Четверо из России - Клепов Василий Степанович - Страница 20

• Предыдущая
• 20/51
• Следующая

Однажды вечером, когда мы вернулись с работы, Белка вышла на крыльцо с помоями для поросят. К ней сразу подбежал Отто, взял у нее ведро и понес. Она отправилась следом, легонько постукивая своими деревяшками по чисто выметенному двору. На обратном пути, поравнявшись с нами, Белка посмотрела на нас своими голубыми васильками.

– Ты что же, Белка? – криво усмехнулся Димка. – Совсем немкой сделалась?

– Ой, и не говорите! – отмахнулась она. – Надо же как-то выкручиваться. Ты что уставился? – вдруг крикнула Белка на меня и замахнулась ведром, но тут же ласково шепнула: – Я думаю, Молокоед уже составил маршрут?

– Какой маршрут? – недоуменно спросил я. Она изумленно расширила глаза:

– Вы что, вечно решили на немцев работать?

Выходит, и Белка думает о том, как бы удрать! И этот ее бодрый тон так на меня подействовал, что я готов был немедленно пуститься в бегство.

– Мы собираемся, – тихо сказал я.

– И долго будете собираться? Мне уже надоело тут до чертиков! Вам-то хорошо, а я вот попала в концлагерь… Недели три сидела… Ой, что там делается, ребята! – нахмурила она свои светленькие брови. – Не знаю как и выбралась. Люди просто мрут, как мухи, и никому до этого – никакого дела. Устроят перекличку: того нет, другого нет. Значит, мы уже знаем: отправились на тот свет. Я там стала худая, как щепка. Хорошо хоть меня эта ваша Фогель выменяла… на какую-то Луизу…

– Лиза! – почти враз вскрикнули мы все трое.

– А вы ее знаете?

Бедная Лиза! Так вот куда ты попала! Мне представилось смуглое, с острыми скулами лицо и то, как плакала девочка, тосковала по дому! Все, что случилось с Лизой, произошло только из-за нас. Ведь это мы просили ее включить злосчастный радиоприемник!

– Насчет наступления немцев ты слышала? – спросил Димка.

– Что?

– А вот то! Началось наступление, и нас по этому поводу кормили супом и кашей. Говорят, фашисты снова прут прямо на Москву.

– Не может быть! – вскричала Белка, и ее глаза стали огромными, как блюдце.

Нам не дали договорить. На крыльце появился Карл:

– Анхен, ты кормила кур?

– Вот еще привязался, черт паршивый! – проворчала Белка и крикнула Карлу: – Сейчас!

Она замахнулась на меня ведром и умчалась на кухню. Через минуту со всего двора летели к Белке куры и индюки, а она, улыбаясь, сыпала перед собой зерна кукурузы. Карл, надевший коричневую рубашку с засученными рукавами и коричневые короткие штаны, торчал тут же.

– Цып, цып, цып… Куда это вы так вырядились, Карл? – спрашивала Белка на ломаном немецком языке. – Между прочим, – тут же переходила она на русский, словно ни к кому не обращаясь, – у него приезжает с фронта брат. Цып, цып, цып… Сегодня он прислал огромную посылку… Так куда вы собрались, Карл?

– Я иду на собрание гитлерюгенда, – солидно ответил сынок баронессы.

– А что вы там делаете? – кокетливо взглянула на него Белка.

– Это – военная тайна.

– Подумайте! Наверно, очень важные дела…

– Да, очень важные, – сказал Карл и отправился прыгающей походкой со двора.

Белка проводила его прищуренным взглядом, усмехнулась:

– Штурмовик проклятый! Ну погоди же! Вот придут наши, они спустят с тебя коричневую шкуру…

Весь этот день мы жили под наблюдением старого Отто.

Камелькранц уехал куда-то. Добрый немец ласково обращался с нами, и мы старались вести себя так, чтобы не подводить Отто. Уже зашло солнце, а мы все еще были на воле, то есть не в амбаре.

– Идемте спать, – произнес Димка. – Все равно Молокоед ничего не придумает.

