Соглядатай - Кларк Мэри Хиггинс - Страница 29

«Билли, дорогой, ты был великолепен на сегодняшних слушаниях. Я так горжусь тобой! Я люблю тебя безмерно и с замиранием сердца думаю о нашем будущем, о жизни и работе с тобой. О, мой милый, вместе мы действительно изменим этот мир».

Письмо было датировано тридцатым мая. Неделей позже Виллард Дженнингс погиб в авиакатастрофе.

Какое потрясающее завершение программы! Оно сразит любого, кто считает Абигайль холодной и бездушной, — только бы удалось уговорить Лютера включить текст этой записки в программу! Как он звучит вслух?

— "Билли, дорогой, — прочла Пэт, — ты был великолепен..."

Ее голос сорвался.

«Что со мной?» Пэт внезапно почувствовала раздражение и твердым голосом начала снова:

— "Билли, дорогой, ты был великолепен..."

Двадцать третьего декабря в два часа дня сенатор Абигайль Дженнингс сидела в библиотеке своего дома и вместе с Тоби и Филиппом Бакли смотрела выпуск новостей. На экране вице-президент Соединенных Штатов объявлял о своем решении подать в отставку.

Впившись ногтями в подлокотники кресла, Абигайль вглядывалась в посеревшее лицо смертельно больного человека, который, откинувшись на подушки, говорил удивительно сильным голосом:

— Я хотел отложить этот шаг до начала будущего года, однако теперь считаю своим долгом отказаться от должности, поскольку у президента нашей великой страны должна быть сильная поддержка в лице полноценного заместителя. Я благодарен президенту и своей партии за доверие, которое они оказали мне, дважды избрав на этот высокий пост. Я признателен народу Соединенных Штатов за предоставленную мне возможность послужить ему.

Президент с глубоким сожалением принял отставку своего старого друга и коллеги. В ответ на вопросы журналистов, подумал ли он о новом заместителе, глава государства сказал:

— У меня есть несколько идей на этот счет, но отказался пока обнародовать кандидатуры на этот пост.

Тоби присвистнул:

— Ну, Эбби, свершилось!

— Сенатор, помяните мои слова... — начал Филипп.

— Замолчите и слушайте! — рявкнула Абигайль.

После завершения сцены в больничной палате на экране возник Лютер Пелхэм.

— Мы переживаем судьбоносный момент, — произнес он в качестве вступления. Затем, вкратце напомнив слушателям историю института вице-президентства в США, Пелхэм перешел к сути: — Многие считают, что пришло время отдать эту должность женщине... Женщине, обладающей необходимым опытом и компетентностью. Выберите ее, господин президент.

Абигайль хрипло рассмеялась:

— Намекает...

Через несколько секунд раздался телефонный звонок.

— Это, должно быть, репортеры. Меня нет, — предупредила она.

Час спустя пресса все еще осаждала дом сенатора. В конце концов Абигайль согласилась дать интервью и, сохраняя внешнее спокойствие, сообщила, что занята приготовлениями к рождественскому ужину, на котором соберутся ее друзья. На вопрос, ожидает ли она, что именно ей предложат должность вице-президента, Абигайль в шутливом недоумении пожала плечами:

— Ну не думаете же вы в самом деле, что я отвечу на такой вопрос?!

Но как только сенатор закрыла за собой дверь, выражение ее лица изменилось. Сейчас даже Тоби не осмеливался пересечь черту отчужденности, которую она незримо провела между ними.

Позвонил Пелхэм, чтобы согласовать расписание съемок. Абигайль взяла трубку, и ее резкий голос разнесся по всему дому:

— Да, видела. Хотите знать, что я по этому поводу думаю? Если бы надо мной не висела дамокловым мечом ваша чертова программа, я, вероятно, получила бы эту должность немедленно, как говорят, на блюдечке с голубой каемочкой. Я всегда считала, что это идиотская затея! Только не надо рассказывать, что вы всего лишь хотели мне помочь! Вы просто рассчитываете на мою признательность, и мы оба об этом знаем.

Выплеснув накопившееся раздражение, сенатор заговорила тише, и Филипп с Тоби обменялись взглядами.

