Имя мое легион - Климов Григорий Петрович - Страница 55

• Предыдущая
• 55/95
• Следующая

– Что это такое? – спросил Акакий Петрович. Борис покосился на эмблему 13-го отдела, оставшуюся еще от тех времен, когда этой машиной пользовался Максим:

– Не знаю. Чепуха какая-то.

– Все это, конечно, чепуха, – кивнул Акакий Петрович, – Но уж вы, пожалуйста, ставьте эту машину подальше от дома. А то эта княгиня Сибирская совсем с ума сойдет.

С тех пор Борис старался показываться в доме князя Сибирского как можно реже и почти все время проводил с Ниной на пляже. За дочерью уныло плелся папа, а за папой – мама. Они располагались на песке и наблюдали за купающимися.

Чтобы избавиться от бдительных взоров родителей, Нина выдумала маленький трюк: она уплывала с Борисом за перевернутую лодку, стоявшую на якоре недалеко от берега, и там они потихоньку целовались. А Борис выдумал еще проще – нырять и целоваться под водой. Прямо под носом у папы с мамой.

После одного из таких подводных поцелуев Нина выплюнула воду изо рта и поморщила носик:

– Целоваться —.это просто. Но что потом?

– А потом поженимся, – сказал он.

– Н-да, но я немножко боюсь.

– Чего же тут бояться?

– Видишь ли, у меня была одна большая любовь…

– Ну и что ж тут такого? И у меня были.

– Да, но я боюсь, что эта любовь может вернуться…

– А кто это?

– Это секрет… Но это совсем не то, что ты думаешь. Видишь ли, технически я еще девушка. Но вообще я большая бе-е-е. Вот я и боюсь, что мы поженимся, а потом я буду тебе изменять.

Он нырнул и потащил Нину под воду, чтобы поцеловать ее. Но вместо поцелуя получил удар ногой в живот.

– Я не шучу, – усмехнулась техническая девушка. – Если я с тобой целуюсь, то это еще ничего не значит. Иногда я и с подушкой целуюсь.

Несмотря на свою техническую невинность, в выражениях Нина не стеснялась. Вечером ей захотелось пойти погулять, а папа стал ворчать, что для приличных девушек уже немножко поздновато. Нина уперла руки в боки:

– Не бойся, я детей в подоле не принесу. – Она демонстративно мотнула подолом и выскочила из дома.

Техническая девушка знала все укромные закоулки в Березовке. Взяв Бориса за руку, она уверенно вела его в темноте вдоль берега озера, между грудами камней и поваленными бурей деревьями. Так они добрались до маленького песчаного мыса.

По другую сторону озера молчаливо повис лунный диск. По черной вояе переливалась мерцающая лунная дорожка. Нина опустилась на песок, натянула юбку на колени и с сожалением вздохнула:

– Эх, когда-то я целовалась здесь с моей большою любовью. Как говорят поэты: «Изо всех невозможно-возможных возможностей – ты всех невозможней – и всех милей.»

– А что же там такого невозможного? – поинтересовался Борис.

– Ты этого все равно не поймешь. Это у тебя все так просто. А у других это далеко не так просто. Ух, опять эти проклятые комары. – Она хлопнула себя по обнаженной руке и сладко зевнула. – Ну что ж, хорошего понемножку. Пошли домой!

Иногда после работы Борис заезжал на радио «Свобода» и провожал Нину домой. В переулке Энтузиастов было, как всегда, тихо и пустынно. За крышами домов громоздились закатные облака, как сказочные горы, за которыми начинается страна грез. От остывающей земли, от запаха Нининых волос, от облаков в небе – ото всего этого исходил далекий манящий зов.

Борис чувствовал себя небожителем и парил в перманентном блаженстве, по ту сторону добра и зла. Он раскинул руки и потянулся, словно собираясь взлететь. Потом его руки, как два больших и ласковых крыла, сомкнулись вокруг Нины. Да так, что у нее захватило дыхание.

– Тише, ты, – прошептала она. – Ты меня раздавишь.

– Эх, хорошо быть любимцем богов, – сказал он.

– Вот это-то и плохо, что ты любимец богов. Боюсь, что мы с тобой классово чуждый элемент.

– Теперь бесклассовое общество.

– Я не шучу, – шептала она. – Я совершенно серьезно.

– А что такое?

– Если ты любимец богов, то таких, как я, боги не любят.