Что можно было сказать Дубленой Коже? Я очень много думал над тем, чтоб удрать. Но как? Вот в чем дело. Мы, правда, я и Левка, уже знаем немецкий и можем в случае чего разузнать о дороге, попросить поесть. Но одежда! Первый же встречный поймет, что имеет дело с беглыми, и отведет нас в полицию. Лиза спрятала где-то на чердаке старую одежду Карла, но как попасть на чердак, когда мы все еще под замком в амбаре? Надо обязательно добиться, чтобы Камелькранц перевел нас в польский барак…

Все это я выложил Левке и Димке, а в заключение пообещал:

– Поговорю с поляками, составлю маршрут и тогда…

– Маршрут, маршрут! – передразнил Левка. – Можно бежать и без твоего маршрута! Давай договаривайся с поляками, они, наверно, тоже побегут…

– Никуда поляки не побегут! – решительно ответил я. – Я говорил с Сигизмундом.

– Сигизмунд уже убежал, – грустно улыбнулся Димка.

Мне вспомнился взгляд, который бросил на меня старый поляк, выходя за ворота. Это был взгляд человека, идущего на смерть.

Ворота вдруг открылись, и во двор стали входить какие-то подобия людей. Меня охватил ужас, когда я разглядел поближе этих бедняков. Рваные до того, что нельзя понять, голые они или одетые, босиком, без шапок, с всклокоченными волосами и лихорадочно блестящими глазами, эти люди несли на себе жуткий отпечаток немецкого концлагеря. Единственно, о чем позаботились аккуратные немцы, – нарукавные значки. Желтые повязки говорили о том, что тут были чехи, югославы, бельгийцы и французы.

Камелькранц стоял в воротах и пропускал людей во двор. Так вот почему его не было целый день! Управляющий ездил куда-то в концлагерь, и знакомый начальник продал ему этот «товар».

– Быстрей, быстрей! Чего вы тащитесь! – кричал горбун.

Показались последние двое – француз и чех, которые волокли под руки третьего – англичанина. Когда его ввели во двор и отпустили, англичанин упал на землю, не в силах даже приподняться.

Посмотреть на новых работников вышла на крыльцо Птичка:

– Ну и работнички! Да их надо откармливать целый год.

– Ничего, Марта, – успокоил баронессу Камелькранц. – Унтерменши очень выносливые… Денек-другой, и – вое будет в порядке.

Лежавший на земле приподнял голову, что-то попросил. К нему быстро нагнулся француз и, обращаясь к женщинам, сказал по-немецки:

– Дайте воды! Он просит пить.

Белка сбегала за водой, вынесла ее в стакане.

– Анхен, зачем ты даешь стакан? – брезгливо произнесла баронесса.

Но француз уже подхватил его, поднес ко рту англичанина.

– Мерси! – дрогнувшим голосом сказал француз, возвращая стакан Белке.

Когда баронесса исчезла, житель Франции, тяжело ступая, подошел к Белке:

– Как ты сюда попала, Нюра? Мы уж бог знает что думали…

– Что же вы обо мне думали? – улыбнулась Белка.

– О чем же можно думать в лагере? Сразу решили: тебя нет в живых…

– Пока еще жива, – грустно улыбнулась Белка.

В эту же ночь англичанин умер. Его схоронили под соснами, где уже лежали поляки и русская. Это была двадцать шестая могила.

После того случая, когда я пожаловался на Левку, Камелькранц стал проявлять ко мне неожиданное доверие. Он явно выделял меня из всех батраков и даже поручал иногда присматривать за работой других. Я изо всех сил старался «оправдать» доверие управляющего. Чтобы еще больше расположить его к себе, попросил ребят всячески выказывать ко мне в присутствии горбуна злобу, жаловаться на мою грубость, притеснения и вообще делать вид, что я – изверг и заел им жизнь.

Это подействовало. Однажды Камелькранц отозвал меня в сторону:

– Я знаю, тебе плохо живется с лодырями. Но завтра я поселю тебя отдельно. Я думаю сделать тебя своим помощником.

Как раз то, что мне требовалось! Надо было обязательно вырваться из-под замка, иначе – какой же побег!

Вечером я уже перебирался в отведенную мне каморку. По договоренности, ребята во все горло кричали вслед:

– Иуда! Предатель!

А Димка до того вошел в раж, что запустил в меня деревянной туфлей.

Поляки с изумлением смотрели на эту комедию, и во многих глазах я читал презрение к себе и даже откровенную ненависть. Из окна кухни на миг высунулась Белка. Она злобно сощурилась и плюнула в мою сторону.

• Предыдущая
• 20/51
• Следующая