Что случилось? — спросил Филипп. — Что ты откопал?

— На прошлой неделе Пэт Треймор ездила в Эйпл-Джанкшен. Она заходила в редакцию местной газетенки, взяла несколько старых номеров. Кроме того, навестила Сондерса — типа, который вздыхал по Эбби в молодости, — и просидела у него несколько часов, причем он болтал вовсю. Потом она виделась с бывшей школьной директрисой, которая знала Эбби. Сондерс звонил Пэт даже сюда, в Джорджтаун. Я как раз был у нее в тот момент.

— Кто-нибудь из этих людей может навредить сенатору?

Тоби пожал плечами:

— Всякое может быть. Ты разузнал что-нибудь о доме?

— Кое-что. Мы добрались до компании по недвижимости, которая арендовала его много лет. Недавно дом хотели снова сдать, но банк, в ведении которого находится имущество наследников, сообщил, что кто-то из родственников собирается использовать дом, поэтому он не будет сдаваться в аренду.

— Кто-то из родственников? —переспросил Тоби. Кто именно из родственников?

— Полагаю, Пэт Треймор, — с сарказмом сказал Филипп.

— Ты со мной не умничай, — огрызнулся Тоби. — Я хочу знать, кто владеет домом сейчас и какие это родственники его используют.

Пэт со смешанным чувством огорчения и тревоги смотрела репортаж об отставке вице-президента. После выступления Лютера диктор сообщил, что, по мнению специалистов, президент едва ли назовет имя преемника ушедшего на покой члена команды до Нового года.

«А мы выпускаем программу в эфир двадцать седьмого», подумала Пэт.

Как и предсказывал Сэм, когда они впервые встретились в Вашингтоне, Пэт, возможно, приложит руку к выбору первой женщины — вице-президента.

Пэт прошлой ночью спала беспокойно, а теперь ее и днем не переставая терзали сомнения. Действительно ли она так отчетливо помнит отца и мать или ей, растревоженной фильмами и фотографиями, это только кажется? Эпизод с разбитой коленкой и покупкой мороженого имел место в действительности, в этом Пэт была уверена. Но слышала ли она сердитые голоса и истеричные рыдания? Пыталась ли она заглушить их, зарываясь в подушку, или это только игра воображения?

Пэт преисполнилась решимости разобрать отцовские вещи до конца.

Она упорно просматривала письмо за письмом, и в ее душе росло смятение. Упоминание о Рени меняли давно сложившийся образ матери. Особенно поразили Пэт письма бабушки. В одном из них, отправленном за шесть месяцев до трагедии, она прочла: «Рени, дорогая, тон твоих писем очень беспокоит меня. Если у тебя снова появились приступы депрессии, немедленно обратись к специалисту».

И это писала бабушка, заявившая во время судебного разбирательства, что Дин Адамс был неуравновешенной личностью!

Пэт нашла письмо отца, написанное матери за год до смерти:

"Дорогая Рени!

Меня очень расстроило твое решение провести все лето в Нью-Хэмпшире. Ты же знаешь, как сильно я буду скучать по тебе и по Кэрри. Поверь, мне совершенно необходимо поехать в Висконсин. Почему бы вам не составить мне компанию? Я понимаю, что мамин старый рояль едва ли тебя устроит, но мы могли бы взять напрокат «Стейнвей». Прошу тебя, родная. Сделай это ради меня".

Пэт чувствовала себя так, словно она отдирает бинт, присохший к ране, — чем дальше, тем болезненнее процедура. Ощущение боли, душевной и даже физической, обострилось до предела.

В одной из картонок оказались елочные украшения и гирлянды разноцветных фонариков. При их виде у Пэт появилась идея купить небольшую рождественскую елочку. А почему бы и нет? Интересно, где сейчас Вероника с Чарлзом? Пэт заглянула в план их маршрута и определила, что завтра корабль прибывает в Сент-Джон. Может быть, на Рождество удастся связаться с ними по телефону?

Разбор почты стал приятной передышкой. Пэт получила кучу открыток и приглашений от бостонских друзей: «Приезжай хотя бы на один день, если сумеешь вырваться»; «С нетерпением ждем твою программу»; «На это раз ты обязана получить „Эмми“!»