Бумажные книги Лали - Кнорре Федор Федорович - Страница 33

• Предыдущая
• 33/39
• Следующая

— Как бы там ни было, а удачная это была идея: собраться разок всем вместе. Ведь легко могло получиться, что вся наша научная деятельность подошла бы… к концу, а мы не успели, так сказать, развлечься… Побаловать себя вот таким… странным способом! — и, любезно обратившись снова к профессору Иву, величайший математик столетия, директор Центра «Килиманджаро» дружески подмигнул: — Может быть, вы собрали нас, чтобы удивить тем, что в последнее время отмечены кое-какие отклонения от орбиты?

Все сдержанно рассмеялись. Действительно, все Центры с некоторых пор отчетливо регистрировали некоторые отклонения Земли от орбиты. Но все понимали, что это могло бы заинтересовать только теоретиков-наблюдателей с Юпитера на ближайшие десятки лет.

Робби, которому тут было вовсе не место, прятался за спиной у профессора Ива, стараясь не обращать на себя внимания.

— Робби, — не оборачиваясь, тихо сказал профессор, — приготовь ужин всем собравшимся. И помни, мы угощаем весь земной шар. Покажи, на что ты способен! Опять ты переключаешься на вранье. Не трясись, Лали будет ужинать с нами.

Робби мгновенно утих и отрапортовал:

— Я способен! Хорошо сказано! — И забормотал: — Все насквозь просочится, пропитается с хрустящей корочкой, аромат не поддастся анализатору!..

— Теперь попрошу всех вместе со мной… Пойдемте!

Лифт нырнул вниз, потянулся длинный коридор перехода, другой лифт взвился вверх, все молча, покорно следовали за хозяином.

Бесшумно сработал электронный ключ, и раздвинулась дверь. Все, недоуменно переглянувшись, вошли в полутемное помещение.

Далеко впереди, в просторе громадного оперативного зала, в полутьме неярко светился и, как бы дыша, точно живой, слегка пульсировал, изменяя свою форму, перламутровый грот, многоцветно переливаясь золотисто-розовым светом.

В пестрых его отсветах, на подушках, брошенных прямо на ковер, полулежала девочка-подросток. В руках у нее была книга до того большая, что, упирая переплет об пол, ей приходилось широко держать руки.

Посреди светящегося грота покачивалось в гамаке весьма странное существо, в изумрудно-зеленом старинном кафтане, туфлях с серебряными пряжками и с довольно уродливой, но весьма добродушной физиономией. Синий колпак со свисающей кисточкой на конце не оставлял сомнения в том, что это гном из сказки о Белоснежке или какой-нибудь другой. Вернее сказать, его подобие, и довольно своеобразное, потому что гномик этот был никак не меньше, чем с трехэтажный дом ростом.

Над головой Лали, чуть слышно жужжа, мерцали своими перебегающими, то и дело беззвучно пыхающими точечками двенадцать полусфер. Но теперь в их жужжании слышалась едва различимая музыка, тревожная мелодийка неуверенно прокладывала себе дорогу, пробираясь, как струйка ручейка по песку, к новому руслу.

Лали молчала. Пухлая физиономия гномика-великана изображала жадное внимание и горестное изумление.

Столпившиеся у входа в оперативный зал ученые в недоумении, но с напряженным вниманием все это разглядывали. Терпеливо ждали.

— Да-а… — вдруг жалобно проговорила Лали, — до-олгие годы… Долгие, долгие годы (чудовищный гном понимающе тихонько закивал головой, причем все двенадцать пуговиц его шикарного желтого жилета налились разными оттенками рубинового цвета). Долгие годы прекрасная принцесса в темнице плела своими обожженными руками рубашки из крапивы, чтоб освободить своих заколдованных братьев!.. — Лали опять сделала долгую паузу. И всех ученых охватило какое-то неясное тягостное чувство тоски, одиночества или далекого воспоминания об одиночестве, как сами они впоследствии объясняли.

Лали молчала, но полусферы отчаянно работали, грот пульсировал, гномик-великан был весь в напряжении и ни мгновения не оставался неизменным, начиная от пухлой физиономии и кончая последней пуговицей жилетки.

