Негодяй в моих мечтах - Брэдли Селеста - Страница 7

– Как бы мне этого хотелось. Но нет, умер мой отец. Из-за сердца. Восемь недель назад.

И Джека окатила очередная волна нового, непривычного гнева. Он сделал шаг назад. Ее отрицание было полным. Изливать на нее свою ярость было бессмысленным. Это ни к чему не приведет. Он поклонился.

– Мои сожаления, – сухо произнес он. Ни ему, ни Мелоди больше нечего было делать здесь. – Я ухожу. Передайте мои соболезнования вашим матушке и сестре. Амариллис снова шлепнулась на диван и взяла новую шоколадку.

– Мама умерла год назад. А Лорел папу все равно не любила.

Джек повернулся и медленно вышел из комнаты. Амариллис совсем не походила на девушку, которую он когда-то любил. И хотя она была омерзительно злой и сварливой, ее удивление казалось искренним. Она и вправду понятия не имела, о чем он говорит!

В холле Мелоди подняла на него свои синие, как у Амариллис, глаза и тревожно заморгала.

Неужели Амариллис позабыла ту ночь?

Ту ночь… единственную за все прошедшие годы, которую он считал по-настоящему человечной… единственную, когда мир перестал быть серым, холодным и мрачным.

Та ночь, которая, выходит, как бы и не существовала. Потому что ему нечем было подтвердить, что она была. Даже его воспоминания теперь стали подозрительными, они были отравлены ехидной злобой Амариллис. Он помнил придуманную девушку, он нарисовал ее своим воображением и жаждой тепла.

Амариллис посмотрела на Мелоди как на какое-то неприятное существо, которое в любую минуту бросится на нее и грязными лапками испачкает модное платье.

Нет, Амариллис не была матерью.

А это означало, что Джек не был отцом. Мелоди не последствие того волшебного свидания. Мелоди просто подкидыш, безымянный ребенок, с загадочной запиской на пальтишке оставленный на пороге клуба джентльменов.

Погруженный в вихрь этих мыслей, Джек, держа Мелоди за маленькую ручку, повел ее по коридору к входным дверям.

По пути они, не обращая внимания, миновали женщину в темном платье. При виде Джека она уронила книжку, которую держала в руках. Он автоматически нагнулся, поднял ее и вернул женщине:

– Простите, мадам.

Мелоди, помахала ей рукой, по-детски сжимая и разжимая пухлые пальчики.

Как сможет он объяснить Эйдану и Колину, что маленькая девочка, которую все они так горячо полюбили, не имела к ним никакого отношения?

Одетая в черное траурное платье мисс Лорел Кларк – в трауре по родителям, которых давно научилась презирать! – так никогда и не бывшая замужем, потому что этого ей никогда не предлагали, стояла в коридоре дома своей богатой сестры и смотрела, как уходят из этого дома мужчина и ребенок. Ее дрожащие руки вцепились в книжку так, что от напряжения побелели пальцы.

Мир вокруг закружился, повернулся вокруг своей оси, остановился, выпрямился, стал совершенно иным.

Воспоминания. Страх. Боль. И наконец, слабый яростный плач.

Повитуха, которая не смотрела ей в глаза. «Родилась мертвой. Бедная малышка. Так случается».

Лорел думала, что тоже умрет, но выжила. По правде говоря, это была полужизнь, потому что сердце ее было разбито предательством Джека Редгрейва и жестокостью собственной семьи, но ничто не могло сравниться со смертью ее ребенка.

А теперь мужчина остановился в дверях, мужчина, который не должен был здесь оказаться, который только что прошел мимо нее, как мимо пустого места. В открытых дверях он опустился перед ребенком на колени.

– Кажется, идет дождь, – тихо произнес он. – Ты застегнулась? – Он выпрямился и протянул малышке руку: – Пошли, Мелоди.

Синие глаза.

Мелоди. Мертворожденная.

– Я же слышала ее плач. – Слова соскользнули с онемевших губ Лорел, словно шепот, словно выкрик отчаявшегося пленника.

Она слышала этот плач. Она верила в этот плач. И поэтому тогда дала имя ребенку, несмотря на все доводы и возражения.

Мелоди!

