Железные бабочки - Нортон Андрэ - Страница 5

• Предыдущая
• 5/57
• Следующая

Эти два слова прозвучали с такой силой, словно вырвались из его уст против воли. И прежде чем я смогла задать вопрос, он исчез, большими шагами ушёл на корму.

Удивительно, но графиня переносила море гораздо лучше своего мужа. Граф оставался в каюте, а она летала по всему кораблю, наслаждаясь деликатесами, которые мы прихватили с собой. Я научилась не только терпеть её болтовню, но и извлекать из неё полезную информацию о Гессене.

Очевидно, покойную курфюрстину не любили. В ней в высокой степени проявлялись высокомерие, вспыльчивость, гордость своим происхождением, недовольство тем, что она жена относительно незначительного властителя. Она, впрочем, выполнила свой долг, произведя на свет наследника и двух дочерей, на которых не обращала никакого внимания. Когда её сын был убит, она заболела. И не от горя, как я поняла, а от досады, что теперь титул перейдёт к младшей ветви династии, которую она презирала.

Несмотря на всем известный дурной характер жены, курфюрст всегда обращался с ней вежливо. Тот факт, что он не завёл себе фаворитку, был отмечен как особенность характера, необычная для его класса. Всю энергию он направил на собирание того, что графиня назвала «сокровищем». Башню во дворце в Аксельбурге перестроили, удалив все внутренние переборки и соорудив один большой зал на каждом этаже. И разместили в этих залах сокровища, либо заказанные курфюрстом, либо купленные его агентами, рыскавшими по всей Европе.

Там была лаковая комната, стены её украшали панели с нишами, в которых стояли статуэтки из драгоценных металлов, слоновой кости, дорогих камней. Дальше серебряная комната, в которой демонстрировалось столовое серебро, собранное предками курфюрста и его собственными усилиями.

Графиня с жадностью рассказывала обо всём этом. Пальцы её шевелились, словно она ощупывала эти сокровища, и я вспоминала необычное ожерелье из бабочек, оставленное мне бабушкой.

Если курфюрсту Иоахиму принадлежат такие богатства, почему он послал своей американской жене украшение из самого обычного металла? Не желая открывать графине свою тайну – ожерелье лежало в потайном кармане моей юбки, – я пыталась каким-то образом получить решение этой загадки.

Ответ я получила из её рассказов о наполеоновском периоде, когда двору пришлось бежать, а сокровища оказались успешно спрятанными. Графиня описывала, в каком трудном положении оказались тогда многие дворы (хотя превосходное собрание гессенской династии не пострадало), когда обратились с призывом к женщинам из благородных сословий. Те, кто отдавал свои драгоценности для общего дела, получали взамен специально изготовленные художниками железные украшения с такой надписью, как на моём ожерелье. И их носили с гордостью, как мужчины носят боевые награды.

Получила ли моя бабушка украшение за такую «честь», как доказательство того, что она значит для курфюрста? Или он был уверен, что настоящую драгоценность она никогда не примет?

Помимо описания сокровищ курфюрста, я услышала и рассказ о дворе, который меня никак не ободрил. Преувеличенная формальность манер в обращении с низшими совмещалась с нелепым поведением у людей, волю которых почти ничто не ограничивает. Интриги и подглядывания, попытки улучшить своё положение или погубить врага – таковы основные занятия придворных.

Мне много раз приходилось вспоминать просьбу бабушки, чтобы укрепиться в своей решимости, чтобы чувство долга не дало мне прервать путешествие и вернуться домой, прежде чем я увижу границы Гессена.

Я испытывала такое отвращение к предстоящему, что даже не заметила, когда графиня впервые упомянула в разговоре имя фон Вертерна; впрочем она стала повторять его так часто, что я вынуждена была наконец вслушаться в её слова о поразительных достоинствах этого придворного.

