Рикша-призрак - Киплинг Редьярд Джозеф - Страница 25

• Предыдущая
• 25/33
• Следующая

И м-с Хауксби взяла на себя все заботы, хотя глаза её глубоко запали и вокруг них появились круги от бессонных ночей и ей некогда было думать о своём туалете. М-с Бент цеплялась за неё, как маленький беспомощный ребёнок.

— Я знаю, что вы спасёте мою Дору, правда? — спрашивала она по двадцать раз в день, и двадцать раз в день м-с Хауксби отвечала ей с неизменным мужеством:

— Без сомнения, спасу.

Но Доре не становилось лучше, и доктор, кажется, не выходил из дома.

— Дело принимает, по-видимому, плохой оборот, — сказал он. — Я буду опять между тремя и четырьмя часами утра.

— Спасибо, — сказала м-с Хауксби. — Я не знаю, что делать без вас, особенно с этой несчастной матерью.

Ночь тянулась с томительной медлительностью. М-с Хауксби сидела в кресле у камина. Был танцевальный вечер в посольстве, и она думала о нем, глядя на огонь. М-с Бент подбежала к ней с горящими безумием глазами.

— Проснитесь, проснитесь! Сделайте что-нибудь! Дора умирает! — лепетала она, вся дрожа. — Неужели она умрёт?

М-с Хауксби вскочила и бросилась к постели ребёнка. Дора задыхалась, а мать в отчаянии ломала руки.

— Что делать?.. Что делать?.. — кричала она. — Она мечется. Я не могу удержать её. Почему доктор не сказал, что это может быть? Помогите мне! Она умрёт!

— Я… я никогда не видала умирающих детей, — бормотала м-с Хауксби. Не будем осуждать её за слабость, вызванную бессонными ночами, — она опустилась на стул и закрыла лицо руками. Прислуга мирно храпела в углу.

Послышался стук колёс рикши, хлопнула дверь внизу, кто-то тяжёлой поступью поднимался по лестнице, затем отворилась дверь в комнату, и вошла м-с Дельвиль. М-с Бент с плачем бегала по комнате, призывая доктора. М-с Хауксби зажала уши руками, уткнулась лицом в спинку кресла, дрожала при каждом хрипе, доносившемся с постели ребёнка, и бормотала не помня себя: «Слава Богу, что у меня никогда не было детей! Слава Богу, что у меня никогда не было детей!»

М-с Дельвиль взглянула на ребёнка, потом взяла за плечи м-с Бент и сказала:

— Ляпис! Скорее!

Мать машинально повиновалась.

М-с Дельвиль встала на колени у постели и раскрыла девочки рот.

— О, вы убьёте её! — закричала м-с Бент. — Где доктор? Оставьте её!

М-с Дельвиль не ответила ни слова, продолжая хлопотать около ребёнка.

— Дайте ляпис и держите лампу за моим плечом! Делайте то, что я вам говорю.

М-с Дельвиль снова наклонилась над ребёнком. М-с Хауксби вся тряслась от рыданий, прижимаясь лицом к спинке кресла. В эту минуту прислуга сказала сонным голосом:

— Сахиб доктор приехал.

М-с Дельвиль повернула голову.

— Вы пришли вовремя, — сказала она. — Девочка задыхалась, я прижгла ей горло.

— Не было никаких признаков, указывающих на возможность этого. Я опасался только общей слабости, — сказал доктор, не обращаясь ни к кому, и прошептал потом, осмотрев ребёнка: — Вы сделали то, на что не решился бы я без консультации.

— Она умирала, — сказала м-с Дельвиль, тяжело дыша. — Что было делать? Хорошо, что я поехала сегодня на вечер!

М-с Хауксби подняла голову.

— Прошло? — спросила она, всхлипывая. — Я бесполезна, я более чем бесполезна здесь! Но что вы делали здесь?

Она смотрела поочерёдно то на м-с Бент, то на м-с Дельвиль. Первая теперь только поняла, кто был главным действующим лицом в только что закончившейся сцене.

Тут начала объясняться м-с Дельвиль, натягивая длинные грязные перчатки и поправляя смятое, дурно сшитое бальное платье.

— Я была на вечере, и доктор сказал мне, что ваша девочка тяжело больна. Я ушла рано, ваша дверь была отперта и… и… я… я… потеряла от этой болезни моего мальчика шесть месяцев назад. Я не могу забыть его. И… мне… мне очень жаль… я извиняюсь, что вмешалась…

М-с Бент держала лампу около доктора, который осматривал Дору.

