Тайна Нефертити - Питерс Элизабет - Страница 28
- Предыдущая
- 28/49
- Следующая
Я уставилась на пятно солнечного света у меня между ступнями, похожее на лужицу янтарного вина.
— А ты-то почему не едешь домой? — спросила я. — Тебе это место совсем не нравится, к тому же сидеть здесь с твоим гипсом мало радости.
— Может, уеду.
Голос Ди был таким странным, что я с удивлением вскинула на нее глаза. Она отрешенно смотрела на усыпанные белыми цветами ветки жасмина у глинобитной стены.
— Не знаю, что мне делать, — сказала она словно самой себе.
— Может, твой отец не понимает, как для тебя мучительно пребывание здесь. Он сам не свой от идеи найти гробницу...
— А что это ему даст, если ее найдут?
— Не думаю, что они ее когда-нибудь найдут.
Я взбаламутила маленькую лужицу солнечного света носком кроссовки и наблюдала, как она задрожала и выплеснулась, почти как настоящая вода, через мою ногу.
— А если найдут, это будет означать много денег, да?
— Дело не в деньгах, дело в славе, — ответила я рассеянно. — Или в чем-то еще. Не знаю, как тебе объяснить, это только какой-нибудь сумасшедший археолог может понять.
— Она вроде гробницы того мальчика-царя, как бишь его?..
— Тутанхамона? Они думают, еще богаче.
— И есть люди, которые платят деньги за такую ерунду?
— Да, есть люди, которые платят за такую ерунду, — сказала я, внимательно глядя на нее. Она была гораздо больше увлечена археологией, чем хотела показать, и я гадала, не имеет ли эта неожиданная жажда знаний связи с тем, что Майк «такой интересный». — Много-много денег. Ворованные предметы старины не сбывают через обычных скупщиков краденого, но всегда найдется покупатель, если знать рынок.
— Я поняла. — Ди оперлась на костыли и встала. — Пока. Пойду вздремну перед обедом.
Дурные предчувствия владели мной, когда я смотрела, как среди деревьев мелькает розовый подол, испачканный зелеными пятнами. Для такой испорченной особы, как я, их происхождение было совершенно очевидно. Я только надеялась, что папаша ее не застукает. Вдруг под внешним благодушием Блоча скрывается взрывной темперамент?
Моя только что возникшая теория была почти тотчас же поколеблена. Ворота распахнулись, и по тропинке прошел Майк, так чем-то озабоченный, что даже не взглянул в мою сторону. Майк, оказывается, тоже выходил за ворота прогуляться, вот ведь какое совпадение. В конце концов, это может быть вовсе и не Хассан.
Последующие дни должны были явиться своего рода разрядкой после накала страстей, вызванных серьезной неудачей, едва не обернувшейся трагедией. Они были небогаты событиями и скучны — унылая череда невыносимо знойных полдней, приходивших на смену жарким утрам без находок. Однако атмосфера в институте не только не разрядилась, а, наоборот, стала еще более напряженной. Ди была чем-то очень обеспокоена. Я догадывалась об одной из причин, но интрижки, пусть даже с Хассаном, было, пожалуй, маловато для того, чтобы довести ее нервы до такого состояния. Каждый раз, когда кто-то заговаривал с ней, она вздрагивала и большую часть времени пребывала в мрачном молчании, о чем-то напряженно размышляя.
На людях Блоч оставался таким же, как всегда, но, поймав однажды его взгляд, брошенный на Ди, я подумала, что, если у него есть подозрения насчет дочери, можно понять, почему она так нервничает. При всей его нежности к ней у него был вид человека, которому лучше не перечить.
Марк, словно паук, терпеливо поджидающий, не попадется ли к нему в паутину муха, за всеми наблюдал, ничего не упуская из виду. Джон и Майк зациклились только на одной проблеме, словно запрограммированные роботы. Ахмед старался не попадаться мне на глаза, а в те редкие случаи, когда это не удавалось, пробормотав приветствие, исчезал. Хассан был невыносим. Я наткнулась на него, ошивающегося у ворот, когда один-единственный раз отважилась выйти одна за пределы институтской территории. Его ядовитая ухмылка и почти откровенно наглый взгляд заставили меня позорно ретироваться за спасительную глинобитную ограду института.
