Спираль - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 38

• Предыдущая
• 38/57
• Следующая

Принесли фирменное. Зеленоватые пузырчатые стаканчики с самогоном, к ним по корочке ржаного хлеба, натёртого чесночком, и по ломтю розового сала.

— Это просто от холода, — сказала Элла и выпила свою горилку, как воду, а потом без всякого удовольствия заела его кусочком бутерброда. Юра кивнул, опрокинул в рот стопку, оценил букет, закусил.

— Я сразу скажу. — Элла опёрлась локтями о стол и склонилась к Юре. — Алёнка жива. Я её чувствую.

— Жива, конечно, — закивал Юра. — Я же сам её видел…

— Нет. То, что ты видел, — это просто тело. Скоро оно начнёт портиться…

Да. Это Юра знал.

— Тогда что значит?..

— Где-то есть её душа. Отдельно от тела. Как в вуду, знаешь? Поэтому и говорят — зомби. У тех тоже забирают душу.

— Но кто?

— Правильнее спросить — где. Попав туда, поймёшь, кто.

— Ну да, ну да…

Юра откинулся на спинку стула, крутя в пальцах пустой стаканчик. Он смотрел как бы мимо, но хорошо видел Эллу. Сестра Алёнки, но до чего не похожа. Разные матери, один отец. Всё равно не похожа. Ни в чём. Тем не менее я её где-то видел раньше. У Алёнки было множество фотографий, и фоторамки на стенах крутили их бесконечные ряды — в основном природа, или города, или звери, но были и портреты, причём странные портреты. Да, наверное, там и тогда.

— Ты готов её искать?

— Да, — сказал Юра раньше, чем услышал и понял.

— До конца?

— Плохой вопрос, — сказал Юра.

— Плохой. Так всё-таки?

— Пока будет хоть малейшая возможность найти. Возможность помочь. Но… но я при этом буду стараться уцелеть.

Элла взяла его руку в свою, посмотрела в глаза, а потом щекой прижалась к руке.

— Тогда я с тобой, — сказала она. — Я боялась, что ты… В общем, очень легко пройти её путём, но не вернуться. Я боялась… мужчины — они дикие. В смысле, неразумные. В смысле…

— Я знаю, что ты хочешь сказать, — вздохнул Юра. — Нет, я не из этих. Я привык выживать.

Принесли глинтвейн в никелированной кастрюльке. Пить его предполагалось из толстостенных глиняных кружек с выдавленными вишенками на боках. Запах был неплохой, а сам напиток показался Юре излишне сладким. Впрочем, это тоже был лишь способ согреться.

После нескольких больших глотков лицо Эллы слегка порозовело.

— Теперь вот что…

Девочка Эля с ранних лет слышала голоса. При этом ей хватало соображения ни с кем об этом своём умении не говорить. Во-первых, она долго была уверена, что все остальные тоже это могут, а значит, ничего интересного в этом нет. Во-вторых, ей и говорить-то было не с кем: она росла в какой-то жуткой изоляции. Её не любили и даже боялись. Ну да, любить было не за что: уродина. Бояться… с этим сложнее. Сама Эля никого и пальцем не обидела. Но вот про маму её ходили плохие слухи, а подросши, Эля узнала, что слухи эти были правдивы: мама была настоящей ведьмой. То есть она, конечно, не летала на метле и не могла превратить человека в лягушку — но вот внушить ему запредельный ужас она могла и могла заставить сделать очень страшные вещи. В какой-то момент ей, одинокой молодой маме, пришлось бежать из Бийска — маленький город, все всё про всех знают, а потом ещё раз бежать из Дмитрова… да-да, жили когда-то чуть ли не в соседних дворах. Наверное, это случайное совпадение. Потом мама осела в Киеве, купила небольшую квартирку. Говорила, что это настоящий колдовской город. А ещё Эля знала, что где-то у неё есть родная сестра. Просто знала, и всё. Чувствовала. Иногда слышала какие-то отрывки мыслей, видела её сны. Она очень любила её, эту неизвестную сестру.

Потом она как-то рассказала об этом маме, и та пришла в ужас. Нет, не от того, что сестра существовала — это-то маме было прекрасно известно, она Элю родила от женатого мужчины и вовсе не собиралась отрывать того от семьи, — а от Элиных способностей — потому что тот, кто слышит других, точно так же открыт для кого-то ещё, чужого, чуждого и наверняка опасного. И тогда мама стала учить Элю, как закрываться от других, не позволяя им не то чтобы слышать, но и видеть себя…

— Прямо как наш капитан Дрозд, — хмыкнул Юра. — Только он говорил «расслабляться». Расслабься так, чтобы тебя не видели. И что ты думаешь — получалось. Даже собаки мимо пробегали.

