Вампиры в Москве - Клерон Кирилл - Страница 37

• Предыдущая
• 37/98
• Следующая

(— что-то не припомню за ним такой любви к чистоте. вот со своих пакостей каждый вечер пыль сдувает, а сам, едва домой явится, сразу за стол и хлобысь стопарик… небось, запах чужой бабы замывает) — так мнительная женушка объяснила необычное поведение Василя, однако реальность оказалась гораздо круче и сумасшедшее. Гораздо зубодробительнее.

Вначале провинившийся муженек «незаметно» проскользнул в спальню, держа под мышкой некий округлый предмет, который жена не успела толком рассмотреть. Зато успела унюхать запах своих любимых духов и, полная дурных предчувствий, забежала в ванну. Так и есть, половины пузырька с OPIUM как ни бывало, а раковина оказалась забита какой-то ворсистой дрянью: то ли мхом, то ли истлевшим тряпьем, то ли еще чем. Оно воняло и даже мощнейший запах духов не спасал.

Жена уже собиралась разъяренной фурией вылететь из воняющей ванны и задать проштрафившемуся муженьку показательную трепку, да такую, чтобы мало не показалось:

(— денег который месяц в дом не приносишь, на шее моей хрупкой сидишь, захребетник, а дорогущие духи изводишь),

когда в открытую дверь она увидела своего благоверного, с гордым видом первооткрывателя Америки и победителя при Ватерлоо в одном лице выползающего из комнаты. На острие ее любимого пляжного желтого зонтика, который, словно стяг, твердо стоял в вытянутой руке, болтался… человеческий череп, местами изрядно подгнивший, но с остатками мыла и резким запахом духов.

Череп нагло и вызывающе ухмылялся гнилозубым оскалом, а между пустых глазниц виднелась еще одна дырка неизвестного происхождения.

Жена схватилась за сердце и стала медленно оседать. Ее глаза настолько выползли из орбит(так их повыпучивало), что, казалось, они готовились выпрыгнуть и укатиться прямиком под диван, дабы не видеть всей этой мерзости. Дабы не ослепнуть.

Василь же сиял, как начищенный пятак — еще бы, он только что обогатил свою удивительную коллекцию прекрасным экземпляром черепа невинно убиенного. Невинно убиенных в нашей многострадальной стране навалом, можно даже сказать пруд пруди, но этого парня Василь отрыл на месте массовых НКВДешных расстрелов 1937-го или еще какого-нибудь репрессивного года у деревни Перловка.

За пузырь или еще как, но выведал у местных про тайное захоронение в березовой роще и не поленился часок поработать лопатой. Третью дырку в найденном черепе оставила пуля, которую врагу трудового народа выпустили промеж зенок, а не в затылок, что являлось более обычной процедурой для тех лет. Этот странный факт, по не совсем понятным причинам, многократно усиливал ценность трофея в глазах Василя.

Тем же вечером, положив свою «эзотерическую» коллекцию в потертый чемодан( аккуратно переложив все экземпляры газетками и тряпочками), с которым еще в пионерский лагерь ездил, а пару хлопковых рубашек и семейные трусы в дырявую авоську, Василь напоследок громко скандалил с оклемавшейся и незамедлительно прогнавшей его женой.

Жена стояла на балконе, одной рукой картинно подбоченясь, а другой тыча в сторону коллекционера жирным кукишем. Василь стоял во дворе, задрав голову на восьмой этаж и орал:

— Чтоб тебе пусто было, тебе лично и всей твоей малахольной родне!

— Пойди-ка подлечись немного, то же мне, граф Калиостро недоделанный!

(— при чем здесь Калиостро?! вот глупость то!):

— Сама подлечись, клюшка!

— Непременно. Загляну к соседу, он меня и подлечит, а то у тебя в последнее время лишь на хвост ящерицы обмылок встает.

— Загляни, загляни, мымра болотная, только не испугай его своей помятой рожей. Может он и не особый любитель персонажей из фильмов ужасов. Наденька лучше маску.

— Катись, катись…

Василь медленно уходил из семейного гнезда, уходил как изгой. Нет, «прощание» явно проходило не в его пользу — язва-жена нагло лидировала. И тогда, дабы выправить ситуацию в свою пользу, он решился, он на такое решился!

