Тяжкое бремя абсорбции - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович - Страница 2

• Предыдущая
• 2/3
• Следующая

Он доходил до стен древнего Кремля, поднимался от Александровского сада на Красную площадь и засматривался на игру дворовых команд. Каждый день здесь проводились соревнования по футболу, и некоторые, наиболее восторженные, зрители удостаивались чести смотреть матч с трибуны неказистого сооружения, называемого в народе мавзолеем. На сооружении было написано «раздевалка», и внутри за три тысячи рублей можно было действительно переодеться из цивильного в спортивное, выдаваемое напрокат за дополнительную плату.

Однажды, недели через три после репатриации, Ян зашел через Спасские ворота в Кремль и здесь, около Архангелького собора, увидел самого господина Марусеева, российского Президента, который шел к вечерней молитве, сопровождаемый телохранителями и членами кабинета министров, среди которых, как Яну сказали, был и министр абсорбции господин Иванов-Крамской. Вот тогда-то Ян впервые подумал о душе и понял, что непременно должен пойти в церковь, покаяться в своем безбожии (подумать только, в Израиле еще в 2005 году религию отделили от государства!), принять святое причастие и непременно креститься. Возвратившись на землю предков, необходимо вернуть себе и веру!

К сожалению, благой процесс восхождения к истокам пришлось отложить до лучших времен, поскольку, вернувшись домой, в Бирюлево, Ян был встречен квартирным хозяином, требовавшим заплатить за полгода вперед. Откуда, черт возьми, у репатрианта такие деньги?

— Ты что, дурак? — раскричался хозяин на чистом русском языке, и Ян смог воспринять только общий смысл фразы. — Возьми ссуду «Русского агентства»! Иди работай — на стройках нужны рабочие руки! Почему вместо вас, репатриантов, должны вкалывать коренные россияне?

Ян уже думал о ссуде, но ведь деньги нужно возвращать, а прежде их необходимо заработать. А прежде, чем заработать, нужно заплатить хозяину. Получался заколдованный круг, из которого Ян не видел выхода. Если не считать выходом наложение на себя рук, что тоже выходом не являлось, поскольку христианская церковь, к которой Ян себя отныне самозванно причислил, запрещала самоубийства.

Следующую неделю Ян провел на скамейке в сквере Юрия Долгорукого — перед красно-белым фасадом министерства абсорбции. С ним вместе коротали короткие летние ночи пять новых репатриантов из стран Балтии: двое мужчин, две женщины и ребенок, неизвестно кому из них принадлежавший.

— Нужно кому-нибудь из нас пойти на самосожжение, — говорила одна из женщин, откликавшаяся на имя Нина. — Только тогда наш голос будет услышан.

Предложение было дельным, но никто не желал сжигаться сам, предлагая для этой акции кого угодно, и чаще всего взгляды обращались на Яна. Испугавшись, что однажды, когда он будет спать, репатрианты вздумают привести угрозу в исполнение, не спросив его согласия, Ян тихо покинул сквер перед министерством, и следующую неделю провел в ночлежке, которая носила гордое название «Центр реабилитации новых репатриантов».

Попасть сюда Яну помог случай — удрав от скверных соседей (точнее — от соседей по скверу), Ян зашел в министерство, отстоял очередь к социальному работнику, и здесь ему впервые повезло — оказалось свободное место в «Центре», куда направляли новых репатриантов с безнадежными, в общем, сдвигами в сознании. Например, тех, кто воображал, что Москва — центр галактической цивилизации, и именно в Москве располагается галактическое иммиграционное агентство, расселяющее всех желающих по планетам желтых солнц спектрального класса G5.

В «Центре реабилитации» Яну было хорошо — он впервые после приезда на историческую родину получил возможность полежать и попытаться прочитать газеты, издаваемые на «облегченном русском» для новых репатриантов, не знающих язык.

Во-первых, Ян с удовольствием узнал, что страна семимильными шагами идет к рынку. Он просчитал в уме, что за тридцать лет постперестройки страна предков прошла к рынку уже двести десять миль и, значит, осталось идти еще долго, ибо до Австрии или Германии, ближайших европейских стран с налаженными рыночными отношениями, Россию, насколько помнил Ян из школьного курса географии, отделяли миль восемьсот с гаком.

