Свет погас - Киплинг Редьярд Джозеф - Страница 53

• Предыдущая
• 53/54
• Следующая

— До Уайтчепела — последний поезд! Позвольте, ваша милость, препроводить вас в купе первого класса! — крикнул кто-то, когда Дик вскарабкался на переднюю платформу.

— Бог ты мой! И впрямь живой пассажир объявился на рейсе Кью, Танаи, Эктон, Илинг. Вот «Эхо», пожалте, сэр. Спецвыпуск! «Старт», пожалте, сэр… Прикажете поставить грелку для ног? — подхватил другой.

— Спасибо. Я сам поставлю, сколько с меня причитается, — ответил Дик, и между присутствующими установились самые дружеские отношения, а когда пришёл офицер, все замолчали, и поезд с громыханием тронулся по неровному полотну.

— Отсюда куда сподручней стрелять по суданцам на открытой местности, иначе их не проймёшь, — заметил Дик из своего угла.

— Ну, их все одно не проймёшь. Вот, начинается! — отозвался офицер, когда в борт ударила пуля. — По крайней мере одна перепалка за ночной рейс нам обеспечена. Обычно они нападают на хвостовую платформу, где командует мой помощник. На его долю и приходится самое пекло.

— Но не сегодня! Слушайте! — сказал Дик.

Вслед за трескотнёй крупнокалиберных пуль послышались яростные вопли и выкрики. Сыны пустыни любили вечерние развлечения, а поезд был превосходной мишенью.

— Не угостить ли их очередью из пулемёта? — спросил офицер лейтенанта сапёрной службы, управляющего локомотивом.

— Сделайте одолжение! Это мой участок дороги. Если мы не дадим им отпора, они устроят здесь сущий ад.

— Так точно!

— Ррр-р-рах! — изрыгнул пулемёт из всех своих пяти стволов, едва офицер нажал на спуск.

Пустые гильзы со звоном посыпались на пол, и платформу заволокло дымом. В хвосте поезда началась беспорядочная пальба, из темноты доносились ответные выстрелы и неумолчные завывания. Дик распростёрся на платформе, с безумным наслаждением ловя звуки и запахи.

— Бог бесконечно милостив — я уже и не надеялся снова это услышать. Задайте им жару, ребята. Ну-ка, задайте им жару! — вскричал он.

Поезд остановился перед каким-то препятствием, солдаты вышли на разведку, но тотчас, сыпля ругательствами, возвратились за лопатами. Сыны пустыни завалили рельсы песком и камнями, и пришлось задержаться на добрых двадцать минут, чтоб расчистить путь. Потом медленное продвижение возобновилось, но впереди ещё предстояли трудности, опять выстрелы, опять крики, частый грохот и треск пулемётов, а напоследок возня с вывороченным рельсом, после чего наконец поезд оказался под защитой укреплений в шумном лагере близ Танаи-эль-Хассана.

— Теперь вы сами понимаете, почему на дорогу уходит целых полтора часа, — сказал офицер, вынимая ленты из своего любимого пулемёта.

— Зато была потеха. Я мог лишь желать, чтоб дело длилось вдвое дольше. Какое, наверное, было захватывающее зрелище! — сказал Дик с горестным вздохом.

— После нескольких таких вечеров это надоедает. Кстати, когда управитесь со своими мулами, зайдите ко мне в палатку, там есть чем подкрепиться. Я Беннил из пулемётной команды, приданной артиллерийским войскам; только будьте осторожны возле палатки, не то споткнётесь о верёвку в темноте.

Но для Дика все было скрыто в темноте. Он различал лишь запахи верблюдов, тюков сена, кипящего варева, дымных костров, просмолённой парусины палаток и вынужден был стоять на том месте, где высадился из поезда, криками призывая Джорджа. От задних платформ доносились дробные удары копыт о железную обшивку, ржание и фырканье. Джордж выгружал мулов.

