Художник и его мамзель - Клюкина Ольга - Страница 20

• Предыдущая
• 20/26
• Следующая

– Кто? – удивленно понял брови Павлуша и снова улыбнулся. – Вот ты о чем. Да нет, друг из Москвы приехал, мы когда-то учились с ним вместе. Спать ложись. И почитай сказки на ночь, это успокаивает.

Утром Люба проснулась от телефонного звонка. Она даже и не знала, что в квартире был телефон.

После разговора с Павлушей она заснула безмятежно, как в детстве – без мрачных мыслей и сновидений.

– Алло, Бабочкин, это я, – услышала Люба в трубке женский голос. – Ты меня слышишь, Павлик? Алло. У него – моржиха…

– Угу… – хмыкнула в трубку Люба.

Она пока ровным счетом ничего не понимала и не сразу узнала со сна дрожащий голос Шурочки. Но это была она, собственной персоной.

– У него молодая моржиха, слышишь? Я примчалась в Ленинград, на последние деньги взяла такси, нашла дом Глеба, но он был не один. Оказывается, он завел себе молодую моржиху. Слышишь, Бабочкин, алло? Они познакомились, когда вместе купались в проруби, и теперь собираются пожениться. Ну что ты молчишь, Бабочкин? Ты же сам просил, чтобы я тебе сразу позвонила, как только приеду. Иначе я бы ни за что звонить не стала, но ты же сам просил, да?..

– Да… – сказала Люба осторожным баском.

Но и этого оказалось достаточно. По всей видимости, Шурочка привыкла говорить монологами и не слишком нуждалась в собеседнике.

– Ты не сомневайся, Глебушка меня прекрасно встретил, мы всю ночь проговорили на кухне. А потом вдруг спросил, останусь ли я на его свадьбу, так как я для него самый близкий человек. Ты меня слышишь, Бабочкин?

Люба изо всех сил сдерживалась, чтобы не расхохотаться, и снова издала какой-то неопределенный звук.

Но, вспомнив вчерашний разговор, она вдруг прониклась острым чувством жалости к жене Павлуши. Должно быть, еще его называют женской солидарностью.

По крайней мере Шурочку она гораздо больше понимала.

– …а дети? Это же не дети, а настоящие слоны. Я никогда не видела, чтобы у людей был такой аппетит. А моржиха по утрам грызет только сырую морковь. Ты бы только видел, какие у нее зубы! Глеб и моржиха сейчас делают утреннюю пробежку, а я тут сижу на балконе и решила позвонить. К тому же я простудилась и теперь еще сильнее кашляю. Мне пришлось всю ночь курить на балконе, а ты сам знаешь, каково это с моими больными легкими. Может быть, все-таки обойдусь без операции? Я в такой растерянности, не представляю, что мне теперь делать…

– Немедленно возвращайтесь домой! – не выдержала и громко гаркнула в трубку Люба.

– Ой, кто это? – пискнула Шурочка, и на другом конце повисло испуганное молчание. – Куда я попала?

– Забыли, что ли? Это Люба, которая у вас диван купила и всякие там другие ложки-поварешки.

– Ой, да, еще и это… Что же теперь делать? А где же Бабочкин?

– Сидит в своей мастерской и вас ждет, где же еще? Сегодня же садитесь на поезд и возвращайтесь.

В трубке вдруг послышались подозрительные всхлипы.

Люба подумала: «Ну вот, теперь она будет плакать по межгороду, чтобы моржихе после свадьбы счет пришел на кругленькую сумму. Да мне-то что с того1? Хотя на ее месте я, наверное, тоже рыдала бы с утра до вечера».

Посмотрев на будильник, она только теперь начала лучше соображать.

– Погодите, но почему вы уже в Питере? Как вы смогли так быстро там очутиться, ведь еще должны быть в пути?

– На самолете. Я сразу в аэропорт поехала, там всегда есть билеты… Но теперь у меня кончились все деньги.

– Ах, на самолете? Вот и хорошо: пусть ваш толстый учебник со своей моржихой снова посадят вас на самолет или хотя бы на поезд. Ничего, не обеднеют, вы тоже вон сколько денег из-за него зря потратили.