Лали снова произносила вслух несколько слов и замолкала надолго, точно увлечена была напряженной работой: из одного-двух слов — «крапива», «облака»… «толпа» или «телега» — она создавала, лепила, строила весь окружающий эти слова мир. Из каких-то невесомых блоков, воздушных самоцветов строила и рушила замки, белых коней, площади, людские толпы, глаза и лица, лица, одухотворенные и искаженные ненавистью…

— …И когда повезли ее в грубой телеге на позорную казнь сквозь бесновавшиеся толпы одураченного народа…

Лали смолкла, как будто для того, чтоб получше разглядеть все, что видела перед собой: гогочущую толпу, запрудившую площадь древнего города, громыхающую грязную телегу, влекомую костлявой кобылой, и руки, обожженные, неутомимо плетущие тонкими пальцами жгучую крапиву…

— …Ее ненавидели как разоблаченную мерзкую ведьму… проклинали… Над ней с отвращением насмехались, и путь ее к позорному костру уже подходил к концу, а она все плела седьмую рубашку, последнему, младшему брату… И надежды у нее почти не было, но она плела, когда ее подвезли к самому месту казни…

Невыносимо долго было молчание Лали. И вдруг, как выстрел в тишине, зазвенел ее ликующий голос:

— …И что же? Ведь лебеди все-таки прилетели! Она верила, и они прилетели!

Лали выронила книгу и радостно рассмеялась со слезами на глазах.

Что-то произошло в зале, как будто все одновременно с облегчением вздохнули.

Гномик-великан исчез из своего грота.

— Что здесь происходит? — растерянно спросил кто-то из группы ученых директоров.

Старый Сью-Сиу рассмеялся, и смех его был похож на звон колокольчика.

— Неужели кто-нибудь еще не понял? Да ведь она рассказывает им сказки!

— Это так! — бесстрастно подтвердил профессор Ив. — Проходите, пожалуйста, дальше.

— Тут, кажется, много народу? — поднимаясь с подушек навстречу гостям, щурясь и помаргивая, приветливо проговорила Лали. Она попробовала присесть в старинном реверансе, но ей и самой стало смешно. Плоховато он у нее получался.

— Признайтесь, вы испугались? — спросила высокая строгая дама, директор Центра «Ането» в Пиренеях.

— Нисколько! — внимательно взвешивая каждое слово, отозвался щупленький представитель «Кордильер». — Я испытал чувство страха. Возвышенное, очищенное от всего личного. Страха не за себя, а за нечто ценное, что вне меня и остается беззащитным… трудно выразить точно. Но испугаться? Нет!

— Да, да, я отчетливо ощутила, как жжется это растение… крапива, да? — вмешалась представительница «Акангауга». — Но мои руки не участвовали в этом. Не правда ли?

— Эта бедная черная девочка… — начал темнокожий директор «Килиманджаро».

— Разве она была черная? — удивился индеец, директор «Попокатепетль».

— Но ведь как будто она не была… совсем уж такой белой?

— Знаете, я тоже не уверен. По-видимому, каждый видел нечто свое. Может быть, это как прежде бывало в кино, после того, как посмотришь картину, которая тебя действительно взволновала, вдруг обнаруживаешь, что совсем не заметил, цветная она была или черно-белая.

— Вот-вот. Только после пустой картины ты никогда не спутаешь, была она раскрашена или нет.

— Лали, почему исчез твой… собеседник? — осведомился Ив.

— Не знаю… — И вдруг, точно услышав ответ, Лали договорила: — А он волнуется. Он очень чувствительный. Немножко застенчивый тоже.

— Я не совсем понял! — важно проговорил знаменитый ученый, директор «Монблана». Он сложил щепоткой два пальца и тихонько потирал, как будто поймал комара, и теперь внимательно и беспристрастно его исследовал. — Это неожиданное появление семи белых водоплавающих, в дальнейшем оказавшихся братьями?..

— Вы сказок не знаете? — сострадательно вздохнул Сью-Сиу.

— Конечно, в свое время! Изучал!..

— Да помилуйте, голубчик! — участливо вмешался профессор Финстер. — Разве это может помочь? Их надо вовремя услышать. Пока еще не затвердела корка на сердце ребенка и оно еще способно отозваться на прикосновение добрых и мудрых пальцев старинной сказки.

В это время у входа послышалось легкое, равномерное поскрипывание. На мгновение возник и исчез шустрый Робби. В зал медленно вошел Старый, поскрипывающий Робот, следом за ним неторопливо шел очень старый человек. Нельзя было заметить, что он слепой, так уверенно он двигался по неслышным сигналам своего Робота.

• Предыдущая
• 33/39
• Следующая