Рамсес II Великий. Судьба фараона - Мессадье Жеральд - Страница 48
- Предыдущая
- 48/78
- Следующая
Появился Рамсес. Чресла его были обтянуты жреческой повязкой из шкуры гепарда, на голову водрузили убор Верховного жреца. За его спиной стояли жрецы с перекошенными лицами. Все, кто находился в первом ряду зрителей, начиная с Туи и Тийи и заканчивая сановниками, с трудом владели собой. Они были удивлены, нет, ошеломлены, они не верили своим глазам. Продолжение было не менее неожиданным: Рамсес сам вознес хвалу богу и исполнил все предписанные церемониалом обряды.
Можно было подумать, что некоторых придворных поразил один и тот же внезапный недуг — у них безнадежно отвисли челюсти.
Рамсес занял место Верховного жреца.
Ночь пала на Верхний Египет так внезапно, как валится на постель человек, желая наконец уснуть после изматывающего тяжелого дня. Издалека доносился лай шакалов, в близлежащих каналах квакали лягушки. В небо густого синего цвета устремлялись крики сов.
В загородном дворце, расположенном недалеко от храма, только что закончилась праздничная трапеза. Рамсес и члены царской семьи разошлись по своим опочивальням. Двое мужчин медленно шли по широкой аллее сада, протянувшегося вдоль реки, — две едва заметные в свете укрепленных на стенах дворца факелов фигуры.
— Именем Ваала, — начал один весело, — кто-кто, а он умеет удивить!
— Он не только не сказал мне ни слова утешения по поводу смерти отца, — отозвался второй с горечью, — хуже того — он занял его место! Ты мог предвидеть такое, Небамон?
— Мне бы это и в голову не пришло, Пасар. Но ведь нам сообщили, что твой отец умер, когда кортеж уже был в пути! Быть может, у Рамсеса просто не было времени выразить тебе свои соболезнования. А может, новость не слишком его расстроила…
— Что ты этим хочешь сказать?
— Я думаю, что Рамсес затаил обиду на твоего почтенного родителя еще несколько месяцев назад, когда он принял у себя принца Птахмоса.
Пасар на мгновение замер.
— Разве это преступление? — спросил он с досадой после недолгой паузы.
— С нашей точки зрения — нет. Но царь всегда считал Птахмоса опасным соперником. Не забывай, Птахмос был признанным наследником трона, и его даже изобразили на барельефе в храме Амона, правда, потом это изображение затерли. Рамсес мог счесть оскорблением тот факт, что твой отец принял его у себя. Ты понимаешь это лучше, чем кто бы то ни было, ведь ты родился на юге. Установка стелы в Бухене говорит сама за себя, как мне кажется. И ведь ты сам настоял на поездке, когда правитель Куша попросил Рамсеса посетить те края.
Пасар погрузился в раздумья.
— Ты не сын жреца, поэтому сегодняшнее происшествие не произвело на тебя такого гнетущего впечатления.
— А может, это потому, что поступок Рамсеса удивил меня намного меньше.
— Но почему?
— Сменилось всего несколько поколений с тех пор, как культ Амона приобрел большое значение, Пасар.
— Как это понимать?
— Я не хочу сказать ничего плохого, уверяю тебя. Но совсем недавно, и ты не можешь это отрицать, этого бога не знали в Хет-Ка-Птахе и Уасете. Сегодня его называют «Скрытый», и твоему отцу пришлось призвать на помощь все свои познания и красноречие, чтобы объяснить людям, какое положение Амон занимает в пантеоне. Я такими познаниями не обладаю, поэтому не могу сказать, в каких отношениях состоит Амон с Ра и Хором. Но я знаю наверняка, что расцветом своего культа этот бог обязан царям.
Пасар не ответил; он не раз слышал от отца, что культ Амона власть имущие использовали в своих целях, и придет время, когда это ярмо будет сброшено.
— Заняв место твоего отца, — продолжил Небамон, — Рамсес восторжествовал над многими.
— Но над кем?
— Над теми, кто упрекал его самого и его предков в том, что в их жилах не течет царская кровь.
— И теперь он сам станет Верховным жрецом?
— Разумеется нет. Это был блестящий ход, символический акт. Хотя все это только мои предположения.
А звезды сияли как никогда ярко в ясном ночном небе. Быть может, там, в вышине, Сет, чьи рыжие волосы развевал ветер, продолжал сеять в мире вред и разрушения.
Как обычно в дни праздника Опет, во всей стране царило приподнятое настроение. По приказу фараона вокруг храмов установили сотни столов с кушаньями и напитками, и каждый желающий мог взять себе сколько угодно лепешек, сыра, гусятины, утятины, рыбы, причем повара готовили все это на глазах у толпы. В чаши и кубки, которые гости праздника приносили с собой, щедрым потоком лилось молоко, пиво и легкое вино. Там же выставили и мешки с чечевицей, смесью пшеницы и ржи и бобами, которыми каждый желающий мог наполнить свою суму.
