Невольничий караван - Май Карл Фридрих - Страница 25

• Предыдущая
• 25/129
• Следующая

— Тогда пусть они сперва узнают, что я могу быть и Абу Саба Мийа, Отцом Семисот. Итак, дайте ему семьсот ударов, и за каждое слово, которое он произнесет, прибавляйте еще по сотне!

Это было сказано таким решительным тоном, что шейх не осмелился больше возражать. Солдаты вытащили его во двор, и вскоре оттуда послышались его громкие крики.

— Вы слышите это? — обратился мидур к хомрам. — Если он выживет, пусть идет к паше и жалуется на меня. Я сумею позаботиться о том, чтобы в моих владениях каждый честный человек мог безбоязненно следовать своим путем. А людей вроде вас я считаю хищниками, которых следует стрелять для общей пользы. Тому же, кто посмеет лгать и угрожать мне, моя плетка покажет, что я могу сменить свое имя и на Абу Алф, Отец Тысячи. А теперь ответь ты мне, — он указал на хомра, сидевшего на корточках ближе всех к нему, — собирались ли вы убить этого эфенди.

— Да, — испуганно сказал тот.

— А ты тоже признаешь это? — спросил он другого.

— Да, — отвечал и этот.

Остальные тоже сознались в своем преступлении, понимая, что ложью они только ухудшат свое положение. Больше всего им хотелось сейчас наброситься на мидура, и, несмотря на все усилия, они не могли полностью скрыть владевшую ими ярость.

— Вы признали свою вину, и я хотел бы быть вам милосердным судьей. Но вы сделали это не из раскаяния, а из страха, и на ваших лицах я читаю ненависть и жажду мести. Вы получите не больше и не меньше, чем предписывает данное мне прозвище. Пятьсот палок будет достаточно, чтобы убедить вас, что убийство человека, который доверчиво отдал себя под вашу защиту, идет вразрез с законами Пророка и его святых последователей. Пощажен сегодня будет только этот раненый. Пусть он лежит в сиджне [91], пока не заживет его нога, затем, если он не умрет, над ним будет исполнен тот же приговор, Суд окончен. Я говорил по праву и справедливо. Аллах хранит тех, кто следует его законам, но преступников исцелит его гнев!

Мидур поднялся в знак того, что заседание суда закончено, и офицеры сделали то же самое. Попрощавшись с глубокими поклонами, они удалились, и тогда судья распорядился, чтобы хомров перенесли во двор, и разрешил джелаби присутствовать при экзекуции. Вновь оставшись наедине со Шварцем, мидур спросил:

— Итак, справедливость восторжествовала. В твоей стране это произошло бы так же быстро?

— Приговор был бы вынесен позднее, так как у нас дело расследовали бы более подробно.

— А что бы это дало? Ведь нет сомнения в том, что хомры виновны?

— Разумеется.

— Ну, значит, я пришел к тому же результату, но гораздо быстрее. Какое наказание они получили бы согласно вашим законам?

— Многолетнее тюремное заключение.

— Мое наказание намного короче, так же как и мой суд. Виновные получают свои палки, а затем могут отправляться на все четыре стороны.

— На мой взгляд, для многих бандитов это наказание чрезвычайно мягкое, если, конечно, они выдержат удары.

По лицу мидура скользнула многозначительная улыбка, когда дон ответил:

— Суров или мягок мой приговор — решает Аллах. Он дает преступнику столько здоровья и сил, сколько считает нужным. В сущности, такое положение вещей не слишком отличается от вашего, ведь и у вас не всякий преступник может выдержать долгое тюремное заключение, и все это зависит лишь от воли божьей. Так что не беспокойся о хомрах! Их жизнь записана в книге, я не могу ни отнять, ни сохранить ее им. А теперь позволь мне проводить тебя к посланцу твоего брата, а затем в покои, которые я приготовил для тебя.

Немец с радостью согласился, так как дальнейшее пребывание в гостиной, куда со двора доносились страшные крики арабов, было не из приятных.

Пройдя длинную анфиладу комнат, в которых не было ничего, кроме стенной обивки и ковров, они вышли на задний двор. Посреди него стоял крошечный деревянный домик, по стенам которого вились цветущие, благоухающие растения.

