Я - четвертый - Лор Питтакус - Страница 57

• Предыдущая
• 57/66
• Следующая

Марк быстро кивает.

— Обещаю!

Сара плачет, и мне некогда ее утешать. Еще один раскат грома, еще один выстрел. Она целует меня в губы, крепко держа руками мое лицо, и я знаю, что она готова так застыть навсегда. Марк отрывает ее от меня и начинает уводить.

— Я тебя люблю, — говорит она и смотрит на меня так, как я сам смотрел на нее, уходя из класса домоводства, словно она видит меня в последний раз и хочет запомнить образ на всю оставшуюся жизнь.

— Я тоже тебя люблю, — отвечаю я, когда они уже подошли к ступеням, ведущим в тоннель. И когда слова срываются с моих губ, Генри кричит от боли. Я поворачиваюсь. Один из скаутов вонзил ему нож в живот. Меня охватывает ужас. Скаут выдергивает нож из бока Генри, на лезвии блестит кровь. Он бросается, чтобы ударить Генри второй раз. Я вытягиваю руку и в последний момент отбрасываю нож, так что Генри получает только удар кулаком. Он стонет, собирается с силой, приставляет дуло к подбородку скаута и стреляет. Скаут падает, без головы.

Начинается дождь, сильный холодный дождь. Я сразу промокаю до костей. Из раны в животе Генри течет кровь. Он целится из ружья в темноту, но все скауты ушли в тень, в сторону от нас, и Генри не может увидеть цель. Они больше не хотят нас атаковать, зная, что двое из нас ушли, а третий ранен. Шестая все еще протягивает руки к небу. Гроза усилилась, ветер начинает реветь. Похоже, у нее проблемы с контролем. Зимняя гроза, гром в январе. Все прекращается так же быстро, как и началось: и гром, и молнии, и дождь. Ветер совсем стихает, а где-то вдали начинает нарастать низкий рокот. Шестая опускает руки, и мы все напряженно вслушиваемся. На звук оборачиваются даже магодорцы. Рокот нарастает, он совершенно точно движется в нашу сторону, тяжелый механический рокот. Скауты выходят из тени и начинают смеяться. Хотя мы убили по меньшей мере десятерых, их сейчас намного больше, чем раньше. Вдалеке над верхушками деревьев поднимается облако дыма, как будто по дороге, ведущей к школе, едет какая-то паровая машина. Скауты кивают друг другу, улыбаются своими мерзкими улыбками и снова начинают формировать кольцо вокруг нас в явной попытке загнать нас обратно в школу. И для нас это действительно единственный вариант. Подходит Шестая.

— Что это? — спрашиваю я.

Генри хромает, ружье болтается у него на плече. Он тяжело дышит, под правым глазом порез, круглое пятно крови на сером свитере от ножевой раны.

— Это едут остальные, да? — спрашивает Генри Шестую.

Шестая смотрит на него, сраженная, ее мокрые волосы прилипли к щекам.

— Чудовища, — отвечает она. — И солдаты. Они здесь.

Генри взводит ружье и делает глубокий вдох.

— Значит, начинается настоящая война, — говорит он. — Не знаю, как вы оба, но по мне, если так, то пусть будет так… — добавляет он и замолкает. — В общем, будь я проклят, если сдамся без боя.

Шестая кивает.

— Наш народ сражался до конца. И я поступлю так же, — решает она.

Километрах в двух от нас все еще поднимается дым. «Живой груз, — думаю я. — Вот как они их транспортируют, в больших трейлерах». Шестая и я спускаемся следом за Генри по ступеням. Я зову Берни Косара, но его нигде не видно.

— Теперь мы не можем его ждать, — говорит Генри. — У нас нет времени.

Я в последний раз оглядываюсь и захлопываю двери. Мы снова бежим по тоннелю, на сцену, через спортзал. Мы не видим ни одного скаута, не видим также Марка и Сары, что меня успокаивает. Я надеюсь, что они хорошо спрятались, и надеюсь, что Марк сдержит слово и они не покинут своего убежища. Когда мы возвращаемся в класс домоводства, я отодвигаю холодильник и достаю Ларец. Мы с Генри открываем его. Шестая берет лечащий камень и тычет им в рану на животе Генри. Он молчит, закрыв глаза и не дыша. Его лицо покраснело от напряжения, но он не издает ни звука. Через минуту Шестая отводит камень. Рана залечена. Генри выдыхает, его лоб покрыт потом. Теперь моя очередь. Она прижимает камень к ране на моей голове, и меня пронизывает неведомая раньше боль. Я стону и хриплю, все мои мышцы напряжены. На протяжении всей процедуры я не могу дышать, и когда все заканчивается, я сгибаюсь и целую минуту восстанавливаю дыхание.