Подданные досыта наедались и напивались за счет фараона, но это никого не смущало, потому что все эти люди работали на его землях, обязанных своим плодородием Великой Реке. Постепенно развязывались языки, и в этом году главной, если не единственной темой разговоров была невообразимая выходка Рамсеса.
— И что теперь будет? Он станет Верховным жрецом Амона?
— Скорее уж Верховным жрецом Сета!
— Хотел бы я посмотреть на мины жрецов!
— Говорят, им пришлось подсказывать ему текст хвалебной речи. Мне рассказал об этом один из служек храма.
— Наверное, им пришлось немало потрудиться, подсказывая ему, куда идти и что делать!
— Но зачем ему это?
— Дворцовые слуги говорят, что он терпеть не мог Небнетеру.
— Но ведь он был отцом его визиря Пасара!
— А может, он решил упразднить культ Амона?
— Это немыслимо… Если так, он бы не стал сам проводить церемонию!
— Но кто бы мог подумать!..
— Моя мать всегда говорила, что от рыжих добра не жди.
— Да, он настоящий сын Сета.
— Не Сета, а Сети.
— И того и другого!
Собеседник прыснул.
— Вино в этом году мутноватое, — сказал он.
— Даровое вино плохим не бывает. А скажи-ка мне, чем кончилось твое дело с разводом?
— Я отдал ей ее корову и десять серебряных колец. Она вернулась к своему отцу.
— А твоя дочь?
— Она ушла с матерью.
— И теперь ты остался один?
— Мой отец верно подметил: «Я никогда не видел, чтобы баран дольше одного дня оставался один на лугу!»
На следующий день, как и было условлено, царская семья отправилась в храм Мина, итифаллического бога-покровителя жатвы. Не его ли неиссякаемым семенем оплодотворяется земля? Разве можно праздновать разлив реки, не воздавая ему хвалу?
— Интересно, что еще он задумал? — прошептал Пасар на ухо Небамону.
— А почему ты думаешь, что он что-то задумал?
— Разве ты не заметил, что Вторая Царская супруга сегодня отсутствует?
Небамон присмотрелся к веренице носилок. Со спины он узнал Рамсеса и Нефертари, за которыми следовали носители опахал, принца Именхерунемефа, который сидел на носилках один и растерянно смотрел по сторонам. За ними несли носилки с остальными членами царского семейства: Туи, тоже одна, следом за ней четверо детей и, наконец, Тийи и Тиа. Исинофрет среди них не было.
— Что бы это могло означать? — пробормотал озадаченный Небамон.
Удивление присутствующих возросло, когда царственные супруги вместе вошли в храм. Удивление читалось и на лице Верховного жреца: по протоколу только фараон мог войти в храм мужественности. Потом возникла непонятная суматоха, церемония все никак не начиналась. После того как Именемипет и первый придворный передали Верховному жрецу Мина указания, тот остолбенел. Жрецы заметались по залу. Через несколько минут зрители в первых рядах поняли причину их смятения: рядом с троном государя установили еще один трон.
Что за новая блажь посетила Рамсеса?
Туи, стоявшая в первом ряду вместе со старшим внуком, сохраняла невозмутимость. Но глаза ее блестели, а на губах играла легкая улыбка.
Наконец началась церемония. Ее цель состояла в том, чтобы отождествить государя с божеством и в очередной раз признать его власть божественной. В ходе первого ритуала фараон должен был совершить жертвоприношение — излить молоко и вино на алтарь бога. Мужской орган его золотого изваяния красноречиво вздымался под длинной туникой. Мин всегда пребывал в состоянии полового возбуждения, ведь если его член упадет, Вселенная рухнет в тартарары. Но протокол снова был нарушен: Рамсес протянул кувшин с вином Нефертари, оставив себе молоко. Они одновременно вылили вино и молоко на алтарь на глазах у обескураженного Верховного жреца. Потом Рамсес возложил на алтарь пучок колосьев, а Нефертари — гроздь винограда. Верховный жрец начал восхвалять бога, чья любовная мощь порождает жизнь и чьи благодеяния воплощаются в плодотворном союзе божественного государя и его божественной супруги. Было очевидно, что текст ему приходится придумывать на ходу. Торжественно объявив о том, что в очередной раз Мином подарены государю царственность и могущество, Верховный жрец возложил Рамсесу на голову красную корону Верхнего Египта, а другой жрец, ко всеобщему изумлению, в это время помогал Нефертари облачиться в красный наряд, подтверждавший ее статус повелительницы Верхнего Египта. Затем супруги сели на свои троны, а жрецы снова принялись восхвалять царственную чету.
- Предыдущая
- 48/78
- Следующая
