Террор в Македонии - Буссенар Луи Анри - Страница 3

• Предыдущая
• 3/15
• Следующая

Зажав карабин между ног и положив подле себя обнаженный кинжал, Марко восседал за столом, а Грегорио, униженно стоя перед ним, горько сетовал на судьбу.

Бандит вытащил из кармана небольшую длинную дощечку, на которой ножом были сделаны какие-то засечки. Затем достал ружейный патрон, забитый вместо пули деревянной пробкой, и, наконец, вынул человеческую челюсть, где не хватало нескольких зубов.

С насмешкой в голосе он холодно произнес:

– Ну что ж, мой славный Грегорио, теперь самое время уладить наше маленькое дельце.

– Сеньор Марко, ведь срок платежа истекает только завтра, в день Святого Михаила.

– Ошибаешься, друг мой. Твой календарь врет.

– Клянусь вам, срок уплаты завтра.

– Допустим. Но раз я здесь, значит, завтра уже наступило. Поэтому, как говорится, «давай сюда свое ухо» и слушай внимательно, так как я не люблю повторять дважды. Поди принеси другой патрон и вторую половинку дощечки, что я дал тебе на Святого Георгия, когда приезжал, как обычно, назначить сумму оброка.

Через минуту старик вернулся, держа в руках оба указанных предмета. На латунном наконечнике патрона Марко узнал арабский знак, начертанный им полгода назад.

– Так, хорошо.

Потом приложил дощечку Грегорио к своей и соединил их. Обе половинки плотно подошли одна к другой и точно совпали.

Этот простейший инструмент представлял собой старинную меру счета, ею пользовались еще в средние века.

Одни метки обозначали количество взимаемых баранов, другие – мешков с зерном, третьи – бочек с вином.

Марко принялся с серьезным видом подсчитывать:

– Итак, ты мне должен тридцать баранов, двенадцать бочек вина, восемнадцать мешков зерна, ну а насчет остального – посмотрим.

Несчастный крестьянин застонал.

– Сеньор, сжальтесь надо мной, умоляю вас! Я в бедственном положении. Поля побило градом, виноградники вымерзли, а ваш окаянный леопард только что загрыз почти все мое стадо. Я остался без хлеба, без вина и без баранов. Во всем Косове не сыскать сейчас человека беднее меня.

– Охотно верю, друг мой. Мне от души жаль тебя, – отвечал Марко с притворным состраданием. – Но лучше не вспоминай о баранах. У Хаджа тяжелый характер. Он решит, что ты упрекаешь его в чем-то, и может рассердиться. Ну так и быть. На этот раз я обойдусь без всего этого. Надо же выручать своих друзей, когда им приходится туго.

Эта неожиданная щедрость и обескуражила и обеспокоила Грегорио.

– Вы так добры, сеньор! Но как же я тогда расплачусь с вами?

– Очень просто. Деньгами!

– День… га… ми… – забормотал старик. – Но у меня нет ни одного пиастра![37]

– Ты плохо слушаешь меня! – В голосе бандита появились угрожающие нотки.

– Да я разорен, разорен!

– Итак, сто пиастров за баранов…

– Но ведь ваш зверь зарезал почти всех!

– Именно поэтому ты и должен мне за них заплатить.

– Боже мой! Сто пиастров! Клянусь спасением души, у меня нет таких денег!

Марко, поигрывавший все это время кинжалом, с молниеносной быстротой подскочил к старику, крепко схватил его ухо большим и указательным пальцами и наотмашь отсек одним ударом.

Тот взвыл. Кровь хлынула ручьем. Жоаннес и Никея бросились к Грегорио.

Марко спокойно швырнул отрезанное ухо на стол и пригвоздил его кинжалом.

– Вот что я обычно имею в виду, когда говорю «давай сюда свое ухо»! Надеюсь, это ухо будет теперь слушать меня более внимательно.

– Сжальтесь над моим отцом, сеньор Марко! – рыдая умоляла Никея.

– Негодяй! – проревел Жоаннес.

Оставаясь внешне невозмутимым, албанец пронзительно свистнул.

Повинуясь привычному сигналу, леопард впрыгнул через окно в дом и с яростным рычанием улегся у ног хозяина.

Марко нехорошо улыбнулся.

– Еще больше, чем баранину, мой Хадж любит мясо православных христиан. У него острые клыки, и он скор на расправу. А громкие крики и резкие движения сильно действуют ему на нервы. Так что в ваших же интересах вести себя спокойно, иначе я не ручаюсь за последствия.