Со слов графини выходило, что этот молодой человек обладает всеми качествами романтического героя. Она так лихорадочно расхваливала его, что я заподозрила в графине не просто родственный интерес к барону. Он будто бы так красив, что при первой же встрече привлекает внимание любой женщины, а его с восторгом описанные манеры показались мне присущими опытному соблазнителю. Но он вроде бы ещё и боец, известный всадник, охотник, дуэлянт – образец совершенства, который каждую женщину заставляет вздыхать и падать в обморок.

То, что графиня так явно высказывала своё восхищение им, меня слегка удивляло. Неужели она так влюблена в него, что должна постоянно о нём говорить? Настолько потеряла голову, что не заботится о том, что я могу повторить некоторые её замечания?

В то утро, когда мы наконец-то высадились на землю после утомительного морского перехода и началась последняя часть пути, графиня с застенчивым видом показала мне миниатюру этого Аполлона.

Нарисованное лицо действительно было красиво, хотя, на мой взгляд, что-то неприятное сквозило в его выражении. Одет он был в исключительно яркий мундир со множеством орденов, золотых галунов и лент. Я высказала несколько общих замечаний, когда графиня потребовала моего мнения, но мне он не показался привлекательным.

Я всё ещё неохотно держала миниатюру, которую сунула мне в руки графиня, когда полковник Фенвик сообщил, что готова наша карета. Обрадовавшись предлогу, я сунула миниатюру назад графине и заметила, что полковник взглянул на неё. Лицо его осталось бесстрастным. Он лишь бросил на меня взгляд, и я почувствовала, что меня судили и признали виновной. Может, он решил, что я поддерживаю страстное увлечение графини. Но сам-то он определённо не попытался лучше узнать меня за всё время пути, держался в стороне, а графиня всегда была рядом. Для него я ещё одна пустоголовая женщина, всего лишь ответственность, от которой он с радостью избавится, когда мы приедем.

Мне не нравилось такое отношение. Я очень хотела дать ему понять, что для меня посещение Гессена означает только одно: моя бабушка должна занять почётное место в мире, которое всегда заслуживала.

Полковник резко отвернулся, а графиня капризно поджала губы.

– Он слишком много о себе думает, – пожаловалась она. – Его отец когда-то служил с курфюрстом в Америке, его высочество стал крёстным отцом полковника, и поэтому Фенвик считает себя важной персоной. А на самом деле он всего лишь наёмник! Вы… – она немного помолчала, потом продолжила: – Ваши соотечественники когда-то изгнали его семью после вашей революции, посчитали их предателями. И потому они продавали свои шпаги за морем. Но он узнает, что о нём думают, – и скоро!

До отъезда из Мэриленда я не догадывалась о том, что полковник – потомок тори; мне сообщил об этом мистер Вестон в разговоре наедине. По моей просьбе он передал мне некую сумму в золоте; я хранила её в тайне, благоразумно решив, что золото может мне понадобиться. Но тори больше не чудовища из моего детства. И я считала его просто изгнанником, наконец-то нашедшим для себя место.

Презрительная нотка в голосе графини напомнила мне моих соотечественниц поколение назад. Это была жёсткая и отвратительная нотка, она не соответствовала характеру графини, которая на мгновение показалась совсем не такой, какой старается представиться мне.

Поездка по суше оказалась не удобнее морского плавания. Мы с графиней долгие часы проводили в большой громыхающей карете, Катрин сидела перед нами спиной к лошадям; карета раскачивалась и подпрыгивала на рытвинах плохих дорог. Полковнику и графу было лучше; они ехали верхом и держались перед нашей качающейся тюрьмой вместе с охраной. Другой небольшой отряд стражников ехал за процессией повозок и каретами с багажом и ожидавшими нас слугами.

Эти слуги по утрам уезжали вперёд, занимали гостиницу, изгоняли всех других посетителей, заправляли постели нашим бельём, готовили нам еду и ожидали нашего прибытия. Меня удивляло, что мы останавливались только в гостиницах; в моей стране в обычае навещать ближайшее имение или плантацию у дороги, где путников всегда встречают с открытым гостеприимством. Однако, решила я, европейские обычаи, по-видимому, совсем другие.

• Предыдущая
• 5/57
• Следующая