«Несвятые святые» и другие рассказы - Архимандрит (Шевкунов) Тихон - Страница 51

• Предыдущая
• 51/85
• Следующая

Наконец Мария Георгиевна проявила поистине отцовскую, жуковскую настойчивость. Да и мне стало стыдно за свое малодушие. В итоге в ближайшие дни мы решили осуществить два дела сразу: освятить маршальскую квартиру и попытаться исповедовать и причастить бабушку. Если она, конечно, сама этого захочет и правильно воспримет мой визит. Последнее было немаловажно: Мария Георгиевна предупредила, что бабушка может и рассердиться. И еще оказалось, что она совершенно не переносит людей в черной одежде. Час от часу не легче! Пришлось наспех шить белый подрясник.

Наконец мы отправились освящать квартиру маршала Жукова и причащать его тешу. К слову, теща-то была непростая — пожалуй, единственная теща за всю историю человечества, чей зять (и какой зять! Георгий Константинович Жуков был чрезвычайно требователен к людям) выразил ей публичную благодарность на обороте титульного листа книги своих воспоминаний.

Признаюсь, не без страха, в белом подряснике, со Святыми Дарами в дарохранительнице, я вошел в комнату, где лежала в постели маленькая, сухонькая старушка, очень аккуратная и благообразная.

Робко оглядываясь на Машу, я подошел к кровати и осторожно произнес:

— Э-эээ… Здрасьте, Клавдия Евгеньевна.

Бабушка смотрела в потолок рассеянным, отсутствующим взглядом. Потом она медленно повернулась ко мне.

И тут взгляд ее стал совершенно иным.

— Батюшка! — воскликнула она. — Наконец-то вы пришли! Как долго я вас ждала!

Я растерялся. Мне рассказывали, что старушка в глубоком маразме (назовем вещи своими именами), что она уже несколько лет как лишилась разума, и вдруг… В полном недоумении я повернулся к Марии Георгиевне.

Но если я испытывал удивление, то Маша и ее подруга, которую она пригласила на освящение квартиры, были просто потрясены! Мария Георгиевна заплакала и выбежала из комнаты, а подруга объяснила мне, что ничего подобного — в смысле разумной речи — им не приходилось слышать от Клавдии Евгеньевны уже третий год.

Между тем старушка продолжала:

— Батюшка! Но что же вас так долго не было?

— Простите, пожалуйста, Клавдия Евгеньевна! — от всего сердца попросил я. — Виноват! Но вот сейчас все-таки пришел…

— Да, да! И мы с вами должны сделать что-то очень важное! — сказала теща Жукова. И встревоженно добавила: — Только я не помню — что?

— Мы должны с вами исповедоваться и причаститься.

— Совершенно верно. Только вы, пожалуйста, мне помогите.

Нас оставили вдвоем. Я подсел на стульчик к кровати, и, с моей помощью конечно, Клавдия Евгеньевна на протяжении получаса искренне и бесстрашно исповедовалась за всю свою жизнь начиная с десятилетнего возраста, когда она, еще гимназисткой, последний раз была у исповеди. При этом она обнаружила такую поразительную память, что я только диву давался.

Когда Клавдия Евгеньевна закончила, я пригласил Машу и ее подругу и при них торжественно прочитал над старушкой разрешительную молитву. Она же, сидя в кровати, просто сияла.

Наконец мы причастили ее Святых Христовых Тайн. Удивительно, но когда я начал читать положенную пред причащением молитву: «Верую, Господи, и исповедую…», Клавдия Евгеньевна сама сложила крестообразно руки на груди, как это и положено. Наверное, на память к ней вернулись образы давнего детского причастия.

Мы дали бабушке просфорку, размоченную в святой воде, и Клавдия Евгеньевна улеглась, спокойная и умиротворенная, с удовольствием пожевывая просфорку беззубым ртом.

Мы взялись за освящение квартиры. Когда я с чашей святой воды снова зашел в комнату Клавдии Евгеньевны, она вынула изо рта просфорку и приветливо мне кивнула.

