Полный котелок патронов - Зорич Александр - Страница 4
- Предыдущая
- 4/62
- Следующая
— И что?
— И ничего! Ну то есть он дышит. Но не просыпается!
— Так оттащите его из-за стола в общем зале в какую-нибудь каптерку! И пусть он там проспится — пьянь подзаборная!
— Мы бы рады, но не получается. Тяжелый он у тебя…
— Опять «у тебя»?! — взвился я.
— Ну хорошо. Не «у тебя». Просто тяжелый, как беременный мамонт! Сам у себя!
— Что есть, то есть, — неохотно согласился я. — Все-таки боксер-фристайлер… Хоть и в отставке. Чемпион Валуев, между прочим, ему приходится родственником по линии отца!
— Володя, очень тебя прошу, приезжай побыстрее. У меня от телефона уже ухо болит! — взмолился Любомир. — Будем вместе Константина из бара эвакуировать! А то у сталкера Мира такие бедовые гости, что за безопасность спящего Тополя я никак поручиться не смогу!
«Вот так всегда! Только соберешься посвятить себе, любимому, вечер воскресного дня… Потягать гантели, засмотреть кинуху», — вздохнул я, кое-как натягивая джинсы цвета индиго.
На самом деле — в глубине души — я был даже рад. На гантели не было никаких сил — ни моральных, ни физических. А кинуха в последнее время пошла такая, что не впирает вообще. Как позавчерашнюю жвачку жевал. Ни уму ни сердцу.
Я лениво шевельнул босой ногой диск с новым голливудским блокбастером «Апокалипсис». Между прочим, лицензионный диск!
Теперь вопрос: сколько фильмов с названием «Апокалипсис» я уже смотрел? Десять? Двадцать? Сколько раз на экране раскатывали по бревнышку Лос-Анджелес? Нью-Йорк? Сколько раз вирус порождал кровожадных мутантов-зомби? Тысячу? А может, две тысячи?
И тогда за каким хреном мне смотреть две тысячи первый фильм про всю эту остогребеневшую фигню?! Не говорю уже о том, что зомби — причем зомби трех совершенно разных сортов! — я видел своими глазами безо всякой кинухи.
Или, может, это у меня уже идут необратимые возрастные изменения и я просто превращаюсь в пенса, недовольного всем на свете? Может, и так.
В общем, про «испорченный вечер» я сказал все больше для того, чтобы было чем Тополю попенять, когда он проснется на плюшевом диване в моей гостиной, меблированной в фонтанирующем позапрошлым веком стиле ар-деко.
В полном соответствии с рассказом Любомира Костя дрых, как пшеницу продавши.
Широко раскинув руки и уткнувшись носом в стол, он шумно, с присвистом, дышал и по-богатырски похрапывал.
На мои попытки разбудить его Константин не демонстрировал никакой, ну то есть совсем никакой реакции. Конечно, я не пытался подпалить ему кончик носа огоньком зажигалки — он ведь все-таки боксер-фристайлер, как бы чего не вышло. Но все остальные методы мы перепробовали.
— Это надо же было так напиться! Сколько же он выпил, ты не считал? — спросил я у Любомира.
— Да не в выпивке дело, Вова, — отвечал тот. — Он пришел совершенно трезвый — я же бармен, такие вещи секу на лету, — уселся за этот вот столик и попросил литровую кружку «Манчестер Крем Стаут». Ну, я налил.
— Этот ваш «Манчестер Крем Стаут» и быка с ног свалит. Не одобряю, — ворчливо сказал я.
— Так он литр не осилил! Может, граммов двести-триста. Я кружку забрал, чтобы он ее случайно рукой не смахнул по сонному-то делу! Но она почти полная была! — таращил глаза Любомир.
Я принюхался. От Кости действительно не пахло.
О плохом — в смысле о всяких неизвестных нервных болезнях и наркомании — я, конечно, не думал. А думал я о том, как погрузить Костину тушу в салон моего приемистого «ниссана». Но, к счастью, забредшие в «Лейку» сталкеры Куб, Морда и Тельняшкин быстро помогли мне с этим неблагодарным делом.
Дома я кое-как доволок тушку от крыльца до гостиной. Но чтобы уложить Костю на диван, у меня просто не хватило сил — так и остался он лежать на дивном турецком ковре, подаренном одним кентом из Баку, что набивался ко мне в отмычки.
Ковер я взял, насчет его предложения сказал, что подумаю. Договорились созвониться, а он пропал.
Прошло три года — ковер остался жить у меня. А про того кента — помню, он представился Додиком — так никто и не слышал. Небось решил без наставников по Зоне побродить. И добродился…
Костя вновь заливисто захрапел. И мне ничего не оставалось, как начать смотреть подзаброшенный было «Апокалипсис».
