Выбери любимый жанр

Мой знакомый медведь: Мой знакомый медведь; Зимовье на Тигровой; Дикий урман - Севастьянов Анатолий Александрович - Страница 16

Изменить размер шрифта:

Витька бросил еще кусок сахара — как раз в то мгновение, когда Рем движением лапы согнал со лба комаров. Медведь тут же схрупал сахар и опять сделал то же движение лапой. Витька бросил еще кусок — и снова, съев сахар, Рем махнул лапой. Видно, Рем запомнил: махнешь лапой — получишь сахар. Витька не стал разрушать этот случайно возникший условный рефлекс и за каждый взмах лапы бросал ему сахар, пока тот не кончился. Не получая больше подачки, Рем подался ближе к избушке, наткнулся на старое кострище, вылизал золу и повернул назад в тайгу.

Мало–помалу Рем перестал опасаться Витьки. Иногда за ним удавалось наблюдать часами. Чуть–чуть подкармливая медведя, Витька боялся, как бы он опять не вздумал закусить по–настоящему и снова не учинил погром в избушке. Поэтому, уходя надолго, он продевал в дверную ручку толстую медную проволоку и закручивал ее вокруг здоровенного костыля. При желании медведь мог бы вышибить дверь ударом лапы, но Рем вроде не был таким разбойником. На всякий случай, чтобы из?под двери медвежий нос не ласкали соблазнительные запахи, Витька посыпал порог мелким табаком или горчицей.

Однажды на границе поймы и каменноберезовой тайги в мозаике бликов и теней от высокой травы он увидел знакомую медвежью морду. Это был Рем. Едва заметив Витьку, он сразу махнул лапой, выпрашивая подачку. Где- то Витька читал, что медведи во всех зоопарках знают, как легко дрессируются люди — стоит протянуть лапу, и сразу получишь лакомство. Оказывается, это быстро усваивают и дикие медведи. Стоило Рему махнуть лапой, он тут же получил сахар.

Витька пошел за Ремом по каменноберезовому лесу. Возле торной медвежьей тропы Рем остановился, понюхал се и сел сбоку, похоже, просто отдохнуть. На Витьку он не обращал внимания. Посидев, опять пошел по траве. Она почти скрывала его. Рем не пропускал ни одной валежины, чтобы не опереться на нее лапами, не осмотреться вокруг. Из травы поднималась его рыжая голова на длинной шее, медведь водил носом, опять опускался на все лапы и брел дальше.

Он вышел к ручью и сразу направился к повороту, где вода с разгону натыкалась на берег и вымыла глубокую яму. Медведь сел возле ямы и долго смотрел, как ходят в этом маленьком круговороте гольцы. Потом лег на брюхо и медленно стал опускать в воду лапу… Но рыба разбежалась. Тогда он заранее опустил лапу поглубже и стал терпеливо ждать, легонько прижав уши. Потом резко дернул в воде лапой — опять пусто. Рем встал, потряс когтями, как трясет кошка, когда случайно ступит в лужу, и направился дальше. Поднялся на увал, прошел между темно- зелеными пятнами кедрового стланика и, как в шалаш, забрался в убежище под сломанным деревом. Расщепленный, распахнутый надвое ствол дерева, его пень и куст кедровника образовали уютный закуток, где медведь не раз уже спал. Об этом говорили поломанные ветки, примятая древесная труха.

Рем лег на брюхо и положил голову на скрещенные лапы. Витька встал неподалеку и смотрел на него. Рема немного беспокоила близость человека, и он, не меняя позы, время от времени открывал глаза и посматривал на него.

Витька был так близко от медведя, что мог бы сделать отличные фотографии. Но фотоаппарата, к сожалению, у него уже не было. Еще до знакомства с Ремом он насторожил фотоаппарат на тропе, чтобы медведь сам сфотографировал себя с близкого расстояния.

Однажды Витька пришел на тропу и увидел, что фотоаппарат сработал. Но радовался напрасно: молодой шеломайник за день вырос так, что листьями закрыл объектив. Тогда Витька срезал все стебли рядом с аппаратом, он был уверен: если опять появится медведь, получится отличный снимок. Но медведя, проходившего по тропе, привлек то ли щелчок, то ли сам фотоаппарат… Словом, когда Витька под вечер вернулся на тропу, камеры на месте не было. Медведь сорвал ее вместе с карманным штативом, катал по траве, потом пришлепнул лапой. Пластмассовый корпус «Любителя» превратился в черные осколки.

