Война и антивойна - Тоффлер Элвин - Страница 57

Может быть, мы можем даже игнорировать факт, что Азиатско — Тихоокеанский регион, где собрались самые экономически быстрорастущие и важные страны мира, все более нестабилен в политическом и военном смысле.

Хотя мало кто это замечает, но этот регион, ядро всей глобальной экономики, туже окружен ядерным оружием, чем любая другая часть мира. (Периметр этого региона, от Казахстана, Индии и Пакистана до России, Китая и Северной Кореи состоит их ядерных и почти ядерных стран, многие из которых политически весьма неустойчивы.)

Индию раздирает религиозный фанатизм, и она сражается с несколькими вооруженными восстаниями одновременно. Политическое будущее Китая — сплошной знак вопроса, а его ВВС усиливаются за счет русских истребителей «СУ» и возможности дозаправки в воздухе; и его флот жаждет новых авианосцев.

Тайвань отвечает на действия Китая, закупая 150 истребителей F-16 у США и от пятидесяти до шестидесяти «Миражей» у Франции. Спешно проникают в этот регион и другие виды оружия. Глядя на все это, Япония — когда‑то одна из самых резко антиядерных стран — вдруг заявляет, что не будет поддерживать неограниченное расширение Договора о нераспространении. То есть ясно, что она более не исключает создание собственного ядерного оружия. И в этот момент изоляционисты в США, вопреки горячо выражаемым желаниям почти всех азиатских стран, обдумывают снижение расходов за счет сокращения своего военного присутствия в западной части Тихого океана, то есть фактически угрожая снять или ослабить последний стабилизирующий фактор в регионе.

Но даже отмахиваясь от этих и других региональных бед, мы остаемся перед лицом возникающих коренных проблем, каждая из которых в ближайшие десять — двадцать лет может выстрелить нам в лицо. Эти глобальные «коренные» проблемы вынуждают нас усомниться в теории, что великие державы, или даже великие демократии, живут в зоне мира, где война немыслима. Увы, понятие «зона мира» придется похоронить рядом с трупом «геоэкономики».

Рассмотрим следующие возможности.

Представим себе реальную и в мировом масштабе гибель денежной системы. Пока что главные экономические державы после конца холодной войны испытали только легкую рецессию. А что случится с не — мыслимостью войны, если так называемая зона мира рухнет в настоящую депрессию, сокрушающую рынки? Депрессию, порожденную, скажем, протекционистскими торговыми войнами, управляемой торговлей и прочими видами «геоэкономической» конкуренции?

Сегодняшняя финансовая система на самом деле крайне уязвима, поскольку она находится в процессе самореструкгуризации для обслуживания глобализую — щейся экономики Третьей волны. Либерализуя потоки капитала через национальные границы, близорукие политические и финансовые лидеры демонтировали многие из предохранительных устройств и тормозов, которые могли когда‑то ограничить последствия серьезного коллапса в одной стране. Для замены этих предохранителей не сделано почти ничего.

Последнее относительно малое падение мировой экономики совпало с неонацистским террором в Германии и поджогами Лос — Анджелеса. Даже Япония с ее наиболее упорядоченным обществом ощутила дрожь социального беспокойства. Что случится с миром и стабильностью в предположительно защищенной от войны зоне, если мировая финансовая система действительно рухнет? А такую возможность нельзя исключить.

Западные СМИ сегодня рисуют конфликты на Балканах и на Кавказе как следствие «отсталости». Но вскоре мы можем обнаружить, что взлом границ — это не просто результат «трайбализма» или «первобытного этноцентризма».

Есть две другие силы, не признающие национальных границ. Растущая экономика Третьей волны, основанная на насыщенном знаниями производстве, все сильнее игнорирует границы государств. Как мы знаем, большие компании образуют международные союзы. Рынки, потоки капитала, исследовательские работы, производство — все это выходит за пределы отдельных стран. Но широко разрекламированная «глобализация» — это только одна сторона дела.