Локомотив пыхтел чуть ли не в самые уши Дику; свежий ветер пустыни овевал ему ноги; он был голоден, изнемогал от усталости и чувствовал, что покрыт грязью, — он пытался отряхнуть эту грязь. Но старания были тщетны; тогда он засунул руки в карманы и стал припоминать, сколько раз ему приходилось в неведомой глуши ожидать поездов или верблюдов, мулов или лошадей, чтоб добраться до места. В те дни он мог все видеть — лишь немногие способны были соперничать с ним в зоркости, — и военный лагерь, где солдаты едят при свете звёзд, неизменно радовал глаз. Взору открывались краски, огни, движение, без которых в жизни не может быть настоящей радости. В эту ночь ему предстоял последний путь сквозь тьму, которая никогда не рассеется, и он даже не узнает, какое расстояние преодолел. А потом он вновь стиснет руку Торпенхау — ведь Торпенхау наверняка жив, и полон сил, и подвизается на воинском поприще, где некогда стяжал славу человек по прозванию Дик Хелдар: его отнюдь не следует путать со слепым, беспомощным бродягой, откликающимся на то же имя. Да, он отыщет Торпенхау и как можно глубже окунётся в прежнюю жизнь. Тогда он забудет все: Бесси, которая погубила Меланхолию и едва не погубила его жизнь; Битона, который живёт в странном, призрачном городе, где полно металлических крючьев, газовых горелок и никому не нужного хлама; ту непостижимую женщину, которая предложила ему любовь и верность, когда он остался ни с чем, но не подписала своего имени; а главное, Мейзи, которая по-своему бесспорно права, как бы она ни поступила, но, увы, из этой дали представляется такой недосягаемо прекрасной.

Рука Джорджа легла ему на плечо и вернула его к действительности.

— И что дальше?

— Ну да, правда. Что ж дальше? Отведи меня к верблюжатникам. Отведи туда, где сидят разведчики, когда возвращаются из пустыни. Они сидят подле своих верблюдов, и верблюды едят зерно с чёрного покрывала, подвешенного за углы, и люди едят тут же, как верблюды. Отведи меня туда!

Земля в лагере была неровная, ухабистая, и Дик не раз спотыкался о кочки. Разведчики сидели подле своих верблюдов, как и предсказал Дик. В кострах горел кизяк, мерцающий свет озарял бородатые лица, а рядом отдыхали верблюды, пофыркивая и всхрапывая. Дик отнюдь не рассчитывал ехать в пустыню с обозом. Это вызвало бы назойливые расспросы, а поскольку слепому не место на передовых позициях, его, по всей вероятности, заставили бы вернуться в Суакин. Он должен ехать самостоятельно и без промедления.

— Теперь надо изловчиться в последний раз — сделать самое трудное, — сказал он. — Мир вам, братья!

Джордж осторожно подвёл его к ближайшему костру, вокруг которого сидели разведчики. Их шейхи торжественно наклонили головы, а верблюды, почуяв европейца, опасливо косились на него, как наседки, высиживающие яйца и готовые вот-вот вскочить на ноги.

— Нужен верблюд и погонщик, чтоб доставить меня в расположение действующих частей сегодня же ночью, — сказал Дик.

— Мулаид? — спросил чей-то голос, пренебрежительно назвав верблюда лучшей вьючной породы, какую он знал.

— Бишаринец, — возразил Дик с полнейшей серьёзностью. — Нужен бишаринец, да чтоб спина не была потёрта. У тебя, конечно, такого нет, безмозглая твоя башка.

Прошли минуты две или три. И тогда:

— Наши верблюды стреножены на ночь. Из лагеря никого не выпускают.

— Даже за деньги?

— Гм! Э-э! Английские деньги?

Снова гнетущее молчание.

— Сколько?

— Двадцать пять английских фунтов на руки погонщику, как только я доберусь до места, и столько же на руки шейху, который отдаст их погонщику, когда тот вернётся.

Это было поистине королевское вознаграждение, и шейх, зная, что наверняка получит свою долю за посредничество, уже склонялся в пользу Дика.

— За неполную ночь пути — пятьдесят фунтов. Земля, и колодцы, и плодоносные деревья, и жены обеспечены такому человеку до конца дней. Кто согласен? — спросил Дик.

— Я, — отозвался голос. — Я готов… но из лагеря никого не выпускают.

— Болван! Я же знаю, что верблюд может порвать путы и часовые не стреляют, когда его ловят. Двадцать пять фунтов и потом ещё двадцать пять. Но мне нужен чистокровный верховой бишаринец: вьючного верблюда я не возьму.

Началась торговля, и через полчаса шейх, получив задаток, стал шептаться с погонщиком. Дик расслышал, как погонщик шепнул:

— Далеко ехать не придётся. Сойдёт любая вьючная скотина. Разве я дурак, чтоб гонять своего верблюда ради слепца?

— И хотя я ничего не вижу, — Дик слегка повысил голос, — зато ношу при себе такую штуку, которая имеет целых шесть глаз, и погонщик будет сидеть впереди. Если к рассвету мы не доберёмся до английских войск, он умрёт.

• Предыдущая
• 53/54
• Следующая