– Почему?

– Я боюсь, что я немножко ведьма.

– А это мы сейчас проверим. Говорят, что ведьмы не могут любить. А ты меня любишь?

– Да, кажется… немножко.

– Ну и прекрасно, – решил любимец богов. – Тогда ты будешь моя любимая ведьма. Это даже интересно.

Чтобы проверить, ведьма Нина или нет, Борис прислонял ее около каждого дерева и целовал. Целовалась она вполне прилично. Только почему-то все время косила глазами по сторонам. Только они прислонились у следующего дерева, как Нина вздрогнула и отскочила в сторону.

В вечерних сумерках маячила унылая фигура Акакия Петровича. Нина недовольно фыркнула:

– А ты что здесь бродишь?

Папа виновато понурил голову и юркнул в калитку.

– Это он меня караулит, – объяснила Нина. – Боится, чтобы я тебя не испортила.

В душе Нины совмещались детская мечтательность и холодная деловитость, приятное целомудрие и еще более приятное бесстыдство, неуверенность в одном и бесконечная самоуверенность в другом. Сегодня она, потупив очи, щебечет, что выйдет замуж за самого распростецкого Ваньку и пойдет за ним на край света. А завтра уверяет, что она замуж не-выйдет, а станет карьеристкой. Потом опять передумает:

– Нет, лучше я буду блудничать.

– Что-то я твоего блуда не вижу, – заметил Борис.

– Вот это и хорошо, что не видишь, улыбнулась любимая ведьма.

В ее голосе искрилась такая самоуверенность, словно все мужчины лежат у ее ног, как голодные крокодилы. Потом она начинала ласкаться к Борису и приговаривала:

– Мой маленький, мой мышоночек, мой глупенький. И зачем ты только меня, дрянь такую, полюбил.

Влюбленные с серьезными намерениями, чтобы подчеркнуть свою серьезность, любят ходить в музеи. Наверно, поэтому и Нина с Борисом тоже пошли в Музей революции имени Ленина, тот, что у входа на Красную площадь.

В стеклянных ящиках лежали реликвии Октябрьской революции. Вот черное драповое пальто Ленина, старенькое и куцое, ростом как на мальчика. На пальто аккуратно отмечены маленькие дырочки – не от моли, а от пуль Доры Каплан. Тут же рядом, на специальной дощечке с надписью, одна из этих пуль величиной с горошину, извлеченная из тела Ленина. В соседней витрине трехкопеечная красная ручка, какими обычно пользуются школьники младших классов. Этой ручкой Ленин подписывал первые декреты советской власти.

Так они дошли до зала, относящегося к середине 30-х годов, где по стенам висели картины, изображающие различные этапы советской власти. Вдруг Нина оживилась и подвела Бориса к большому монументальному полотну:

– А посмотри-ка на это, Картина представляла собой групповой портрет и называлась «Женщины – герои революции». Группа женщин вокруг стола, покрытого красным сукном. Но это не праздничный стол с цветами и веселящими напитками. И женщины эти не в декольтированных платьях, а в военной форме. У некоторых на петлицах гимнастерок поблескивали остренькие ромбики, что в те времена соответствовало генеральским чинам.

Советская власть всячески подчеркивала участие женщин в революции и пользовалась каждым удобным случаем, чтобы отметить этот трогательный факт. Например, Анка-пулеметчица в картине «Чапаев» или женщина-кавалеристка в «Гадюке» Алексея Толстого. Но то все мелочь. А тут вдруг целая куча женщин-генералов, о которых ничего неизвестно.[5]

– Интересно, – сказал Борис. – Странно только, что о них нигде не писали.

Женщины – герои революции были средних лет. Лица серьезные, замкнутые, даже немного суровые. Гладко причесанные волосы, на груди ордена, широкие военные пояса с пряжками. Как будто обычная армейская форма, но с одним маленьким исключением: петлицы у них были не красные, а малиновые. Такие носили в ЧК и ГПУ.

Хотя в Красной Армии женщины-революционеры далеко не пошли, но зато в органах террора они дошли до генеральских чинов. В те годы каждый генеральский ромбик ЧК – ГПУ означал тысячи, тысячи и тысячи загубленных человеческих жизней. Вот по этой-то причине советская власть и помалкивала об этих героях революции.

• Предыдущая
• 55/95
• Следующая