Новые технологии при этом снижают себестоимость некоторых товаров и услуг настолько, что им уже не нужны для поддержки национальные рынки. Больше никому не надо отправлять кодаковские снимки на проявку в Рочестер, штат Нью — Йорк. Гораздо быстрее и дешевле сделать это на ближайшем углу, используя маломасштабную, недорогую и децентрализованную технологию. И такие технологии быстро распространяются.

Когда их станет достаточно, они могут изменить весь баланс между национальной и региональной экономиками. Последняя станет более жизнеспособной, отчего усилится движение сепаратистов, разрушающих границы. Одновременно рост числа телевизионных каналов, воздушных, кабельных и спутниковых, приведет к более локальной сетке вещания на большем числе языков, от гэльского до провансальского. Таким образом, упомянутые здесь технологические и экономические силы получат культурную поддержку.

Европа уже кишит сепаратистскими, автономистскими и регионалистскими группами от северной Италии до Испании и Шотландии. Они хотят перекроить политическую карту и отобрать власть у государства, спустив ее на уровень ниже, в то время как Брюссель и ЕС стараются отобрать власть у государств и поднять ее на уровень выше.

Эти двойные перемены, сверху и снизу, выбивают почву из‑под ног у рациональных основ национальных рынков — и границ, которые этими рынками оправданы.

Клещи этих перемен бросают пламенных националистов, регионалистов и локалистов, в том числе тех, которые жаждут «этнически вычистить» родную почву, против космополитических европеистов. Вряд ли хороший способ поддержать стабильность в этой Зоне мира.

Ни одна граница теперь не кажется более постоянной, чем та, что существует между США и Канадой. Но многие квебекцы уже уверовали, что без остальной Канады они тут же экономически процветут. Если Квебек, после десятилетий борьбы, отделится от Канады, Британская Колумбия и Альберта могут попросить о приеме в США. Другой сценарий (явно невероятный, но не невозможный) рисует формацию нового политического субъекта — хоть называй его национальным государством, хоть нет, — объединяющим эти западные провинции Канады с американскими штатами Орегоном, Вашингтоном и даже Аляской.

Такие федерации или конфедерации начали бы жизнь с обширными ресурсами, включая нефть Аляски, природный газ и пшеницу Альберты, атомные, аэрокосмические и программистские фирмы Вашингтона, лесную и хай — тековскую промышленность Орегона; огромные порты и транспортные средства, обслуживающие азиатско — тихоокеанскую торговлю, да плюс еще высокообразованная рабочая сила. Такой субъект, по крайней мере в теории, мог бы тут же стать экономическим гигантом с огромным торговым профицитом — то есть крупным игроком в мировой экономике.

Некоторые прогнозисты видят в мире будущего не 150–200 сегодняшних стран, но сотни, даже тысячи мини — государств, городов — государств, регионов и несмежных политических субъектов. В грядущие годы мы увидим еще более необычные возможности, когда существующие национальные границы утратят легитимность, и причины, подрывающие их, заработают в самом сердце Зоны мира.

Когда говорится, что демократические страны друг с другом не воюют, предполагается, что они остаются демократическими. Но сейчас, когда мы пишем эти слова, в Германии, например, многие сомневаются, насколько такое допущение реально.

Сохранение демократии предполагает, в свою очередь, некоторую политическую стабильность или упорядоченность изменений. Но многие страны в предполагаемой зоне мира быстро входят в период возмущений политической perestroiki.

Они переходят от мышечной экономики к мозговой, и при этом массивные увольнения и временная безработица вызывают к жизни новые политические силы — высококвалифицированный «когнитариат» против малоквалифицированного пролетариата. Знания становятся главным экономическим ресурсом, электронные сети и носители образуют ключевую инфраструктуру, и те, кто владеют знаниями и средствами коммуникации, тянутся к усиленной политической власти.