Маски Тутанхамона - Мессадье Жеральд - Страница 41

• Предыдущая
• 41/68
• Следующая

Он занял место бога Хонсу.

Сирота обзавелся родителями.

Придворная дама предложила посетить другой храм, но царица сослалась на то, что была утомлена, и пожелала возвратиться в Фивы.

Когда царь по возвращении, в середине третьего месяца сезона Паводка, нанес ей визит, он триумфально улыбался. Погладив ее по щеке, он заявил:

— Я возвратил своего отца.

Она чуть не спросила его, получил ли он удовольствие в Южном Гареме. Ее снова охватили сомнения относительно психического здоровья супруга.

Во время ужина он вел нескончаемый рассказ, почти монолог, о своей поездке и возвращении.

Три дня спустя в конце беседы с Аем он заявил, что скоро переберется в Мемфис.

— Но твой гарем где будет находиться? — спросила она внезапно.

— Везде, где я буду, — ответил он.

Пасару она рассказала, что один этаж крыла дворца Фив, где она никогда не бывала, приспособлен для размещения приблизительно двадцати девиц из Долины, Куша и Пунта, отправленных Гуей. Но, ради Мина, что он с ними делал?

— Что об этом говорит твоя мать?

— Что он провел там три или четыре ночи.

Она почувствовала раздражение. Ситуация казалась все более и более непонятной.

На следующий день Тутанхамон уехал в Мемфис с целой свитой, куда входили архитекторы, скульпторы, писцы Дома Жизни Карнака. Он давал советы, как строить новые храмы и воздвигать новые статуи своей обожествленной особы. Он увез с собой Пасара, так как ему казалось, что следует уезжать и возвращаться в колеснице из электрума.

А может, он решил, что во время его отсутствия царица не имела права на удовольствия, будь то телесные или сердечные? Даже по доверенности. Она осталась вдвоем с Сати. Бывшая кормилица, ставшая ее доверенным лицом, рассказывала ей о своих кобрах и высоком разуме животных.

— Они читают твое сердце лучше, чем ты читаешь рукописи.

Тремя месяцами позже Анкесенамон была срочно вызвана к супругу в Мемфис. Сначала она обрадовалась возможности встретиться с Пасаром, но ее радость была омрачена тем, что с ней обращались как с частью движимого царского имущества. Что ему было надо от нее?

— Я проклинаю царскую власть и не хочу подчиняться царю! — воскликнула она вечером, оставшись наедине с Сати.

— Жизнь твоей сестры со Сменхкарой была спокойнее, но она уехала, — заметила та.

— Но я же не могу уехать! Как бы я уехала? Куда?

— Давай представим, что он всегда будет в Мемфисе, — сказала Сати, положив руку на плечо той, которую знала еще ребенком, и чья история была ей известна лучше, чем кому бы то ни было в мире.

Анкесенамон заплакала.

— Ты как моя мать, — сказала она.

Кормилица ее обняла.

Когда слезы высохли, Анкесенамон позвала Тхуту, чтобы узнать больше, попытаться разобраться в этой путанице — между божественным и реальностью, чему никакое воспитание и образование не поможет.

Тхуту охотно откликнулся:

— Его величество проникся божественной природой своей личности и величественным характером миссии Реставрации. Он стремится восстановить влияние божеств в царстве.

Предчувствуя по настойчивому взгляду царицы, что его ответ ее не удовлетворил, он осторожно добавил:

— Мне кажется, что иногда я вижу в его величестве исключительную страсть его покойного брата, царя Эхнатона.

Первый советник не мог больше об этом говорить. «Тутанхамона захватила та же мистическая страсть, — подумала она, — что и ее отца».

— Как к этому относится регент? — спросила она.

— Думаю, он доволен гармонией в царстве, которой способствуют труды царя.

Иными словами, духовенство было покорено этой бурной деятельностью, а регент, мучимый тревогами на протяжении нескольких месяцев, теперь чувствовал себя удовлетворенным.

— А Хоремхеб?

В глазах Советника появился блеск:

— Командующий надеется, что восстановление гармонии в царстве распространится и на армию.