Рем задремал в своем укрытии, но комары не давали ему спать. Он встал, сделал свою медвежью зарядку. Первое упражнение — выгнул спину и потянулся. Второе упражнение — вытянул назад правую ногу, потом левую. И в заключение сел, задрал морду вверх, стараясь положить на спину голову с раздвоенным ухом.

«Это, наверное, его медвежонком Гераська стаскивал лыжной палкой с ветки над пропастью», — подумал Витька.

Рем побрел по тропе к берегу океана. Боясь рассердить медведя назойливостью, Витька поотстал немного.

Рем бродил по «прибойке», искал выброшенных волнами крабов, рыбу, моллюсков. На влажном плотном песке остались после прилива лужи. Медведь проходил их посредине, проверял, нет ли где рыбы. В одной проворно развернулся, запрыгал, поднимая брызги, — хотел придавить рыбешку лапами. В прыжках выгибал спину и был похож на мышкующую лисицу, когда она пытается прижать мышь сложенными вместе лапами.

Рем сгорбился посреди лужи, замер с приподнятыми передними лапами. Только голову медленно поворачивал то влево, то вправо. Рыбешка шевельнулась сбоку, и медведь бухнул туда лапами. Обшлепал передними лапами всю лужу, но так и не поймал рыбу и с досады ушел от берега.

После знакомства Рем смелее и чаще стал приходить к избушке. Витька чуть–чуть прикармливал его — так. чтобы не приучить к нахлебничеству, но в то же время и не отвадить.

Однажды он увидел из окошка, как Рем со вздыбленной на хребте шерстью поднялся на задние лапы, а передними загораживался от небольшой березки. На ней сушился черный ремень. Он медленно сползал с задетой медведем ветки, а Рем испуганно глядел на него и отстранялся. Вдруг ремень упал. Медведь рявкнул и отскочил в сторону. Потом издали стал топать по земле лапами и слушал, не зашуршит ли под березкой трава. Видимо, Рем принял ремень за змею. Но откуда он мог знать о змеях, если на Камчатке их нет? Наверное, с древних времен сохранилась неприязнь к ползающим тварям.

Вечером Витька затопил печурку и поставил чайник. А сам с удовольствием улегся на нары. Приятно было лежать в избушке, в этом маленьком уютном «островке», окруженном дикой первозданной природой, которая без этого бесхитростного человеческого жилища не была бы такой желанной.

«Хорошо бы по–настоящему приручить Рема, — мечтал Витька. — У Тура Хейердала жил ручной медвежонок. Вечерами он сидел на лавочке перед камином и ужинал вместе с детьми. Перед сном его умывали, как и их. Этот же медвежонок, когда подрос, служил Туру подушкой… Вот и мне бы сделать Рема таким же послушным».

В избушке стало жарко, и Витька пошел за одеждой, которая сушилась на кусте: днем переходил по бревну речку и сорвался в воду. Куртка висела на месте, а брюки едва нашел в траве. Медведь распустил их на ленточки: доставал из кармана бумагу, в которую Витька завертывал для него сахар.

Утром должны были приплыть Сергей Николаевич и Галина Дмитриевна. Витька целиком сжег свечку, пока из ленточек опять соорудил брюки.

На другой день он не пошел в тайгу — ждал лодку. Привел в порядок гербарные сборы, прибрал в избушке и сел у окошка, чтобы видеть лиман.

Недавно в реферативном журнале Витька прочитал о проекте, разработанном учеными Мэрилендского университета, по которому пятидесяти полярным медведям наденут специальные ошейники с вмонтированными в них миниатюрными передатчиками, радиосигналы передатчиков пойдут к искусственному спутнику «Нимбус», запушенному на полярную орбиту Земли. По этим радиосигналам ученые будут узнавать о миграции белых медведей.

«Вот это масштабы, — думал Витька. — Чтобы и я мог заниматься настоящей работой, обязательно надо поступить на будущий год в университет. Начну как следует готовиться по всем предметам».

Он прямо здесь, в избушке, готов был засесть за учебники, но не взял их с собой.

Вокруг тупо гудели комары. Даже в избушке нужно было спасаться от них специальной мазью. Все щелки в стенах вроде бы заделаны, а комары все лезли откуда?то. Случайно Витька заметил, как из дырочки в двери, оставленной выпавшим гвоздем, чуть толще обычной иголки, вылез согнутый в три погибели комар. Как он мог протиснуться в эту чуть светящуюся дырочку, непонятно.