дольше вы наблюдаете за толпой, тем больше убеждаетесь, что место это представляет собой застывший во времени островок. Должно быть, точно так же развлекался и ваш дедушка, когда бывал наездами в Париже. Красный плюш и коньяк, дебелые женщины и мятный ликер, нескончаемый монотонный шум и бравурный марш из «Аиды», сама атмосфера двусмысленности и поддельной галантности — все это сохраняется неизменным на протяжении десятилетий. Какие-то неведомые гены в вашей крови узнают окружающую обстановку — точно так же, как узнают восхитительную запущенность старинного лондонского «Кафе Ройял».

Вы окидываете взглядом толпу, собравшуюся в фойе парижского мюзик-холла, и наполовину ожидаете увидеть кумиров прошлой эпохи — Трилби с Малышом Билли или знаменитого «театрального американца» лорда Дандрери — элегантного мужчину в клетчатых панталонах и с тростью из ротанга.

Тем временем оркестр начинает довольно коряво играть фокстрот, и вы ощущаете, как в душе вашей поднимается протест. Вам хочется крикнуть: «Нет, нет! Погодите, вы не можете знать этой мелодии! Ее еще не существует…» Музыка Верди звучит куда уместнее в этих стенах. Ведь здесь по-прежнему царят шестидесятые годы девятнадцатого века. За окном, как и встарь, грохочут двухколесные экипажи, а неотразимому «Эдуарду Пи» еще только предстоит появиться на свет и реализовать свою карьеру пожизненного принца Уэльского.

Я сидел в ресторане, расположенном в центре Рима, неподалеку от Форума Траяна. Внезапно дверь широко распахнулась, и в зал ввалилась шумная компания весельчаков. Возбужденные молодые люди вкатили в зал, а затем водрузили на один из центральных столов некий странный предмет. Посетители отложили в сторону ножи и вилки, официанты на время забыли о своих обязанностях. Вскоре чуть ли не весь ресторан собрался вокруг стола. Смеясь и перешучиваясь, люди рассматривали принесенный предмет, который на поверку оказался огромным снежком!

• Предыдущая
• 2/46
• Следующая