Обалдевая от собственной смелости и до конца не веря в то, что сейчас сделает, Василь сложил руки рупором и заорал на весь двор:

— И знай, голуба, что я трахал в 1985-м твою подружку Яну, казачка засланного, много раз трахал. Ох, и хороша у нее грудь, не то что твои плюгавые тряпочки!

После этого недипломатичного признания с Ниночкой случился второй шок, основательнее первого. Ее аж всю перекосило и скандальный рот, словно рыбьи жабры на сухом и горячем песке, начал судорожно ловить влажный вечерний воздух. Может быть, она ослышалась?

— Еще как трахал!

А вот это преступление амнистии уже не подлежало. Как минимум, пожизненная анафема. Дорога назад оказалось отрезанной, а Василь уверенно пошел вперед.

Около года прошло с вышеописанных событий, а, казалось, Василь никогда и не знал другой жизни. Или все сытое и теплое происходило не с ним — в книге какой прочел или в импортном кино увидел. А мог благополучный приятель рассказать о своем житие-бытие за рюмкой водки? Конечно, мог.

Василь заделался одним из тех, кого называют бомжем, стал им не только по форме, состоящей из старого клетчатого пиджака с протертыми локтями, стоптанных ботинок и слегка затхлого сопутствующего запашка, но и по содержанию. Единство, мечта всех диалектиков. Только тот, кто ничего не имеет, по-настоящему живет одним днем; только тот, кого никого не любит и кто не любит никого, по-настоящему свободен. В Василе форма и содержание в начале бездомной жизни пребывали в полной гармонии, а что может быть лучше?

Через пару месяцев классических скитаний по чердакам, подвалам и вокзалам, Василь отыскал вполне сносное местожительство в давно заброшенном бомбоубежище. Трехэтажное здание прямо над ним, еще крепкой дореволюционной постройки, несколько раз подвергалось перепланировке. По своему назначению оно побывало и рабочим общежитием фабрики Красный Октябрь, и бюрократической шарашкиной конторой, и Домом быта, и даже Медвытрезвителем. Сейчас же, по ветхости, оно пустовало. На современных городских планах бомбоубежище отсутствовало, хотя попасть туда не составляло особого труда — подними люк с непонятной надписью МКХ ВОДОСТОК 1931, выходящий в переулок рядом с козырьком забитого досками подъезда, спустись по лесенке в заброшенный коллектор, пройди метров десять и открой скрипучую железную дверь.

Бомбоубежище построили перед самой войной в виде буквы Г, все стены, пол и потолок основательно забетонировали и укрепили. Впрочем, невдалеке от одной из стен проходили трубы теплотрассы, и от постоянного воздействия тепла покрытие растрескалось, местами обнажив сухую каменистую землю. Худо-бедно работала вентиляция, а из поржавевшего крана текла тонкой струйкой рыжеватая вода. В дальнем углу Василю удалось вырыть глубокое отхожее место, так что соответствующий запашок стоял минимальный, однако чистоплотный жилец старался справлять нужду снаружи. Даже тусклая лампочка Ильича, и то присутствовала в ассортименте доступных достижений цивилизации, да больно часто перегорала из-за перепадов напряжения. Поэтому, в целях денежной экономии, Василь приноровился пользоваться допотопной керосинкой, найденной им на помойке. В общем, достаточно тепло, не очень темно и мухи не кусают, ибо в таком месте никакие мухи не выдержат — невеселая шутка…

И все-таки не райская жизнь, совершенно не райская, да и ведь бомбоубежище — не рай… Особенно, если становится не временным пристанищем, а домом. Ведь дом должен быть лучше.

В общем, нежданно-негаданно, в Василя проникла внутренняя дисгармония, иногда уходившая в тень, а иногда так выпирающая, что оставалось ее лишь заливать, лишь топить. Иногда — по щиколотку, чаще — по грудь, а в последнее время — с макушкой. Иначе просто не получалось, не спасало от гнетущего депрессняка. Василь уже и не мог вспомнить, даже сильно напрягая память, когда в последний раз бывал сыт и трезв. Казалось бы, не пей, потрать деньги на еду, но эта наша логика, логика тех, чьи наибольшие неприятности ограничиваются опозданием на работу или потерей зонтика в автобусной давке. Василь рассуждал иначе:

• Предыдущая
• 37/98
• Следующая