Металлический рокот снаружи умолкает. Трейлер вне поля зрения. Пока Генри закрывает Ларец и ставит его в ту же самую духовку, я выглядываю в окно, надеясь увидеть Берни Косара. Я его не вижу. Мимо школы движется еще одна пара фар. Как и раньше, я не могу определить тип машины, у въезда она замедляет движение и потом, не заворачивая к школе, быстро уезжает. Генри опускает рубашку и берет ружье. Когда мы идем к двери, раздается звук, от которого мы застываем как вкопанные.

Снаружи доносится рев, громкий, животный, зловещий рев, какого я никогда прежде не слышал, за ним следует металлический лязг решетки трейлера, которую отпирают, опускают и открывают. От громкого удара мы снова приходим в себя. Я делаю еще один глубокий вдох. Генри качает головой и вздыхает почти обреченно, так вздыхают, когда битва проиграна.

— Всегда есть надежда, Генри, — говорю я. Он оборачивается и смотрит на меня. — Не все еще проявилось. Не вся информация налицо. Не надо оставлять надежду.

Он кивает, и на его лице отражается слабое подобие улыбки. Он смотрит на Шестую, о появлении которой мы не могли и помыслить. Кто сказал, что нельзя ждать новых проявлений? И тут он подхватывает мысль, на которой я остановился, цитирует те же слова, которые говорил мне, когда в отчаянии был я, в тот день, когда я спрашивал, как мы, одинокие, малые числом, оторванные от дома, можем рассчитывать выиграть эту битву с могадорцами, которые, кажется, испытывают огромную радость от войны и смерти.

— Это последнее дело — терять надежду, — говорит Генри. — Когда ты потерял надежду, ты потерял все. И когда ты думаешь, что все потеряно, когда все кажется мрачным и гнетущим, все равно остается надежда.

— Именно так, — отвечаю я.

Ночной воздух прорезает новый рев, он проникает через стены школы, и от него у меня стынет кровь. Земля начинает колебаться от шагов чудовища, которое теперь, должно быть, выпущено на свободу. Я качаю головой. Я своими глазами видел, какие они огромные, в картинах войны на Лориен.

— Ради ваших друзей и ради нас самих, — говорит Шестая, — нам надо убираться отсюда к чертовой матери, пока есть время. Пытаясь добраться до нас, они разрушат все здание.

Мы киваем друг другу.

— Наш единственный шанс — уйти в лес, — решает Генри. — Что бы это ни было, мы можем от него ускользнуть, если будем невидимы.

Шестая кивает.

— Держите меня за руки.

Нас не надо больше уговаривать, и мы берем ее за руки.

— Как можно тише, — говорит Генри.

В коридоре темно и тихо. Мы идем неслышно и спешно, то есть как можно быстрее и с наименьшим шумом. Снова рев, и на него накладывается еще один. Не одно чудовище, а два. Мы идем дальше и входим в спортзал. Никаких скаутов. Когда мы доходим до середины площадки, Генри останавливается. Я смотрю в его сторону, но не вижу его.

— Почему мы остановились? — шепчу я.

— Ш-ш-ш, — говорит он. — Слушай.

Я напрягаю слух, но не слышу ничего, кроме шума крови, приливающей к ушам.

— Чудовища перестали двигаться, — замечает Генри.

— И что?

— Ш-ш-ш, — говорит он. — Там есть что-то еще.

И тут я тоже это слышу — легкое повизгивание, словно издаваемое маленькими животными. Звуки приглушенные, но явно становятся громче.

— Что за черт? — спрашиваю я.

Что-то начинает стучать в люк на сцене, люк, через который мы хотели бежать.

— Включи свой свет, — говорит он.

Я отпускаю руку Шестой, включаю свет и направляю его на сцену. Генри смотрит туда же, нацелив ружье. Люк подрагивает, как будто что-то пытается пробраться через него, но не хватает сил. «Горностаи, — думаю я, — крепко сбитые маленькие существа, которые так напугали тех парней в Атенсе». Одно из них так сильно толкает люк, что он срывается, скатывается со сцены и дребезжит по полу. Значит, не такие они и слабые. Два из них вырываются наружу и, увидев нас, бросаются к нам с такой скоростью, что я едва могу их разглядеть. Генри, прицелившись, смотрит на них, на его лице удивленная улыбка. Они разбегаются в стороны и метров за шесть от нас прыгают: один — на Генри, другой — на меня. Генри стреляет, и горностай разрывается, обдавая его своей кровью и внутренностями; и как раз когда я собираюсь при помощи телекинеза разорвать второго, его перехватывает в воздухе невидимая рука Шестой и швыряет об пол, как футбольный мяч, тут же убивая.

• Предыдущая
• 57/66
• Следующая