Во-вторых, Ян узнал, что интифада народов Кавказа и Средней Азии набирает силу, и непонятливые горцы с прочими казахами требуют не только автономии, но и независимости. «ЦАХАЛа на них нет», — с неожиданной ностальгической тоской подумал Ян, но во-время вспомнил, что любимый им ЦАХАЛ, службе в котором он отдал три лучших года жизни, так и не сумел предотвратить создание независимого государства Палестина.

В-третьих, Ян с горечью узнал, что все репатрианты — наркоманы и проститутки, что они никогда не видели приличного стереовизора японской фирмы Sony, что они любят заниматься инцестом и моются один раз в году, а именно 31 декабря, когда совершают набеги на русские бани. О себе ничего подобного Ян, конечно, сказать не мог, но он ведь и не проводил статистических исследований, а эти прибалты, которые чуть ли не сожгли его у памятника основателю Москвы — они, пожалуй, действительно видели баню лишь в мечтах, а что до инцеста, так ведь они, кажется, так и не разобрались, чьим сыном являлся пресловутый мальчик, которого одна пара называла Вася, а другая — Коля.

В-четвертых, Ян с восторгом узнал, что Президент России господин Марусеев уважает все религии и государства, и не далее, как на прошедшем заседании Думы высказался в том духе, что неплохо бы по-братски обнять народ Израиля и поделить Иерусалим не на две части, как сейчас, а на три, отдав большую треть русской православной церкви. Ян даже помечтал стать проповедником и поехать в Израиль в составе христианской миссии, и пройти по улице Яффо в Иерусалиме в облачении священника, и…

На этом грезы нового репатрианта были прерваны, поскольку всех обитателей «Центра реабилитации» направили на уборку московских улиц. Это дельное предложение было выдвинуто министром труда Светланой Мирной, надо полагать, исключительно в гуманных целях — не дать репатриантам изнывать от безделья.

— Но послушайте, — сказал Ян, когда ему дали в руки метлу с часовым механизмом, — я ведь не дворник, а программист, и для России могу принести пользу на…

— Для России, — внушительно сказал чиновник и включил таймер на ручке метлы, — ты принесешь пользу, если не будешь рыпаться. Программист, видишь ли. Своих программистов девать некуда.

Ян вынужден был прекратить разговор, поскольку часовой механизм привел в действие моторчик, и метла в его руках задергалась как лисица в капкане.

— В час дня механизм отключится на полчаса, — сказал прораб, — и ты сможешь пообедать. У вас там в Израиле, наверно, и нет настоящего борща, а?

В Израиле, может, и не было настоящего борща, в кошерности которого Ян тихо сомневался, но зато в Израиле был такой вкусный фалафель… И Яном овладела ностальгия, болезнь эмигрантов, а не репатриантов.

— Поезжай в гости, — сказал знакомый репатриант, сбежавший в Москву из Киргизии. — Верное лекарство от ностальгии. Я месяц назад съездил, так теперь даже на карту Средней Азии смотреть не могу — мутит.

Ян поехал бы (Господи, пройтись по Алленби, забежать к Жене Лейбовичу, выпить банку «Маккаби» у Наума Рубина!), но с теми деньгами, что выдавали ему на бирже труда, он мог, в лучшем случае, добраться до украинской границы, да и то, если ехать на извозчике.

И тогда новый репатриант придумал: он отправился в Израиль мысленно. Представил себе тель-авивских служащих, плевать хотевших на посетителей, вообразил, как его в очередной раз надувает подрядчик, не желающий понимать разницу между бетоном и гипсолитом, вспомнил соседа, которого зарезал житель независимого государства Палестина средь бела дня на рынке в Герцлии. Подумал о деньгах, которые остался должен приятелю.

И остался в Москве.

Весной 2028 года русский бизнесмен Ян Мирошник приехал в Израиль по туристической путевке. Он купил туры по классическому маршруту от Гедеры до Ашкелона. Хотел купить экскурсию по Иудее, но независимое государство Палестина отказало ему во въездной визе.

• Предыдущая
• 2/3
• Следующая