У меня возникло ощущение, что у всех этих людей были какие-то свои цели и заботы, неизвестные мне, но каким-то непонятным образом мне угрожавшие. Единственным человеком, чье общество благотворно действовало на меня, был молодой Эл Шнайдер. Он методично один за другим штудировал отчеты Питри [20] о раскопках, и было так покойно сидеть у него в кабинете, рядом с тем, кто не думал ни о чем, кроме древних черепков. Иногда он поднимал на меня взгляд и с застенчивой улыбкой зачитывал особенно замечательный отрывок о посуде из красной глины, никогда не нуждаясь в моем ответе, что было особенно приятно.
Однако ко вторнику мне слегка наскучила керамика, а пребывание в замкнутом пространстве начало сильно раздражать. Когда после обеда я стояла, бесцельно уставившись в окно гостиной, мне показалось, что те самые заботы других, которые оставались для меня загадкой, тяжелым грузом лежат на моих плечах.
— Сегодня полнолуние, — сообщил Майк, вдруг материализовавшись передо мной. — Как насчет прогулки?
— Майк, я была бы в восторге. Но Джон говорит...
— Я же буду с тобой, — величественно изрек Майк.
— Верно. — Я многозначительно посмотрела на него, и он занервничал и начал меня горячо разубеждать:
— Это не то, что ты думаешь.
— А может, я вовсе и не думаю о том, что ты думаешь, что я думаю. Ладно, Майк, если я буду безвылазно торчать в этих стенах, то скоро начну заговариваться.
Но только когда огни института остались позади, я поняла, как не хватало мне всего того, что я увидела. Взошла луна. Ее холодный свет сделал невероятно ясно видимым весь ландшафт, а скалы — блестящими, словно их покрывали серебряные пластины. Все детали виднелись отчетливо, как днем, и все-таки свет был странным и неземным. Звезды не проглядывали отдельными пятнышками сквозь завесу городского смога, а щедро украшали небо гроздьями созвездий и сверкающими бриллиантовыми дорожками туманностей. Я глубоко вдохнула прохладный, прозрачный воздух, и мне показалось, будто я дышу чистым кислородом.
Мы шли в молчании, ибо слова были неуместны. Пологие уступы и колоннады храма Деир эль-Бахри предстали серебряным чудом. При лунном свете, в объятиях окружавших его скал храм казался совершенством, не тронутым временем. Майк первый раз заговорил, только когда мы стояли у его подножия:
— Устала?
— Нет.
— Есть настроение для восхождения? Это довольно легко.
— С удовольствием.
В этот раз подъем дался мне без труда. Ночь словно наделила волшебной силой мое тело, теперь не знавшее усталости, а ногам, казалось, помогал кто-то невидимый. Когда мы поднялись на плато, Майк взял меня за руку, и мы зашагали рядом, по-прежнему не прерывая молчания. Казалось, с каждым шагом дни уносились вспять. Я возвращалась в прошлое, в то время, когда все то, что сейчас окружало меня, было моим миром, миром, который по праву принадлежал мне и частью которого я себя чувствовала. Достигнув конца тропы, мы остановились и стали смотреть вниз в Долину царей. Тайну ее покрытых густой тенью гробниц охранял бледный свет луны и высящиеся рядом пирамиды горной гряды. Ландшафт был словно залит вином, но не пурпурно-красного, привычного для вина, цвета, а серебряно-золотого, как мозельское. Погрузившись в забытые мечты, я стояла в оцепенении, окруженная призраками прошлого, и, когда Майк потянул меня сесть с ним рядом и обнял, я с удовольствием (и только) примостилась у его плеча.
— На сколько лет назад ты ушла в прошлое? — спросил он тихо.
— На десять... нет, на пятнадцать. Ты это специально сделал?
— Именно вид ночью ты так обожала. «Бибан эль-Мелек в лунном свете», — восторгалась ты тонким детским голоском, выговаривая арабские слова с ужасным произношением...
— Это не только вид, — сказала я, улыбаясь тому, как он меня передразнил, — но и история этого места тоже.
— М-м-м, как это там... золото и драгоценности, спрятанные под землей сокровища... Не смешно ли, что слова эти могут разжигать воображение. А толпы бессильных мертвецов...
20
Питри, Флиндерс Уильям Мэтью (1853 — 1942) — английский археолог, исследователь истории Древнего Египта.
- Предыдущая
- 28/49
- Следующая