— Больше не нужно, — сказал доктор. — Я думаю, что ребёнку будет лучше теперь. Благодаря вам, м-с Дельвиль. Я мог прийти слишком поздно. Но уверяю вас, — продолжал он, обращаясь исключительно к м-с Дельвиль, — я не имел никаких оснований ожидать этого. Плёнка выросла, как гриб. Может ли кто-нибудь из вас помочь мне теперь?

Он имел полное право обратиться с этим вопросом к окружающим. М-с Хауксби бросилась на шею разрыдавшейся м-с Дельвиль, м-с Бент повисла на них обеих, и не было ничего слышно, кроме звуков поцелуев, всхлипываний и рыданий.

— Простите! Я смяла ваши чудесные розы! — сказала м-с Хауксби, отнимая голову от бесформенной лепёшки из смятого розового коленкора и резины на плече м-с Дельвиль и спеша подойти к доктору.

М-с Дельвиль подобрала свою накидку и вышла из комнаты, вытирая глаза перчаткой, которую она так и не надела.

— Я всегда говорила, что она необыкновенная женщина! — истерически всхлипнула м-с Хауксби. — И она доказала это!

Через шесть недель м-с Бент с Дорой вернулись в отель. М-с Хауксби покинула страну слез и вздохов, перестала в конце концов упрекать себя за то, что растерялась в трудную минуту, и приступила снова к своим светским обязанностям.

— Итак, никто не умер, и все опять наладилось, и я поцеловала неряху, Полли. Но мне кажется, я постарела. Не заметно это на моем лице?

— Поцелуи вообще не оставляют таких следов. Но видите, к каким благотворным последствиям привёл внезапный приход неряхи.

— Они должны поставить ей памятник — только ни один скульптор не возьмётся лепить такой подол.

— А! — спокойно сказала м-с Маллови. — Она получила уже другую награду. Танцмейстер дал понять всем обитателям Симлы, что она пошла из любви к нему — из бесконечной любви к нему — спасти его ребёнка, и все поверили.

— Но м-с Бент…

— М-с Бент верит этому более, чем все остальные. Она уже не разговаривает с неряхой. Не правда ли, танцмейстер ангел?

М-с Хауксби пришла в ярость и в этом настроении отправилась в свою спальню. Двери комнат подруг были открыты.

— Полли, — донёсся голос из темноты, — что сказала та богатая наследница, толстая неуклюжая американка, когда её вынули из повалившейся рикши? Какое-то нелепое определение, заставившее расхохотаться человека, который её поднял.

— «Глупо», — ответила м-с Маллови. — Так в нос — «как глупо!»

— Именно, — послышался опять голос. — «Как глупо все это!»

— Что?

— Все. Дифтерит ребёнка, м-с Бент и танцмейстер, я, рыдающая в кресле, неряха, свалившаяся с облаков. Интересная тема.

— Гм!..

— Что вы об этом думаете?

— Не спрашивайте меня. Спите.

Он. Скажи твоим джампани, дорогая, чтобы они не очень спешили. Они забывают, что я не горный житель.

Она. Верное доказательство того, что я ни с кем больше не выезжала. Да, они совсем ещё неумелые. Но куда мы отправимся?

Он. Как обыкновенно — на край света. Нет, на Джакко.

Она. Так возьми с собой своего пони. Это далёкий путь.

Он. И слава Богу, это в последний раз!

Она. Ты так думаешь? Я не решалась писать тебе об этом все последние месяцы.

Он. Так думаю! Я запустил все свои дела за осень, а ты говоришь так, как будто слышишь это в первый раз. Почему это?

Она. Почему? О! Я не знаю. Я тоже много думала.

Он. И что же, ты изменила своё решение?

Она. Нет. Ты знаешь, что я образец постоянства. Какие же у тебя планы?

Он. У нас, дорогая моя, прошу тебя.

Она. Хорошо, у нас. Бедный мой мальчик, как натёрла тебе лоб шапка! Ты пробовал полечить чем-нибудь?

Он. Это пройдёт через день-другой. Наш план довольно простой. Тонга рано утром, Калька в двенадцать часов, Умбала в семь, затем ночным поездом в Бомбей, оттуда пароходом 21-го в Рим. Так я думаю. Континент и Швеция на десять недель медового месяца.

Она. Тс-с! Не говори об этом таким образом. Это меня пугает. Гай, сколько времени мы с тобой безумствовали?

• Предыдущая
• 25/33
• Следующая