Старик перестал стонать. Дочь обтирала струящуюся из раны кровь, а зять поддерживал и ободрял его.

Не обращая на них никакого внимания, Марко продолжал свои подсчеты:

– Итак, сто пиастров за баранов, сто пиастров за вино, сто пиастров за зерно.

Совершенно подавленный, Грегорио согласно кивнул головой и надтреснутым голосом ответил:

– Сила на твоей стороне. Если ты требуешь, я заплачу, но, видит Бог, я не знаю, где взять эти деньги.

– Ты же деревенский староста! Поступай как я. Поговори с жителями, постарайся найти для них убедительные доводы, вроде моих… Однако продолжим. Время – деньги, так, кажется, у вас говорят.

С этими словами бандит раскупорил оба патрона, в каждом из которых находилось по десять дробинок.

– Эти дробинки обозначают денежный оброк, так как те триста пиастров пойдут в счет натурального оброка. Один золотой цехин за каждую дробинку, то есть всего десять цехинов.

– Смешно требовать такую сумму от бедняка, у которого нет и десяти пиастров! – пробормотал старик.

– Ты опять не слушаешь меня, мой дорогой Грегорио. Придется отрезать тебе и второе ухо, чтобы оно стало таким же внимательным, как первое. Еще слово, и…

– Лучше убей меня!

– Не говори глупостей! Ведь мы друзья, и я готов великодушно предоставить тебе длительную отсрочку… целый час! Но за это я возьму с тебя проценты. Дело есть дело, не так ли? Проценты составят еще 10 цехинов. Итого через час ты принесешь мне двадцать цехинов.

– Мошенник! Убийца! Бандит! Сукин сын! Да где же мне взять столько денег?! – воскликнул доведенный до крайности старик, забыв всякую осторожность.

– Лучше помолчи! – с ужасающим хладнокровием произнес Марко. – Ведь за оскорбления придется платить отдельно!

– Опять платить… Последнюю шкуру с нас дерете! Все вам отдай: скот, продовольствие, деньги, золото… Что еще? Нашу кровь? Наши жизни? Ты прекрасно знаешь, что у меня ничего нет. Целых три недели ты жил у меня, твои парни и ваши лошади! Вы пили, ели, все опустошили, разграбили!

– Верно. Твое гостеприимство было действительно щедрым! От обильной еды у нас здорово поистерлись зубы. Вот челюсть одного из моих парней, который умер от несварения желудка. Я полагаю, будет справедливо, чтобы ты возместил нам и эти убытки.

– О, конечно! Ты все можешь: требовать, брать силой!

– Ну зачем же! Я только прошу, потому что я хорошо воспитан. Тридцати цехинов за это, думаю, будет достаточно.

– Отчего же не пятьдесят?! – с усмешкой воскликнул старик в полном отчаянии.

– Потому что я умею смирять свои желания. Но раз ты предлагаешь пятьдесят, согласен, пусть будет пятьдесят!

Резкий прерывистый смех вырвался из груди несчастного. Это был смех на грани сумасшествия, который производит еще более тягостное впечатление, чем рыдания.

Перестав смеяться, Грегорио вдруг заговорил хриплым, внезапно изменившимся голосом:

– Давай, давай! Говори что хочешь! Бросай на ветер свои пустые слова, в которых столько же проку, сколько в опавших листьях. У меня ничего нет, и ты ничего не получишь, потому что шансов вытрясти из меня хоть один пиастр у тебя не больше, чем причесать лысого черта!

Слова эти страшно развеселили Марко. Все его тело, от кисточки на феске до шпор на каблуках, сотрясалось от приступов смеха. Он хлопал себя по бокам и никак не мог остановиться.

– Бесподобно! Неподражаемо! Клянусь Аллахом, Грегорио, ты способен рассмешить даже мертвого. Не волнуйся, дружище, я не собираюсь причесывать черта, череп которого гол, как арбуз. Зато здесь есть прекрасные чертовочки, такие румяные и свеженькие, а их великолепные волосы украшены золотыми цехинами. Сам я, конечно, не осмелюсь этого сделать, но ты попросишь красавиц от моего имени одолжить тебе эти монеты. Вернешь их потом, когда дела пойдут лучше. Действуй же, да смотри, будь красноречив, так как твое второе ухо, а если понадобится, и нос буквально висят на волоске.

• Предыдущая
• 3/15
• Следующая