Избранное 2009-2012 - Рубинштейн Анна - Страница 31

...мне б не забыть, что я ещё живая... я благодарно боль перетерплю...

...отдам – приму... отдам – собаку? взятку? приму тебя – в богатстве и беде...

...на тёплом сердце жёсткие заплатки ты видел, милый, но не разглядел...

...уйду – вернусь... куда ж деваться леди – а я ведь ледь? ещё какая ледь!..

...шагают строем азы, буки, веди, мне объясняя сущность слова "смерть"...

...умру?.. умру... наверное, когда-то... хотелось бы попозже... впрочем, зря...

...усну – проснусь и поменяю даты на сорванных листках календаря...

"...Иона молчит некоторое время и продолжает:

— Так-то, брат кобылочка... Нету Кузьмы Ионыча... Приказал долго жить... Взял и помер зря... Таперя, скажем, у тебя жеребеночек, и ты этому жеребеночку родная мать... И вдруг, скажем, этот самый жеребеночек приказал долго жить... Ведь жалко?

Лошаденка жует, слушает и дышит на руки своего хозяина...

Иона увлекается и рассказывает ей всё..."

                          А.П. Чехов "Тоска"

___________________________

...тоска... тоска... всё верно, брат Иона...

шумит метель: "кому повем печаль...?"

в зрачках кобыльих дышит белладонно

замёрзшая неяркая свеча...

"ведь жалко...?" – как не жалко... очень жалко...

и заперта конюшня изнутри...

...я щёлкну по привычке зажигалкой,

задумавшись, забуду прикурить...

кому повем – ведь некому, кобыла?

...я знаю – ты поймёшь, не отвечай...

кому бы рассказать о том, что было?

с кем разделить молчащую печаль?

...ты слушай... жуй подснеженное сено,

сочувствуй мне дрожаньем тёмных жил...

в конюшенной простуженной вселенной

мне голову на руки положи...

...метель несёт – размеренно и сонно -

уставшего ночного седока...

...присядь вот здесь, рассказывай, Иона...

...мы будем слушать...

...сумерки... тоска...

...А за окном опять метели,

Когда же это прекратится?..

Ну подожди хоть две недели,

Я не могу сейчас влюбиться.

    Екатерина Горбовская

_____________________

...ну, потерпи ещё немного,

потом пройдёт, как всё проходит...

внутри нелепо что-то дрогнет,

в тени исчезнет знойный полдень,

глаза смягчатся, солонея,

на солнце руки вдруг озябнут...

мы попрощаться не посмеем,

игрой насытившись внезапно...

мы склеим очень... слишком хрупко

осколки прежних серых жизней.

любовь – защитник и преступник –

на нас посмотрит с укоризной,

посмотрит очень... слишком тихо,

но не заплачет, а заплатит...

тоска – искусная портниха

предложит глупые заплатки,

затихнут птицы и секунды,

застынут мысли и планеты...

нам будет очень... слишком трудно

принять кого-то, выжить где-то

и осознать – зачем и с кем же,

и посчитать – за что и сколько...

и мы разлюбим – очень нежно,

но только слишком... слишком горько.

а дальше – падать, пропадать, следы теряя

чтобы в кольце пути опять – предбанник рая

         "сиквел" – Иван Храмовник

всё дальше дальше

по следам кольца на пальце

я не возьму и не отдам

придётся сдаться

и отсидеть не год не два

на гауптвахте

цунами

смерч

девятый вал

дурной характер

к чертям уют

детей

котов

тепло в постели

и ты никто

и я никто

но мы успели

на отплывающий паром

а надо ль было?

в метро на лавке спит Харон

храпит бескрыло

закрой глаза

и второпях

не зная броду

меня возьми с собой опять

в огонь и в воду

и в меднотрубные миры

и в зазеркалье

наплюй на правила игры

вина в бокале

глотни ещё

ещё глотни

пусть будет сладко

дрожат и плавятся огни

как в лихорадке

я ненасытный гончий пёс

кружу по строкам

не понарошку не всерьёз предвидя сроки

твоих уходов от меня

и с поля битвы

полунадежда

полубред

полумолитва

Сезон рефлексий накроет резко –

да, в осень сходят с ума, как в пропасть.

И мир рассыплется на отрезки,

попав под лопасть.

        "Рефлексивное" – Уже Другая

 На брудершафт эту зрелость мне бы:

бесстыдство прядей вульгарно-рыжих,

горячим лбом протаранив небо –

упасть на влажное дно... И выжить.

       "pro меж" – Вал Буров

шаги и руки пока неспешны

пока нерезки слова и споры

бесстыдны губы – пока, конечно

пока что осень

зима нескоро

вассалы-ночи

дни-сюзерены

упав на небо ржавеют листья

в боях за осень не будет пленных

не до прощений

не до амнистий

мы пали между потерь и сплетен

остались между дождей и вишен

сезон вопросов и междометий

где каждый встречный как третий лишний

сезон рефлексий

сезон отрезков

несносен выбор немыслим выход

рассвет остался на занавесках

под шорох сплина

проснулось лихо

неприкасанье сжимает сердце

холодный воздух до капли выжат

в осеннем мире нельзя согреться

легко замёрзнуть

а нужно выжить

      Удел поэта осенью – того

                   docking the mad dog

Багрянец жухл, истошна желтизна, насилует рассудок сука-просинь, сентябЫрь мне буравит мозг без спроса... Поэты, я прошу – идите на..., страдальцы-сплинописцы-тосконосцы...

Горбатый дачник месит перегной, поэт гноит заезженные штампы... Болдинолюбы, пушкиномутанты, терзаемые лирою больной, строчат стехов при свете мутной лампы... Удел поэта – поиски истом, поры (как можно более унылой), соплей и слёз, и стонов над могилой... Чем яростней поэт тоской ебом, тем больше он – стихирское светило.

В траве поблёкшей – мусор и бычки, а он на ней опять пасёт Пегаса, и Музы, им затраханной, гримасы не видит сквозь вспотевшие очки, – загадочная пишущая раса... И я грешна (к чему лукавить тут!), не раз писала осенью про просинь...

Листов пустых нетронутая простынь – как зов сирен, как скользкий липкий спрут – неодолима, зла и вредоносна... Ах, эта просинь – как же без неё? В кино, мой друг, не ходят без попкорна.

И мы строчим про осень – тошнотворно, клиножуравно и унылопорно... очей очарованье, ё-моё...