После освящения мы с Марией Георгиевной, ее сыном Егором и подругой сели за стол перекусить. За разговором прошло, наверное, часа полтора.

Собравшись домой, я зашел проститься с Клавдией Евгеньевной. Старушка по-прежнему лежала в кровати, но я сразу заметил, что с лицом ее что-то случилось. Левая половина как бы опала и была совершенно неподвижной. Я кликнул Марию Георгиевну. Та бросилась к бабушке, стала спрашивать, что с ней, но Клавдия Евгеньевна не отвечала. Мы решили, что это паралич.

Так оно и оказалось. Слова покаяния на исповеди были последними, которые Клавдия Евгеньевна произнесла в своей жизни. Вскоре она скончалась. По благословению Святейшего Патриарха мы отпевали ее у нас в Сретенском монастыре. Министерство обороны выделило для похорон тещи маршала Жукова специальную военную команду.

В городе Старая Руса служил старый священник архимандрит Клавдиан (Моденов). Было ему далеко за восемьдесят, но памятью он обладал феноменальной. Он не просто лично знал почти всех архиереев и многих священников Русской Православной Церкви, особенно старшего возраста, но мог точно сказать, когда у того или другого была хиротония [8]в священный сан, как звали у такого-то священника матушку, сколько тот или иной монах отсидел, по какой статье и в каких лагерях. Короче говоря, отец Клавдиан был, как это говорится, ходячей церковной энциклопедией.

Как-то мы оказались с ним на престольном празднике в Троице-Сергиевой лавре. Впереди нас неторопливо шли два известных митрополита.

— Смотри, как важно шествуют эти мальчики! — заметил отец Клавдиан.

— Какие «мальчики»? — удивился я.

— Ну вот эти, впереди.

— Так это же архиереи, владыки!

— А для меня они мальчишки! — шутя сказал отец Клавдиан. — Я обоих водил вокруг престола на их священнической хиротонии.

Это означало, что отец Клавдиан был старшим священником на той, бывшей много лет назад, литургии, когда юных дьяконов, будущих архиереев, делали священниками.

Я уже говорил о том, что мы, послушники, весьма скептически, с критикой относились к экуменической деятельности митрополита Никодима (Ротова). Однажды отец Клавдиан стал невольным свидетелем такого разговора. Услышав наши осуждения и дерзкие слова, он в сердцах топнул ногой и грозно повелел:

— Молчите! Вы ничего не понимаете! Как вы можете судить об этом архиерее?

Умер отец Клавдиан на праздник Рождества Пресвятой Богородицы. В тот день он совершил Божественную литургию, а значит и причастился Святых Христовых Тайн. Потом исповедовал, отпевал.

Дома он, усталый, лег в кровать и по четкам наизусть помянул всех, кого знал за свою долгую жизнь — обычно он по памяти только за упокой перечислял имена около двух тысяч человек — это входило в его ежедневное молитвенное правило. Сделав это он позвал попрощаться своего воспитанника дьякона Василия Середу, но не дождался его и умер с четками в руках

Хоронили его в пещерах Псково-Печерского монастыря. Он часто приезжал сюда помолиться и побеседовать с отцом Иоанном.

Преддверие смерти — странное и загадочное время в жизни человека. У кого-то, как у Сергея Федоровича Бондарчука, начинает стираться грань между нашим и иным мирами. А люди, жившие подвижнической жизнью, порой обретают от Господа видение, которое им раньше было недоступно.

Жил в Псково-Печерском монастыре старый-престарый схимник отец Киприан. Ничем особенным он не выделялся, в монастырь из мира пришел уже в преклонном возрасте и, казалось, незаметно коротал свой монашеский век. Было, правда, одно неприятное обстоятельство: его подозревали в доносительстве на братию наместнику. Соответствовало это действительности или нет, не знаю. Может, у кого-то были основания так думать, а может, слухи возникли из-за того, что Киприан вечно бродил по монастырю, сгорбившись и шаркая ногами, и мог неожиданно появиться то там, то здесь. Во всяком случае, некоторые прямо называли его стукачом. Сам отец Киприан относился к этому вполне добродушно.

• Предыдущая
• 51/85
• Следующая