— Колдун, — сказала Элла. — Колдуны, ведьмы… они встречаются. Их просто разными другими словами называют, но смысл-то тот же.

…а потом мама вдруг умерла, а Эля каким-то образом поняла, что её убили, убили такие же ведьмы или колдуны, и она даже примерно может определить, кто это был и как это сделал… но главное, что она поняла и другое: нужно не следствие проводить и не месть готовить, а прикинуться ветошью и лежать тихо-тихо, и тогда, может быть, повезёт остаться в живых. И она несколько лет жила ветошью, пока ей не исполнилось двадцать три, а двадцать три — это знак решения, по какой тропе ты идёшь, по простой или по опасной? И она пошла по опасной тропе. Но об этом нельзя рассказывать, по крайней мере — пока. Это будет как размахивание сигнальным огнём: эй, все любопытные, сюда, здесь самая мякотка… Так или иначе, когда она потом познакомилась с Алёной и даже подружилась, а это было непросто, уж очень они близкие и непохожие, уж слишком много локтей и коленок, которыми они стукались… в общем, Алёне она так и не призналась в том, что давно уже слышитеё, знает о ней многое, едва ли не больше, чем та знает о себе, но это ничего не меняет, потому что она Алёнку любит, и не за что-то, а потому что она родная ей, по-настоящему, по-страшному родная. И ещё то, что Зона их обеих осиротила, — тоже добавляет… ну, ты понимаешь, нет? И тут — ты. Алёнку всю перекрутило сто раз внутри, она же только с виду такая смелая-бесшабашная. Она от тебя тогда сбежала, потому что тебя испугалась, что у тебя над ней полная власть появилась, ты и сам этого не знал. Но ей надо было в сторонке побыть, в себя прийти. Ну и пришла… Она бесилась так, что мне за неё страшно до истомы делалось, я её и позвала — дескать, надо мне помочь. Наплела ей… дура.

— Чего?

— Не важно. Потом, будет время, расскажу. Главное, она тут же думалку включила, по каким-то своим старым связям побежала. И всё бы пучком, но кто-то ей капнул в ухо, что есть-де волшебный порошок, который всё наяву превращает в сказку. Не во сне, не в глюках, а вот — в реальной грубой жизни. Всё вдруг начинает идти так, как тебе внутри себя хочется. Слышал что-нибудь?

— Нет, — сказал Юра. — Только про глюки. Хоть и очень продолжительные.

— Ну вот, а тут — в реале. Просят дорого, идти за ним долго… но, похоже, Алёнка решила, что оно того стоит.

— Я бы ей — без всякого волшебного порошка…

— Ну да. А так — она ушла, только записку оставила: мол, суток двое-трое меня не жди. А я сразу поняла, что что-то не то… но я-то до неё докричаться не могу. Попыталась до тебя…

— Это было очень сумбурно.

— Потом расскажешь. Не сейчас. А теперь главное: Алёнка жива. Она даже не знает пока, что её тело от неё ушло. Пока что ей там весело и интересно, и возвращаться ещё рано, но она о тебе помнит и тебя любит.

— Ты можешь сказать, где она?

— Скорее нет, чем да. Я ведь её слышу, а не вижу. Но она где-то есть.

— Понятно. Теперь я тебе расскажу одну интересную вещь, но это должно остаться между нами.

— Могила.

— Несколько дней назад в Зоне я подстрелил зомби, бывшего немецкого солдата. Раны его быстро заросли — ну, как вообще у зомби и бывает, пока они свежие. А потом он пришёл в себя.

— То есть?..

— Снова стал человеком. Всё понимает, многое помнит, разговаривает… То есть я его сам не видел, но так рассказывают. Что случилось, как он вернулся — никто не понимает, первый зафиксированный случай. Но ведь не факт, что первый имевший место. Человек, очнувшийся среди зомби, тут же становится объектом нападения; запах у него другой, что ли, или температура — они температуру и сами хорошо чуют, и мы их по температуре сепарируем…

— Я поняла, я поняла, поняла… То есть ты считаешь, что может случиться чудо, и Алька воскреснет? Вернее, вернётся в тело?

• Предыдущая
• 38/57
• Следующая