– Ангел мой, разве дело в деньгах? Как-то неловко.:. – помолчав, тихо сказала Шурочка. – Как я теперь вернусь? Нет, это трудно… Между прочим, у меня в Ленинграде осталось несколько старинных подружек, еще по институту…

– Какие подружки? Тут муж родной ждет, весь испереживался. Он вас тут с цветами и шампанским встретит…

Она вспомнила, что бутылка вина так и осталась нетронутой стоять на столе после так и не состоявщегося праздничного ужина. Но если Шурочка поторопится и примчится назад на самолете, в холодильнике ее запросто дождутся вчерашние закуски. Вполне сойдет для тихого семейного ужина.

Хорошо, что ее кулинарные способности хоть для кого-то смогут пригодиться.

Жаль, что пирожных и конфет нет, придется Шурочке один день без них как-нибудь обойтись.

– …точнее, с красным вином и фруктами, – поправила себя на ходу Люба. – Только торопитесь, а то будет поздно. Тогда я ни за что не ручаюсь.

Последнюю фразу она сказала непонятно зачем. Почему будет поздно? Для кого поздно? На самом деле Люба имела в виду, что салаты могут испортиться, но получилось впечатляюще, с тайным подтекстом. По крайней мере это могло придать Шурочке необходимое ускорение.

Люба захлопнула дверь в квартиру Павлуши, точно зная, что она сюда больше никогда в жизни не вернется. Почему так? Что особенного случилось? Нет, словами далеко не все можно объяснить… А при помощи красок – тем более, хотя если как следует постараться…

Она Шла по утренней улице с таким чувством, как будто у нее сегодня день рождения и она непременно получит какой-нибудь подарок.

Даже лица прохожих были какими-то другими, более приветливыми.

Может быть, теперь у нее в жизни тоже все наладится?

Первым делом Люба решила разыскать Павлушу, чтобы сообщить последние известия из Питера, но его мастерская оказалась закрытой. В мастерской Сергея Маркелова повсюду стояли его «спецполотна» для иностранцев – одно чуднее другого. На самом большом из них были изображены какие-то стрелки и множество крошечных человечков, которые наподобие тараканов ровной цепочкой шли в сторону черной кляксы, по всей видимости, олицетворявшей ужасы российской действительности.

Наверное, неведомый добрый немец выбрал для своей коллекции и другие шедевры Маркелова, и тот вверх дном перевернул мастерскую, извлекая их из чулана на белый свет.

В такое утро Любе не хотелось сидеть в этом бардаке, и она не смогла придумать ничего лучшего, чем все-таки попробовать отыскать Павлушу в художественном училище. Хоть какое-то дело! Признаться, ей уже порядком надоело просто так болтаться по городу и пора было на что-то решиться.

Она надеялась встретить Бабочкина по дороге, чтобы не заходить в здание, где можно было лицом к лицу столкнуться со старикашкой, который рассказывал про крестьянские пропорции, но ничего подобного не случилось.

Возле училища тоже было непривычно безлюдно, должно быть, шли занятия.

Кроме одинокой девушки на скамейке под деревом, во дворе никого не было видно. С немалым удивлением Люба узнала в ней Полину.

Полина подняла голову и в упор посмотрела на нее странным, каким-то диким взглядом. Лицо ее было бледнее обычного, с темными кругами под глазами.

«После бессонной ночи, наверное, весна все-таки, – мелькнула в голове у Любы игривая мысль. – Интересно знать, с кем она этой ночью развлекалась?» – Привет, ты, случайно, не знаешь, где нашего Бабочкина найти можно? – весело спросила Люба, подходя к девушке.

Но от взгляда Полины ей поневоле сделалось не по себе. Лучше бы она снова спрятала колючие глаза под своей челкой и не глядела с таким осуждением и тайным вызовом.

Неужели ей уже кто-то доложил, что Люба ночевала дома у Павлуши?

– Никак не могу разыскать своего родственника, чтобы сообщить ему маленькую семейную новость, – торопливо пояснила Люба, ненавязчиво напоминая о своих родственных связях с художником. – Наверное, он на занятиях?

– К нему друг из Москвы приехал, будет выставку здесь устраивать, они куда-то пошли вместе, – ответила Полина, медленно, с трудом выговаривая каждое слово. – Павел Владимирович ведь добрый, он всем помогает.

«Уж не с похмелья ли ты, юное дарование? – подумала Люба. – Или обкурилась? Говорят, среди артистов и художников это случается…»

• Предыдущая
• 20/26
• Следующая