Едва придя в себя, Лорел бегом последовала за его светлостью и маленькой девочкой. Но экипаж с гербом Стриклендов достиг середины аллеи еще до того, как ноги Лорел коснулись дорожного гравия. Она застыла на месте, прижав руку к заколовшему боку. Сердце безумно стучало не только от изнеможения, но и от муки, вызванной отъездом Мелоди. С каждым поворотом колес отлично подобранная пара вороных коней резвым галопом все дальше уносила ее дитя.

Она жива! Радость пузырьками шампанского вскипела в крови.

Он ее забрал! Ярость настигла и захватила жарким треском лесного пожара.

Джек скомпрометировал Лорел и бросил ее, украл ребенка и заставил все эти годы оплакивать их обоих!

О, эта ужасная потеря! Океаны слез… месяцы и годы щемящей пустоты… постепенное мучительное осознание того, что она одинока на этом свете и никогда никого больше не полюбит… что дальнейшая жизнь до конца останется таким же бессмысленным прозябанием…

А все это время этот трижды проклятый ублюдок держал у себя Мелоди!

Мелоди жива!

Ярость жгла.

Радость поднимала ввысь.

Эта взрывчатая смесь эмоций вызвала одновременно дрожь и тошноту. Будь проклято это обессиливающее потрясение! Если б она двигалась быстрее, она сумела бы выхватить… забрать дочку у этого предателя, да гниет он в аду вовеки веков!

Ее дочку…

Джек не захотел повидать Лорел. Он вышел из гостиной, где обычно принимала гостей Амариллис. Почему?

За прошедшие несколько лет, когда Лорел жила нахлебницей в доме сестры, ей постоянно напоминали, в каком неоплатном долгу пребывает она у своей доброй и снисходительной родственницы. И ей никогда не приходило в голову, что сестре может быть известна тайна, которую так тщательно скрывали их родители.

С отчаянно бьющимся сердцем Лорел поспешила обратно в дом.

В гостиной сидела Амариллис, посмотревшая на нее с притворным удивлением:

– Боже, что за спешка? Это был всего-навсего Джек.

Но Лорел тут же поняла, что сестрица что-то скрывает.

– Эми, для женщины, которая лжет не переставая, ты делаешь это на редкость паршиво. – Лорел шагнула так, чтобы заслонить от сестры зеркало над камином, в котором она непрерывно любовалась собой. – Скажи мне, что за дело было у лорда Редгрейва в этом доме? Почему он привез к тебе этого ребенка?

Амариллис надулась, раздраженная тоном сестры, и нервно потеребила украшавшую подушку бахрому.

– У него какая-то глупая идея. Вот и все. Тебя это никак не касается.

Лорел смотрела на сестру, и в душе поднималось страшное, леденящее недоверие. Она всегда считала, что Эми неповинна в проделанном с ней злодеянии, ведь она в это время проводила свой медовый месяц где-то далеко. Лорел была уверена, что родители так же скрывали свои поступки от старшей дочери, как и от остального света. Именно эта вера в невиновность Амариллис позволяла Лорел жить в доме сестры, быть ее компаньонкой, а фактически почти рабыней.

Потому что только Эми ее не предала.

Теперь сквозь стену этой веры стали просачиваться струйки недоверия – струйки, которые превратились в мощный поток при виде пристыженного лица Амариллис и ее виноватого взгляда, который она подняла на Лорел.

– Ты знала.

Это не было вопросом.

Амариллис стала вытягивать одну за другой нитки из шелковой бахромы.

– Нет, не с самого начала. Ходили, слухи среди слуг. По крайней мере, рассказала мне горничная. Но пока не умер папа, я не знала ничего определенного. Потом кое-кто явился ко мне, пытаясь шантажировать твоей… нескромностью. И разумеется, Джеральд прогнал ее… прочь. Я понимала, что он совершил ошибку, потому что посетительница знала слишком много. Она знала, что у тебя родилась девочка.

Северный лед был, наверное, теплее, чем тяжесть на сердце Лорел.

– Ты знала, что мой ребенок жив.

Амариллис потрясла головой:

– Нет, не знала! До того как полчаса назад Джек не привел ее сюда, чтобы показать мне.

Лорел сделала всего один шаг вперед. Но Амариллис, наверное, прочла в лице сестры что-то новое, потому что высокомерная и часто властно сварливая сестрица отшатнулась и как-то съежилась.