— В этом Доме радости ты будешь жить, — сказал мидур, — а вот тот мальчик, о котором я тебе говорил. Он будет сопровождать тебя к твоему брату, а служить тебе начнет прямо с сегодняшнего дня. В дальнейшем он может пригодиться тебе в качестве переводчика: он говорит на языке ниам-ниам и владеет также арабским.

Перед дверью садового домика была расстелена камышовая циновка, с которой поднялся юноша лет шестнадцати, чтобы тут же снова броситься на землю, приветствуя обоих господ. Одежды на нем почти не было, а его кожа была своеобразного красно-бурого цвета, такого же, как почва в тех южных районах, где обитает народ ниам-ниам. Этнографами давно было замечено, что, как ни странно, цвет кожи того или иного негритянского племени всегда напрямую зависит от цвета населяемой им земли. Так, жители черноземных районов — шиллуки, нуэры и денка, обладают чрезвычайно темной кожей, в то время как кожа народов бонго, ниам-ниам и монбутту, живущих в странах с бурой, содержащей железо, почвой, отличается красноватым оттенком.

Мидур приказал мальчику встать, и, когда тот повиновался, Шварц смог разглядеть всю его невысокую, коренастую фигуру, с более развитыми мускулами, чем обыкновенно бывает у негров. Черты его лица были приближены к кавказскому типу: маленький, хотя и с толстыми губами рот, прямой и узкий нос. Но самым удивительным в нем были большие, широко расставленные глаза миндалевидной формы, предававшие его круглому лицу трудно описуемое выражение воинственной решимости и одновременно вызывающей доверие открытости.

Рядом с мальчиком на земле лежало его оружие. Оно состояло из лука с наполненным стрелами колчаном, ножа с серпообразным клинком и изогнутого, снабженного острыми зубьями и наконечниками метательного кинжала, похожего на австралийский бумеранг. Смертоносная «метательная дубина», описанная в «Энеиде», была, по всей видимости, оружием именно такого рода. Руки мальчика от кисти до локтей были упрятаны в так называемые манжеты, представлявшие собой несколько плотно прилегавших друг к другу металлических колец. Они называются здесь данга-бор и являются употребительными преимущественно среди негров бонго.

Очень оригинальным образом были убраны длинные и пушистые волосы мальчика. Заплетенные в тонкие косички, которые затем снова переплетались друг с другом, они образовывали на голове круглую корону, украшенную пестрым, переливающимся султаном. Вокруг лба, прямо на границе с волосами, он носил некое подобие диадемы из нанизанных на шнурок собачьих клыков. Открытый, дружелюбно-почтительный взгляд, которым мальчик встретил своего нового господина, понравился Шварцу.

— Как тебя зовут? — спросил он по-арабски.

— Я сын бджиа [92], — ответил негр на том же языке. — Санде [93]зовут меня Нубой, но белый господин, который прислал меня сюда, дал мне имя Бен Вафа [94].

— Что ж, это имя хорошо характеризует тебя. А как зовут этого белого господина?

— Он называет себя Шва-ца.

— Ты хотел сказать — Шварц?

— Да, — кивнул мальчик, — но я не могу выговорить этого имени, поэтому я говорю Шва-ца.

— Меня зовут так же, потому что я его брат.

— Значит, ты — тот эфенди, к которому он меня послал?

— Да.

— Я очень рад это слышать, потому что ты мне нравишься. Твои глаза такие же добрые, как глаза твоего брата, не такие жестокие, как у арабов, которые приходят к нам, чтобы сделать нас рабами. Поэтому я буду любить тебя так же, как моего другого господина, и служить тебе верой и правдой.

По его светившемуся от радости лицу было видно, что он сказал это от всей души.

— Ты должен доставить меня к моему брату, не так ли? — спросил Шварц.

— Да, эфенди.

— Но это очень опасно: ведь наш путь лежит через местности, в которых живут враждебные санде народы.

Тут мальчик схватил руку немца, горячо поцеловал ее и воскликнул:

• Предыдущая
• 25/129
• Следующая