Открытым текстом он говорил о том, что армия также не процветала, как и духовенство.

Она опустила голову, частично в знак согласия, частично в знак уважения к Советнику. «Воображаемое, — сказала она себе, — есть форма прожитого, которая принадлежит реальности». Она это осознала с невыносимой ясностью. Весь мир сознавал бред ее супруга, но весь мир к этому приспосабливался, потому что он был царем и его излишний религиозный пыл льстил духовенству — ведь все любят, когда их гладят по шерсти.

Ее отец жил в воображаемом мире семнадцать лет. А сколько же выдержит Тутанхамон?

— Увезу моих сестер в Мемфис, — проговорила Анкесенамон, глядя в сторону.

Она сама не знала, к кому обращалась: к придворным дамам? К Хранительнице своего гардероба? Никто не мог ей в этом отказать. Уадх Менех не в состоянии был найти Тхуту. Хоремхеб находился в Мемфисе вместе с царем. Ай уехал на несколько дней в Ахмин отдохнуть. Во всяком случае, решение этого вопроса было в ее власти, и только. Она велела кормилице приготовить сундуки царевен для отъезда на следующий день.

Она не могла оставить трех своих сестер пропадать в равнодушии и сумасшествии дворца Фив. «Но разве атмосфера во дворце Мемфиса здоровее?» — спросила она себя.

На следующее утро царевны, болтающие без умолку от радости из-за появившейся возможности что-то изменить, по крайней мере, переехать, поднялись со своей сестрой на борт «Мудрости Хоруса». На идущей следом лодке находились сундуки царицы и царевен, а также служащие царского дома, срочно созванные для отправки в Мемфис.

На самом деле в то время, когда царица, ее сестры и их свита поднимались на борт корабля, Тхуту и Хоремхеб вели беседу в садах дворца, подальше от нескромных ушей. Они оба только что получили одно и то же послание регента, в котором сообщалось о повышении Пентью до уровня чиновника, ответственного за дипломатические контакты. Иными словами, он должен был налаживать отношения с союзниками. Престижный пост.

Сосланный после своих гнусных признаний около четырех лет назад в недра царских архивов, куда Сменхкара его великодушно перевел в качестве начальника, отравитель вновь оказался на первых ролях. [19]И как будто ради того, чтобы уклониться от неприятных объяснений, Ай сразу же уехал в Ахмин.

— Как ты думаешь, что означают эти перестановки? — спросил Тхуту. — Мне кажется, что это своего рода хитрость. И если я не ошибаюсь, это не предвещает ничего хорошего. Вспомни, как во время чашей встречи с Аем после поездки в Саис, когда мы настаивали на судебном процессе над Апихетепом, он ни за что не хотел этого допустить. Тогда я пригрозил ему арестом за отравление Эхнатона и Сменхкары и неосторожно упомянул о признаниях Пентью. Над ним нависла опасность. Ай не мог этого вынести. Само существование Пентью и риск быть разоблаченным ограничивали его свободу в принятии решений. Он искусно обманул Пентью и, теперь повысив его в должности, завладел его душой и телом. Пентью считал себя навсегда обездоленным. И неожиданно появляется возможность вернуться к публичной жизни, поэтому он не предаст своего благодетеля. Отныне он приговорен к молчанию, понимаешь? Мы не сможем больше угрожать Аю его признаниями.

Тхуту, размышляя, качал головой. Выводы были очевидными. Но противоречивыми.

Командующий казался задумчивым.

— Между прочим… — произнес он.

Тхуту ждал продолжения.

— Между прочим, — снова заговорил Хоремхеб, — мы, возможно, ошиблись, заставив казнить Апихетепа. Следовало сделать вид, что его казнили, и держать его в тайном месте.

Предположение было неожиданным. Советник нахмурил брови.

— Я не знаю, рассказал ли Апихетеп нам все, — продолжил Хоремхеб. — Я думаю, что не только Ай обещал ему пост Первого советника, хотя именно он побудил его к тому, чтобы захватить Мемфис и Нижнюю Землю.

• Предыдущая
• 41/68
• Следующая