Посмотрел. Потом посмотрел «Десять лучших футбольных матчей».
Ну то есть два посмотрел в ускоренной перемотке — на остальные забил. Есть пределы даже моей любви к футболу.
После футбола дошла очередь до двадцать шестого сезона сериала «Кости». Только не смейтесь, но ничто не успокаивает меня лучше, чем сказки про отважную шестидесятилетнюю тетку-антрополога, которая расследует убийства, дотошно изучая несвежие трупачки в поисках улик, и ее престарелого напарника-фэбээровца, лысого и сентиментального, как тюлень.
Когда от костей у меня уже начало рябить в глазах, я выключил телевизор и открыл холодильник.
Там, выстроившись провоцирующими рядами, стояло холодное пиво. Я выбрал «Будвайзер». (Да-да, я знаю, что у меня плохой вкус и что, покупая американское, я поддерживаю рублем остохреневшую всему миру пиндосню!).
Когда вторая баночка из-под «Будвайзера» полетела в мусорное ведро, тело на турецком ковре издало нечленораздельный звук и повернулось с боку на бок.
Когда вслед за второй баночкой «Будвайзера» в ведро полетела третья, тело село на полу и, растирая глаза костяшками пальцев, широко зевнуло.
— Вова? — спросило тело.
— Так точно, товарищ сержант! — сказал я и улыбнулся, отсалютовав другу безбожно пенящимся пивом.
— Сколько время? — простонал Костя и попробовал приподняться с колен. И действительно приподнялся.
— Два еврея!
— Ну Комбат… Не до красот слога мне сейчас.
— Что «Комбат»? На часах раннее утро. Ноль часов тридцать минут.
— Какое же это утро, Вова?
— Именно, Костя!
Вот примерно такие глубокомысленные разговоры мы вели, пока я не отправил его в душ и не напоил крепким, какой умею заваривать только я, черным чаем.
Наконец — спустя каких-то сорок минут после пробуждения — в глазах Тополя вспыхнула искра сознания. Я вкратце рассказал ему о том пути, который проделало его бесчувственное тело от бара «Лейка» до моих скромных пенатов. А он рассказал мне, как дошел до жизни такой.
— Короче, познакомился я с одной девчонкой по имени Атанайя…
— Как?
— Атанайя! Будешь перебивать, вообще ничего не буду рассказывать!
— Капитулирен. — Я шутливо поднял руки вверх, кроткий, как фриц на руинах Харькова.
— Так вот с Атанайей. Она сказала, что ей восемнадцать, но теперь я думаю, что меньше…
— Меньше? Меньше восемнадцати? Совсем стыд потерял! — Я по-учительски пригрозил ему пальцем. — Этак и под статью попасть можно! За совращение несовершеннолетних!
— Ну, под эту статью я еще не попадал, — странновато хохотнул Тополь. — Но ты же обещал не перебивать? Вообще я и сам малолеток недолюбливаю. Но вначале мне показалось, что ей двадцать пять. Там темно в этом клубе было — как в заднице у снорка.
— Так вы в клубе познакомились?
— Ага. На Крещатике. Называется «Прощай, идеалы!»
— Ничего себе название.
— Во-во. Но так модно сейчас, ты просто не в тренде… Ну и внутри все именно так, как и должно быть в клубе, где прощаются с идеалами: угарное пьянство и обмазанные маслом голые женщины вертятся вокруг пилонов. Моя Атанайя, правда, не вертелась, а тихо лакала мартини за столиком в углу. Поскольку никаких особенных планов у меня не было, я купил ей еще мартини и мороженого. Выпили. Съели мороженого, потанцевали. Опять съели, опять выпили… Это было вечером в пятницу. Ну, потом я ей говорю: «Тут накурено, пошли погуляем». Ну, погуляли.
Костя отвлекся, чтобы хлебнуть чаю, и продолжил:
— Она мне рассказывала про свою жизнь. Жаловалась на папца-идиота, на универ, где она якобы учится на заочном, свои взгляды на жизнь излагала, если этим словом можно назвать ту кашу со стразиками, которая у нее в голове… Целоваться я к ней не лез, даже за руку не хватал, просто шли по городу, болтали. Поели пиццы в каком-то ночном заведении возле вокзала. Чувствую, дело идет к утру, пора мне проводить девочку домой — а самому тоже отправляться в люлю, в гостиницу. Тут она мне и говорит: «Какой ты скучный, Костя! С виду такой молодой — а в душе точно какой-то старик! Давай лучше выпьем энергетика и завалимся еще в одно место — оно круглосуточное!»
- Предыдущая
- 4/62
- Следующая
